Монашество и монастыри в России XI‑XX века: Исторические очерки - Коллектив авторов

Сам Иерусалимский устав являлся богослужебным уставом и правил, касающихся распорядка монашеской жизни, не содержал. Алексеевская версия Иерусалимского устава, правда, включила указания относительно монастырской трапезы, а Киприановская — большое количество выписок из Тактикона Никона Черногорца. Тем не менее, многие стороны монашеской жизни в уставах оказались не освещенными. Поэтому уже довольно рано стали составляться своего рода «наказания» для иноков, содержащие выдержки из святоотеческой литературы и поучительные примеры из жизни знаменитых подвижников.

Первым в этом ряду следует поставить труд Афанасия Высоцкого, датируемый 1381 г. В конце рукописи Пандект Никона Черногорца (ГИМ. Син. № 193) на л. 211–229 об. помещен тщательно подобранный свод правил монашеской жизни, писанный особым почерком. На боковом поле л. 211 об. той же рукой помечено: «В лето 6889, месяца августа начаты быша писати книги сия в манастыри на Высоком в честь и в славу Пречистой Матери Божи[и], честьна- го Ея Зачатья, при игумене грешном Афанасьи». Уничижительное наименование «грешный» по отношению к игумену вряд ли возможно со стороны рядового монаха, поэтому можно заподозрить в указанном почерке автограф самого Афанасия Высоцкого. Имеем возможность подкрепить это давно высказанное предположение другими соображениями. Тот же почерк мы выявили и в основном тексте Пандект, но характер работы обличает в лице его обладателя явное старшинство по отношению к монахам — писцам рукописи: в нескольких местах он исправил погрешности писцов (л. 4,12,17,18 об., 28 об., 56), сделал дополнительные замечания (л. 5), а в некоторых случаях и сам принял участие в переписывании текста (л. 10–11 об., 30 об., 67 об-70 об.).

Раздел имеет заголовок «Слова избранна спасительна от житья святых отець о чине начальствомь» и содержит обстоятельно подобранные выдержки из творений известнейших церковных писателей и из Патериков. Список авторитетов впечатляет: Василий Великий, Ефрем Сирин, Марк Скитский, преп. Нил, преп. Стефан, Григорий Нисский, Макарий Египетский, Исаак Сирин, Симеон Новый Богослов. Выписки касаются правил монашеского поведения, в частности — в общежительных монастырях[212].

В первую очередь обращает на себя внимание чрезвычайно емкая и эмоциональная формулировка монашеского общежития: «Сего бо ради наричються киновия, сиречь опщая житья, да вся имуть опща себе и. повеленьемь еже с Богом своих наставник, сиречь игумен, да пребывають единемь разумом и единою мыслью, повинующеся им и послушающе их на благая, и тако достойне пребывающе, обрящють покой и спасенье» (л. 220 об. — «От За- коньника»).

Тема послушания и безусловного повиновения игумену развивается еще в следующих наставлениях: «буди послушлив» (л. 211), «по- винися игумену во всемь» (л. 211 об. — Исаак Сирин); «Богови и своему отцю игумену душю и тело и всяку печаль взложивый и отинудь ни в чемь не имея своея воля и по своей воли не живый» (л. 216 об. — Симеон Новый Богослов); «послушливу быти и мирну и целомудрь- ну, и смирениемь всяко слово глаголати и всяко дело творити: и аще сице поживеши и подвигнешися, наследник будеши небеснаго царствия и сын Божий наречешися» (л. 220–220 об. — Василий Великий).

Добродетель «смирения» особенно подчеркивается: «право житье желаеши — смиренье держи», «смиреномудрие люби и сетью дья- волею не ят будеши», «гордыня уподобися высоку дубу, гнилу всюду» (л. 213 — Ефрем Сирин).

Отсюда и соответствующие правила поведения для монахов: «ходящю ти путем своим всегда очима своима долу зри на землю», не празднословь, не смейся — «смех бо не хрестьяньско есть» (л. 220 — Василий Великий), «от многословья себе сблюди — то бо погашаеть от сердца умная двизанья», не взирай «очима зде и та- мо», войдя в чужую келью «схраняй твои очи еже не видети от сущих тамо», даже кашляй — «с целомудрием», одеждами удовлетворяйся «убогими», не объедайся — «лучши ти вложити в чрево свое угли горяща, нежели насыщатися мирьскых тряпез», при разговоре с женами на них не смотри — «да не оскверниться сердце калом страсти», «бегай виньных питий — и спасешися» (л. 211–212 — Исаак Сирин).

