Тот самый сантехник (СИ) - Мазур Степан Александрович

— Нет.

— Правильно, нам своих дел в Сочи хватает. Чего на ту пакость заграничную смотреть? — кивнул майор и тут же добавил. — Но им повезло, форма одна на все сезоны. Ещё и бананы на деревьях растут. Аж зависть берёт на тайцев.

Глобальный попытался представит консервированные бананы в погребе гаража, но воображение подвело, нахмурился.

— Не грусти, Глобальный. Глобальное потепление и до нас скоро доберётся, — поддержал майор. — Тысяч так через пятьсот лет. Но вот беда, я буду уже на пенсии.

Борис спорить не стал, но также отметил, что на территории военной части более-менее работала ливнёвка. Она могла выдержать любой дождь, ливень, и даже Всемирный потоп, вздумай тот случиться в части.

А всё по причине того, что вдоль и поперёк всего периметра солдаты вырыли ямы как под траншеи, а кое-где и окопы, пока копали один в направлении другого и сходились на перекрёстках. Между пересечением с дорогами и дорожками сколотили мостики-переходы из чего-то, отдельно напоминающее доски или то, что считалось ими три десятка лет назад.

— Чего зыришь, Глобальный? В прочности сомневаешься? Танки не пройдут, да и ладно. А умный человек не полезет. Ну а если ты дурак, то лежи в яме, там тебе самое и место.

— Это понятно, товарищ майор, но зачем такие глубокие?

Кардонов почесал под фуражкой, но ответа на козырьке не оказалось, пришлось импровизировать:

— А мы не замеряли, когда в очередной раз психанул полковник. Чтобы три раза не копать, один раз сделали. Но надёжно. С запасом прочности, так сказать. И чтобы вероятного противника ввести в заблуждение. А если тот вздумает ночью напасть без фанариков, то все ноги себе переломает. Тут мы его тёпленьким по утру и возьмём. И премию от государства получим.

Борис спрыгнул в ливнёвку и оказался скрыт по пояс. В таких можно было прятаться, а не то что воду отводить.

— А что делать? Погода у нас на любителя. То засуха месяц, то льёт как из ведра. Потому бананы и не растут, — вводил в курс дела майор по ходу, пока Глобальный оценивал общий фронт работ. — А если бы и росли, то с начальством не спорят. Драчёв шуток не понимает. И чем ближе генеральское звание, тем больше не понимает. Там голова уже о другом должна думать. О пенсии генеральской, например. А до следующей проверки всё равно мусором, грязью и прочей листвой забьётся по самое не балуйся. Огорчает лишь, что туда часто срать ходят. Поэтому… вылез бы ты оттуда поскорее.

Боря не вылез, а выскочил, не смотря на ботинки вместо кроссовок. Но дальше бежать не стал. Жаркие, обжигающие, сопревшие ноги в зимних ботинках подсказывали, что далеко не убежит. Да и рота солдат, спущенная вдогонку, быстро нагонит.

— А что делать? — посочувствовал Кардонов и на этот раз беде солдата. — Разнарядка на этот год бестолковая была. Перепугались, что мало соберут народу в демографической яме, чтоб её кошки драли. По итогу вас рано призвали с перепугу, чтобы дважды не бегать. А приказ уже получен. Сказали зима, значит зима. Кому-то повезло больше, к примеру северу Якутии. Другим совсем тяжело, к примеру, в Сочи служить. Пальмы вокруг, а ты в ушанке.

— А почему приказ не могли выполнить попозже? Жарко же! — на всякий случай спросил Боря, и тут же пожалел.

— Глобальный, говорю один раз. А ты запомни, — посуровел майор и повёл его к штабу. — Страна у нас большая. Мыслим широко. Где начштабу приспичит отдыхать, там приказ по погоде и пишут. В этот раз главный по звёздочкам в оленеводство подался. Могло быть и хуже. Так что не жалуемся.

— Да я не жалуюсь, просто неудобно.

— Нет такого понятия, как неудобно. Есть — надо. Есть — сделаем. Потому в армии выдают обмундирование в двух случаях. «Когда ещё не нужно», и «когда уже не надо».

Глобальный сразу принял на веру, но тут майор заржал в голос.

— Но это я шучу, конечно… А может нарочно даю дезинформацию, чтобы ввести в заблуждение разведку вероятного противника. А пока они расшифровывают, ты уж не подумай, что мы тут совсем конченные. Просто зеки форму пошили раньше на неделю.

