Аферист - Евгений Анатольевич Аверин

Я обнял могучие плечи высокого чиновника, получил поцелуй колючих усов, и вышел.

Через полчаса две лошади были оседланы, кожаные переметные сумы нагружены нашими вещами. Ко мне подошла жена пациента:

— Прошу принять, как супруг распорядился, — она протягивала мне кожаный кошель размером с женскую сумку на ремне.

— Как-то много для десяти рублей.

— Десяточкой они десять тысяч ассигнациями зовут, когда в карты играют, так что все верно.

— Спасибо, Екатерина Гавриловна, еще раз напомню о необходимости соблюдения всех предосторожностей. Никакого своеволия. Сергей Павлович проследит. За сим позвольте откланяться.

Во двор вышла Лиза и встала у крыльца.

— Прощайте, Лиза, — подошел я поцеловать протянутую ручку.

— Надеюсь, следующий Ваш визит будет не столь сумбурным и по более приятным поводам. Прощайте, Андрей.

Домна вела за повод коня, навьюченного сумками. Походка ее осторожна. Напомнила мне, как мальчик с бутылкой масла уходил, из мультика про Масленицу. Полное ощущение, что побежит сейчас прямо за воротами. Я взял свою лошадку и вышел вслед за ней.

Направились мы в торговые ряды. День был не базарный, но в лавках мы докупили много всего, в том числе, тетка присмотрела платье и сарафан Алене, Я выбрал для нее сапожки на шнуровке и кучу простеньких украшений. На меня подошел только костюм вроде охотничьего, который здесь не покупал никто третий год. Хозяин так обрадовался, когда я решил его померить, что отдал за двадцать рублей. Костюм цвета хаки, из очень плотной и добротной ткани. Вмести с кепи. Здесь все вещи такие. Поэтому и передаются по наследству. Не Китай, прямо скажем. Хлопковые изделия называются бумажными, считаются дешевой покупкой, неосновательной. Но пару бумажных рубах под костюм я взял. И высокие неубиваемые ботинки рыжей воловьей кожи. Больше на меня вещей не было, а даже прикинуть фрак я морально не готов.

Домна докупила еще продуктов, я прихватил сластей — халву, леденцы и конфеты. И настоял, чтобы тетка купила себе одежды. Ничего она себе не нашла подходящего, но согласилась на платок и сарафан с льняной рубахой.

Мы отошли на пару километров от города. Коней еще кормить надо. Об этом мы и рассуждали. Пока будут пастись по луговинам и опушкам. Стреножим веревкой, чтоб не убежали, а потом можно продать, а оставлять, так надо конюшню делать и сена запасать с овсом.

Пока мы так рядили, из придорожных кустов вышли двое. Нож со мной. Дед его так и не забрал, сказал, что у него еще есть. Только висит он у меня за спиной, под рубашкой. А вот шеста нет. Упущение. Уж очень стремительно развиваются события. Анализ не поспевает.

— Васятка! — Не удивилась Домна, — а я думаю, чего не подходишь? Никак в бегах?

— Матушка Барвиха, ждем вас уж вторую неделю. А ты, значит, нас заприметила?

— Известно дело. Вас только урядники и не видали, поди.

— Приюти, матушка, в лесу, почитай живем. Оголодали и продрогли.

— Так у хуторка нашего хозяин теперича. Его и спрашивайте, — кивнула она на меня.

— Тетя Домна, кто это? — спрашиваю я настороженно.

— Так сродственники Ефимовы. Ну и Аленкины. Да и мои тоже. Жильцы елизаровские. А не вы ли, сукины дети, мово зятя оприходовали?

— Не мы, Христом Богом клянемся, — упали они на колени, — поклеп это, слыхали мы про то. Нет нам дела и хода по своим местам. Чай, не дурнее волков, у гнезда не охотимся. Нет вины на нас. Обчество послало просить слезно твоей милости. Барин, прости, коли что говорят про нас. Не погони, в Алене наша кровинушка.

— Так это вас с места согнали?

— Нас, кормилец, нас.

— Много убили?

— Деда Поликарпа саблей зашибли. Так он сам не стал уходить. Две старухи сгорели в избах. А остальные на острове в болоте спрятались. Туда казаки не сунулись.

— Что скажешь, Андрей Георгиевич?

— Родственников бросать нельзя. Присылайте старших. На болоте встретим, поговорим. А пока что купите еды, — я протянул сотенную бумажку, беленькую.

— Барин, век Бога молить за тебя будем и детям накажем.

Разбойники скрылись в кустах.

— Так ты их хорошо знаешь? — спросил я Домну.

— Знаю, — ответила та просто.

— Безобразничать дома не будут?

— Да ты что! — Возмутилась она, — насчет этого будь спокоен. А тебе спасибо. Все боялась, что накричишь да прогонишь. Они хоть и промышляют, да все души человеческие.

Я замолчал. Лошадки мерно вышагивали. Перед лесом мы их напоили в ручье. Домна в маленькой деревушке купила мешок овса, покормила «господских коней». Занялись вечерние цикады. Мы дошли до места прошлой ночевки уже в сумерках. Я развел костер на прежнем месте. Набрал веток и устроил лежку. Домна сняла с лошадей седла и груз, спутала ноги и пустила на траву.

Я смотрел в небо. Сон не шел. Что сделано, того не воротишь. Да и не надо. Но вот ощущение, что меня втягивают в чужую оперативную игру, уверенное. И не я веду в этой игре, а меня. Стала просматриваться общая картина.

Что это начальнику полиции за медицинской помощью самому бежать к неизвестно кому, да еще и уговаривать? Теперь то понятно, что у него все варианты беспроигрышные. Если бы братец погиб, то вот он — террорист, повстанец, якобинец или как еще у них называется. Он и виноват во всем. Даже если и не тот самый, все равно комбинация будет в плюс. Уморил государственного мужа. А если тот? Приметы, хотя бы голоса, сообщили. Молодой, образованный, не местный. Сеть осведомителей меня вычислит быстро, если в лесу не сидеть. А поймал — молодец. Его враг в Мереславской губернии упустил, хоть и войсковую операцию затеял. А он вот — смог.

А если вылечит, еще лучше. Получается, сам лично лекаря-спасителя добыл, уговорил и все проконтролировал. Братец оценит. Раз Иннокентий Семенович взлетел, значит, соображает лучше. Связи у семьи одинаковые. Сейчас и брата потащит.

И отпускать меня просто так нельзя. Пригожусь еще раз. Поэтому устроил шоу — благословение блудного сына. А я не отказался. И попался. Он знает, что я не его сын. А я согласился, значит, мне важна легализация, тем более, такая лакомая — во дворянство. С одной стороны, буду на контроле, с другой — он дело доброе сделал, отплатил за спасение сполна и чем мог. Да еще как — сторицей. Доктор наверняка по мне развернутую справку выдал. Но ведь хороший человек? Хороший. Считает, что правильно поступает. И мне на благо. Меня сочли полезным и тащат в свою круговую поруку.

Такое ничем не победить, не разрубить. Только революция смогла порвать.