О фантастике всерьез и с улыбкой - Виталий Бугров

Эта книга - восторженный гимн человеку. Всю свою тоску и боль, всю свою жажду жизни вложил писатель в роман о юноше Ариэле, взлетевшем навстречу солнцу, свету, счастью - без крыльев, без каких бы то ни было миниатюрных моторчиков, "без ничего"! "Просто": управляя движением молекул собственного тела...

Теперь уже не услышишь, чтобы кто-то, рассуждая об Ихтиандре, оговаривался: "реальное решение задачи даст, несомненно, не медицина, а техника; не люди-амфибии, а люди, вооруженные аппаратами для подводных спусков и плаваний, освоят неизведанные глубины". Так, может быть, и говоря об Ариэле, мы со временем перестанем подменять великолепную беляевскую мечту о свободном парении в воздухе стыдливой оговоркой о том, что вот, "может быть, удастся снабдить человека столь совершенными крыльями, что он с их помощью овладеет искусством свободного полета..."?! Ведь мечта-то была - не о крыльях, даже и самых-самых новейших, а именно о полете "без ничего"!

Большой это дар - видеть "то, что временем сокрыто". Александр Беляев в совершенстве владел этим даром. И он не растерял его, не растратил на полпути: сберечь этот редкий дар помогла ему безграничная читательская любовь к его книгам.

Критики в один голос обвиняли "Человека-амфибию" в научной и художественной несостоятельности. А роман этот, опубликованный в 1928 году журналом "Вокруг света", в читательской анкете был признан лучшим произведением за пять лет работы журнала. В том же 1928 году он вышел отдельной книгой. И тут же был дважды переиздан - настолько велик был спрос на эту книгу!

В печатных выступлениях доказывалась ненаучность "Головы профессора Доуэля". А юная читательница из Курска писала - пусть наивно, но очень искренне: "Прочитав такой роман, я сама решила учиться на врача, чтобы делать открытия, которых не знают профессора мира..."

Книги Беляева будили интерес к науке, рисовали заманчивые перспективы, заражали всепоглощающей жаждой познания. И вот это-то их качество и находило живейший отклик в сердцах читателей.

Впрочем, почему "находило"?

В миллионах экземпляров изданы эти книги. И все-таки их не хватает.

"Жить же нам на Земле..."

Ивана Антоновича Ефремова едва ли нужно представлять любой - пусть самой широкой - аудитории. Его книги хорошо известны и тем, кто любит остросюжетные, овеянные дымкой романтики рассказы о моряках и геологах, и тем, чье увлечение - через страницы исторических романов и повестей проникать в прошлое человечества, и, наконец, тем, для кого желанный собеседник в неисчерпаемом океане книг - научная фантастика. А поскольку все, что писал Ефремов, отличается исключительной свежестью материала, доскональнейшим проникновением в детали и поистине завидной добротностью, книги его не просто известны - они любимы, относятся к избранным, к тем, которые нет-нет да и вновь перелистываешь, восстанавливая в памяти взволновавшие когда-то страницы...

Обо всем том, что предшествует интервью, журналисты обычно умалчивают. Вопрос - ответ, вопрос - ответ - такова устоявшаяся схема журнально-газетных бесед с известным человеком.

По некоторым причинам мне, однако, хочется отступить от канона.

"Подготовительная сторона" этой встречи началась для меня... в конце сороковых - начале пятидесятых годов, когда попала в мои руки основательно потрепанная, без обложек, книжка - "Белый Рог" И. А. Ефремова. На фамилию автора я поначалу внимания не обратил, но зато залпом проглотил содержимое.

...Геолог, поверивший древнему преданию и на вершине отвесного пика обнаруживший золотой меч. Алмазы, скрытые в недрах Восточной Сибири, точно где-нибудь в Южной Африке. Развалины обсерватории в Узбекистане с их таинственным воздействием на человека. Гигантский динозавр, "оживший" перед палеонтологами в закрытой со всех сторон долине...

Все это было для меня, пожалуй, поинтереснее Жюль Верна и Стивенсона, Майн Рида и Купера. Ведь, что ни говори, капитан Немо и Робинзон Крузо, Натти Бумпо и одноногий Сильвер - все они были затеряны в самом безнадежном прошлом; в них можно было играть, но верить, что они где-то рядом, явно не имело смысла. А тут, у Ефремова, - наши дни, мои (правда, взрослые, но какое это могло иметь значение?) современники... И оказывается, такая бездна тайн и загадок в окружающем меня мире!