«Свершеное деланье черньцю — еже внимати к Богу всегда без молвы» (л. 212), «к Нему же непрестанно молися с своих гресех и о искрених твоих братьи, и о ненавидящих тя и любящих» (л. 220 — Василий Великий), «молитву имей непрестанно день и нощь и на всяк час» (л. 220), даже «седяй на трапезе и в уме не моляся, но беседуя, глаголя каково любо слово, — сицевый телесен есть, а не духовен» (л. 214 об. — Исаак Сирин).

Для монахов общежительных монастырей составлена специальная сводка правил Василия Великого: «Аще ли в опщем житьи ясивеши, делай беспрестани со многим послушаньемь, да небесный житель будеши. И ничто же имей в кельи, не сбирай тайных имений…, но делай рукоделье манастырю на потребу, в нем же всегда хлеба насыщаешися, и делай рукоделье не сребролюбно, елико точью тело свое питаеши, а инем не стяжай» (л. 220). И заключительное наставление: «Подобаеть же ти быти кротку, мол- чаливу, не памятозлобливу, терпеливу о всемь, не гневливу, бла- госветну, смерену, смереномудру, боголюбиву, нищю, убогу, ни- щелюбиву, страннолюбиву, не о своей ползе телесней или душевней искати, но паче ближних своих и искреняго своего всегда упо- коивати; не всегда от места на место преходити, ни часто ис келья в другую келью исходити, но поискав и обрет добру дружину боящихся Бога и служащих Ему день и нощь, и тако совокупися с ними и терпи до дне исхода твоего, служащи с ними Господу Богу своему» (л. 220).

65

Замечательной особенностью афанасьевской подборки правил монашеского общежития является включение в нее выдержек из произведений ранневизантийских писателей мистического направления, интерес к которым возрос в обстановке исихастских споров XIV в. Среди выписок из сочинений Исаака Сирина обращает на себя внимание раздел «Въпроси и отъвети преподобных отець о молитве и о трезвении ума, како подобает безмолъвнику се дети в кельи» (л. 212). Целиком переписано слово Симеона Нового Богослова «О молитве», повествующее об «умном безмолвии», «собирании ума в любовь божественую», сопровождающемся «испусканием слез от очью» (л. 214 об. — 218 об.). Здесь мы имеем, пожалуй, одно из первых в русской письменности описаний техники «умной молитвы», принадлежащее Симеону Новому Богослову: «Отъими ум свой от всякого суетьства, сиречь временна, таже прилепи к переем свою браду, смешая чювьственое око с умомь посреде чрева, сиречь в пуп, въетягни же и ноздрьнаго духа дыханье, еже не часто дыхати, и испытай умно внутрь в утробе обрести место сердечное, иде же либо (?) вместишася душев- ныя силы», — и после пребывания в таком состоянии «нощь и День» можно обрести «непрестанное веселие» и увидеть «посредеца воздух и себе светла всего и рассуженья исполнена» 217 об.)[213].

РУССКАЯ ФИВАИДА

Несмотря на действенную поддержку константинопольского патриарха и русского митрополита, подкрепленную убедительными свидетельствами церковных авторитетов, монастырская общежитийная реформа продвигалась, тем не менее, не без трудностей. Сторонники особного жития решительно отстаивали свои привилегии и не собирались менять установившегося порядка. К примеру, послание архиепископа Дионисия цели своей не достигло и снетогорских монахов нисколько не убедило. Московский Богоявленский монастырь как был особножительным в XIV в., так и оставался им даже в XVI в.: из духовной князя Ивана Васильевича Ромодановского 1522 г. выясняется, что князь–мирянин жил в Богоявленском монастыре со «своими старцами» в собственных кельях, а по существу — в своеобразной мини–усадьбе, в которую входили: две горницы (одна из них была столовой), двое сеней, погреб, ледник, поварня, повалуша, житница, клети с разнообразным имуществом[214].

Сопротивление общежитийной реформе в Троице–Сергиевом монастыре достигло такого накала, что у части братии возникла мысль «яко не хотети Сергиева старейшинства». В этот момент предъявил свои права старший брат преподобного Стефан, воспитанник московского Богоявленского монастыря и, надо полагать, убежденный сторонник особножития: «И кто есть игумен на месте сем? Не аз ли прежде седох на месте сем?»[215] (из чего возникает предположение: не принадлежал ли Стефану тот участок земли, на котором, был поставлен монастырь?). Сергий спорить не стал, а не говоря никому ни слова, тайно покинул обитель и направился в переяславскую волость Кинелу. Придя в Махрищский монастырь, он попросил у игумена Стефана монаха–проводника, с которым, обойдя «многия места», нашли «место красно зело» на берегу реки Киржач. Здесь Сергий основал монастырь во имя Благовещения Пресвятой Богородицы. Митрополит дал свое благословение, а князи и бояре — «сребро доволно на строение монастыря».