— Зеки?

— Ну ни у китайцев же заказывать. Есть и на зонах передовики, чего говорить. А на складе трубу прорвало, сыро как в подвале. Не доживёт форма до зимы. Вот и выдали сразу, чтобы потом лазарет не переполнило ампутантами. Кстати о лазарете, там вообще пиздец. Говорят, после клизм терпеть заставляют, так как срать ходить на улицу больным не положено.

— Правда? — снова принял на веру Борис, но майор снова заржал и больше ничего не объяснял.

Во-первых, трижды никто солдату говорить не будет. Во-вторых, подошли к штабу. С трубой, торчащей из земли, да горшочком под цвет хаки прикрытой. И когда на втором этаже открылось окно, и кто-то вылил что-то через подоконник, Боря уже не особо удивился. Только по носу пахнуло нечистотами.

— А, это ты не обращай внимания. Говновозка забарахлила. Завтра приедет.

А вот голос полковника не барахлил. И хорошо был слышен с улицы. И чем ближе приближались к окну штаба с ремонтом «под снос», тем крепче росло его негодование.

— Кардонова, уволю к едрени фени! Такого приказа не было!

— А чо?

— Не носи сама ведро, чо. Тяжело же! Солдатни тебе мало что ли в помощники?

— А чо делать? — вопросил чёкающий голос женщины «сорок-плюс». Она даже добавила, прервав интригу. — Секретарь с диареей со вчерась по кустам сидит, его не дождёшься. А арбузы те со скидкой были! Да я меру знаю, а он оплошал с голодухи. Когда уже Галька вернётся? Подсиживаю её, выходит с тобой тут.

— Ничё не подсиживаешь. Сиди, пока сидится.

Боря посмотрел на насупившегося майора, сопоставил услышанные фамилии и даже понял, что дело в семейной драме. И тут же выбрал сторону, когда майор первым пошёл в штаб ругаться.

Вернулся он спустя пять минут, с красной рожей и фуражкой, сползшей на правую сторону. Забурчал:

— Вот чё ей дома не сидится, а? Арбузы ещё приплела. Я те арбузы может дочке брал, а не этих всех оглоедов кормить.

Ответа Борис не знал, дополнений тем более, и предпочёл промолчать. Но открылось окно и диалог между майором, полковником и женой майора возобновился на повышенных с обилием мало переводимой речи для несведущего человека.

Там, где разведка вероятного противника наверняка бы коротнула, из услышанного следовало, что полковник Драчёв как бы намекнул, что неплохо бы начать эксплуатацию сантехника с канализации, раз такой кадр к ним попал. Но майор, поминая арбузы, возразил, что вёдра подождать могут, а вот проблемы столовой — нет. Тут они заспорили, но Кардонова поставила точку, приняв сторону майора.

Полковник остался в меньшинстве. Есть нужно всем.

Офицеры и причастные коллективно пришли к выводу, что если посрать можно сходить в кусты за пределы военной части, то кормиться там с кустов не получится.

Глобальный как в фильме снимался, где отыгрывал роль героя второго, но очень важного плана. Скрытая реклама на нём только вместо водки на столе рассказывала о важности для населения работы сантехника.

Но на первом месте всё же стояла работа электрика. Потому что в процессе оров из окна и в окно, вырубило свет. И диалоги прекратились.

— Писец мне в конец, — подытожил майор итог душещипательной беседы. — Душевая отменяется. Говно отложим на потом. Идём в столовую. Опять пробки вышибло.

«Бежать отсюда надо, Борь. Дело плохо, если даже элита военной части комфорта не видит», — заявил тут же внутренний голос, но майор, чеканя походку, одним своим видом загнал его поглубже.

Столовая Глобальному понравилось. Было в ней что-то притягательное, душевное. Если в колледже она называлась именно «столовкой», то столовая военной части в стройбате была местом преклонения.

В основном это преклонение было перед поваром Яшиным, что за качественные булочки с повидлом и корицей от офицеров быстро получил повышение до старшины. Вместе с постоянными поставками той самой корицы и повидлом.

Но, как и любому старшине, ему, как и всем военнослужащим, тоже грозил дембель. И когда Глобальный начал решать проблемы столовки, залезая в щитовую, полковник настиг майора, подключился капитан, и все коллективно языки зачесали, и головы ломали, кого же поставить на место нового повара. Есть время побалякать, пока военная часть погрузилась во мрак в отдельно взятых помещениях.