"Я уверен, сильно ошибаются те, кто полагают, что романтике не будет места на нашей планете, измеренной вдоль и поперек. Огромный, бесконечно просторный мир творческого исследования окружает нас. Стоит лишь заглянуть в него, чтобы убедиться, как смешны рассуждения о скуке жизни..."

Это сейчас я вынужден был заглянуть в книгу, чтобы процитировать авторское посвящение к сборнику "Белый Рог"; долгое время я помнил его наизусть - таким откровением предстало оно двенадцатилетнему мальчишке.

Позднее разыскал я и "Пять румбов", и "Звездные корабли", и "На краю Ойкумены" и случайно набрел в книжном киоске на маленькую книжицу в твердом переплете - первое издание "Путешествия Баурджеда". Уже "знатоком" - перечитав к тому времени массу фантастики - встретил я "Туманность Андромеды": величественная и грандиозная, она становилась естественной вехой в нашей фантастике.

И вот...

Наконец, решившись, заказываю Москву.

В ожидании звонка мысленно репетирую: "Иван Антонович, "Уральскому следопыту" хотелось бы взять у вас интервью. А поскольку у меня командировка в Ленинград и еду я через Москву, я мог бы..."

- ...А, следопыты?! Как же, знаю, знаю... - звучит в трубке искаженный помехами голос.

Мне чудятся в нем отзвуки добродушного стариковского брюзжания, и я уже с некоторой опаской - рисую в уме предполагаемый внешний облик маститого нашего фантаста. Шестьдесят пять исполнилось ему - возраст, кажущийся мне, мягко говоря, солидным. И в портрете, который я пытаюсь воссоздать по виденным фотографиям и первым впечатлениям, содержится, увы, очень мало от того неутомимого путешественника-искателя, каким рисовался мне прежде автор уже перечисленных и других, не названных еще мною книг. Но тем самым я, пока совершенно того не подозревая, готовлю себе весьма и весьма приятное разочарование...

Вопрос - ответ, вопрос - ответ... О чем же спросить Ивана Антоновича? Как уместить в десяток вопросов весь свой чисто читательский интерес к писателю и его творчеству?

Старательно просматриваю пухлое "досье" - папку с вырезками, где собраны многочисленные беседы журналистов с Ефремовым, его ответы на всевозможные журнально-газетные анкеты.

Каждая из вырезок что-то несет в себе. Я узнаю, например, что Иван Антонович находит изъяны в той реформе русской орфографии, какая была предпринята в 1918 году: исчезают - а отчасти уже исчезли - некоторые оттенки в звучании русских слов... Узнаю, что - в отличие от большинства собратьев-фантастов - он предсказывает долгое и завидное будущее железнодорожному транспорту. Правда, транспорту с куда большей, нежели сегодня, шириной колеи и поистине "корабельным" объемом вагонов!.. Узнаю, что фантаст Ефремов отрицательно относится к идее индивидуального физического бессмертия человека, что столь же отрицательно оценивает писатель существующую у нас систему "специальных" школ. Узнаю и еще многое, очень многое. И все это интересно; постепенно и у меня самого набирается добрых полтора десятка вопросов такого вот узкопрактического плана.

На всякий случай провожу перед отъездом маленький "референдум" среди своих знакомых - любителей фантастики. В результате заношу в записную книжку еще одну серию самых разномастных вопросов.

А потом, уже в Москве, "процеживаю" заготовленное... "Процеживаю" при деятельной помощи старого товарища, московского журналиста, которому предложил пойти вместе со мной к Ивану Антоновичу. (Честно говоря, побоялся, что, не имея навыков интервьюера, не смогу записать все нужное.)

Остается лишь полчаса до назначенного Ефремовым срока, когда, отметя все мелкое, незначительное, случайное, мы извлекаем наконец из пишущей машинки листок с "основополагающими" вопросами.

Спешим к метро, спешим на метро, спешим от метро... Останавливаемся в подъезде нужного нам дома на улице Губкина, чтобы отдышаться, поправить галстуки и вообще придать себе вид, полностью соответствующий нашим представлениям об интервьюерах.

Ровно в шесть мы у двери квартиры на втором этаже.

Открывает нам сам Иван Антонович, и я обрадованно вздыхаю: вдребезги разлетается сложившийся в моей голове облик "маститого старика"!

Крупные черты лица. Большие - временами кажущиеся огромными - голубые глаза. И весь он очень большой, широкоплечий, могучий, именно могучий, как-то и не приходит на ум другое слово, когда вот так, вблизи, смотришь на него. Такой, каким единственно и должен был быть - по давнему моему разумению - автор написанных им книг. В довершение ко всему - приятный и сильный, с басовыми нотками, голос, в котором, конечно же, тоже ничего "стариковского"; вот и верь после этого телефонной трубке...