XX век Лины Прокофьевой - Валентина Чемберджи

«Это вовсе не так плохо, там ты потренируешься. В хоре, конечно, не так уж интересно, но если дальше представится возможность выступить в сольной партии, то это совсем хорошо. Хорошо также, что уроки у Литвин продолжаются, а то в одном из предыдущих писем ты написала, что ты их временно прекратила – и это было жалко. ‹…›

Крепко тебя, Верлэша, целую и радуюсь, что скоро начну неуклонно двигаться к Парижу. Приезжай, деточка, в Лондон, я буду так рад этому.

Твой Бус».

Лина тоже шлёт письма и продолжает рассказывать Сергею о своих новостях. Они нерадостные. «Оказавшись по ту сторону рампы» и вкусив закулисную атмосферу, ужаснувшую её, она бросила театр. Размышляет о работе в «Фортунио», но «это предприятие немузыкальное, и там не стоит оставаться и терять время».

В письме от 14 января 1921 года перед отъездом в Нью-Йорк Прокофьев благодарит Лину за подарок:

«Перчатки получил, крепко целую за них и очень важничаю ими. Они чуть-чуть велики, но всё-таки сидят в десять раз лучше, чем американские. Как они дошли, до сих пор не могу понять. Газета была порвана, и оттуда торчал кусок перчатки. Вчерашний концерт был очень успешным, с цветами и вызовами. На будущий год приглашают на два: recital и симфонический. ‹…› С нетерпением жду Лондон. Приезжай, Птанчик.

Целую много раз. Твой Бус».

Прокофьев ждёт в Лондоне Лину с начала февраля.

«‹…›В полдень я был уже в Лондоне и отправился в Hotel National, где мы условились съехаться с Linette. Но приедет ли она или нет, я всё ещё не знал, так как положительного согласия от неё не получил. Может, она уже была в Лондоне? Может, меня ждало письмо от неё? Ни того, ни другого. Так как все поезда из Парижа приходят между шестью и восемью вечера, то к этому времени я уселся в вестибюле отеля и стал ждать. Однако вместо Linette пришла телеграмма, что Linette приедет завтра. Значит, приедет! Я не был уверен в том до сих пор.

На другой день я её встретил на Victoria Station, очень хорошенькую в её серой шубке, и мы поехали в National. Это большой, но очень странный отель. Комнаты были крошечные и все одинаковые. А если побольше, то есть так называемая двойная, то страшно дорогие. Поместиться в одной комнате мы не решились (в Америке бы без разговоров вытурили), и потому у Linette была большая комната, а у меня маленькая напротив, в которой я ни разу не ночевал, но аккуратно каждый вечер мял постель для фасона.

Время нашего пребывания в Лондоне определялось получением французской визы, о которой я немедленно послал Стравинскому телеграмму и получил ответ, что всё будет сделано».

Паспорт был выдан Прокофьеву через десять дней, которые Сергей и Лина провели в Лондоне очень счастливо и гордились тем, что оба оделись там на полгода вперёд.

В мартовских письмах Лины к Сергею и Марии Григорьевне тема уроков пения на время исчезает, так как у Лины находят аппендицит, она попадает в больницу. Воспаление оказалось очень сильным, и ей дали совет прооперироваться, чтобы не дождаться осложнений.

«Бедная девочка относилась к событию храбро, только разревелась, когда за нею явились с носилками, чтобы брать в операционную. Операция прошла отлично и через три дня Linette уже быстро шла к поправке.»

Оптимизм Прокофьева в отношении быстрой поправки Linette, как выяснится позже, был не совсем оправдан. С последствиями операции ещё пришлось повозиться.

Тогда же в отношениях Сергея Сергеевича и Лины появляется лёгкая тень.

Прокофьев и Linette жили в разных местах, хотя виделись каждый день. Прокофьев записывает в Дневнике:

«Один раз случилась неприятность: она упрекнула меня, что живя с нею нелегально, я ставлю её в ложное положение, и это уже начинают замечать. Я рассердился. Но по существу, мне было её очень жалко, однако выхода я не видел. Жениться? Это так просто и ясно казалось для неё. Женитьба мне казалась камнем, привязанным к ноге».

Сомнения, разлуки. Прокофьев много и успешно сочиняет, Лина возобновляет уроки пения, они часто расстаются. Прокофьев прилагает все силы, чтобы Лина продолжала вокальное образование, Лина страдает от неопределённости своего положения.

После постановки «Шута» Прокофьев пишет:

«У Linette событие: до сих пор она занималась пением у Литвин, которая была очаровательна, но недостаточно внимательна. Теперь она перешла к Calvé, одной из знаменитых французских певиц. Между прочим, проведя апрель (1921) в деревне, Linette много пела, и я занимался с нею тоже, и голос её вырос прямо преудивительным образом».

В апреле 1921 года в Париже была исполнена «Скифская сюита» Прокофьева, одно из любимых сочинений Лины Ивановны. Лина приехала к Сталям накануне, а на другой день все вместе отправились на концерт. Прокофьев жалуется, что его ложа расположена слишком близко к оркестру. Он считает, что и зал «Гаво» маловат для такого большого оркестрового состава. Зал полон. Первым исполняли «Остров мёртвых» Рахманинова, «сыгранный Кусевицким превосходно». Затем шла «Скифская сюита». Прокофьеву чрезвычайно интересно было впервые услышать её из зала, он описывает все части Сюиты, замечает свои погрешности, но «Восход солнца» в четвёртой части, по его мнению, всё искупает. Именно в этом месте Глазунов вышел, и об этом же crescendo Лина писала и говорила всю жизнь как чуть ли не о высшем достижении оркестрвого мастерства Прокофьева. Последовали бурные овации и масса поздравлений.

«Стравинский пришёл в ложу после второй части и всё время похваливал. Linette возмущалась его покровительственным тоном. На концерте присутствовала масса русских поэтов и художников. После концерта ужин: Стали, Кусевицкие, Linette и я.

На другой день мы с Linette отправились в деревню».

Calvé приглашает Linette к себе в шато заниматься. Придётся в июне расстаться с ней на три-четыре недели. Очень досадно, но важно, чтобы она наладила свои отношения с Calvé, которая как никто заботится о своих ученицах. Прокофьев очень хочет, чтобы Linette нашла свою собственную дорогу.

Лина тоже не стремилась расставаться, она привязалась к жизни в Rochelets, разлука была ей тяжела. Вместе с тем она по-прежнему горела желанием стать настоящей оперной певицей и во имя этого готова была терпеть лишения.

Занятия у Calvé протекали нелегко. Она очень требовательна, придирается буквально к каждой ноте, и Лина подумывает о том, что когда станет певицей, напишет книгу от имени несчастной ученицы знаменитости. У неё складывается впечатление, что все они в чём-то ненормальны. С наслаждением Лина вспоминает от начала до конца музыку «Шута», и это приводит её в равновесие.