Мегатерион. Зверь 666. - Фрэнсис Кинг

При исполнении подъема в проекции на следующий день, его видение началось с того места, где в предыдущий день были отрезаны его руки и ноги. Он проложил себе путь к храму — достаточно любопытно, как он заметил, что знал его «всю свою жизнь» — где дева сначала принесла его в жертву на алтаре, а затем вернула к жизни, произнеся определенную магическую формулу над его телом. В этом астральном путешествии произошло и много других приключений, одно из которых хорошо иллюстрирует его амбисексуальность: «Меня соблазняли маленький черный мальчик, черпающий воду из ручья, и прекрасная женщина. Я не поддался — О добродетельный! — искушениям ни первого, ни второй».

Около десяти вечера произошел любопытный эпизод — инцидент, который, похоже, служит признаком того, что под видом отношений учителя‑ученика и, скорее всего, бессознательно, двое магов оказались втянуты в садо‑мазохистскую фантазию. «Мой Гуру, — писал Нойберг, — был недоволен, горько упрекая меня за пребывание среди Клипота». Клипот, буквально «харлоты»[44] — злые и неблагоприятные сферы каббалистического символа, известного как «Древо Жизни». Кроули сделал больше, чем просто побранил ученика — он нанес ему «тридцать два удара до крови можжевеловыми розгами». Согласно Нойбергу, исполнение этой «церемонии» доставило его учителю очевидное удовлетворение. Нойберг отреагировал на этот случай смехом — реакция, как верно определил Кроули, указывающая на склонность к мазохизму.

Имели место и другие садо‑мазохистские проявления. Однажды ночью, например, Кроули пришел в комнату Нойберга и бил того по ягодицам жгучей крапивой. В другой раз Кроули прибег к вербальному садизму, делая антисемитские выпады и глумясь над еврейским происхождением Нойберга. Это оказало гораздо более сильное воздействие, нежели физическое насилие:

Мой почтенный Гуру совершенно беспричинно стал груб и жесток. Я не знаю почему. Наверное, он и сам этого не знает. По‑видимому, он стал брутален, просто чтобы занять самого себя и позволить времени пролететь незаметно.

В любом случае, я не намерен терпеть этого больше ни минуты.

Мне кажется, что ненужная и беспричинная грубость является прерогативой хама самого низкого пошиба. Это ограниченность, низость и убожество — оскорблять человека из‑за его расовой принадлежности. Этот «аргумент» является, я допускаю, необъяснимым для обвиняемого; он также является непростительным для обвинителя. Неблагородно и мелочно — злоупотреблять своим положением Гуру: это как избивать младшего по званию, который будет уничтожен, если отплатит той же монетой. Если бы не моя клятва, я бы не остался больше ни минуты под крышей моего Гуру. Я не буду больше терпеть то, как мою семью и мое происхождение беспрерывно подвергают оскорблениям.

Было бы заманчиво объяснить оскорбления, которые Кроули нанес Нойбергу, просто как попытку использовать брутальные методы для достижения сильной психической реакции, а не как признак глубоко укоренившегося антисемитизма, особенно, если оскорбляемый является личностью, испытывающей восхищение Кроули как оккультным учителем. Тем не менее, есть свидетельство, что Кроули довольно часто насмехался над евреями за «преступление быть евреями». Он однажды заявил, что евреи часто обладают дурными качествами, которые он, по общему мнению, терпеть не мог, и в 1937 году написал оскорбительное письмо, неприятно отдающее дешевым антисемитизмом, с нападками на Израэля Регарди. Чтобы быть справедливыми в отношении Кроули, надо принять как непреложный факт, что в викторианской и эдвардианской Англии бытовой антисемитизм присутствовал в избытке — читатель подумает о сочинениях Беллока и Честертона — и что Кроули не смог бы полностью избежать этого пагубного влияния, будучи человеком своего времени. Принимая во внимание все вышесказанное, читатель, тем не менее, вынужден прийти к заключению, что Кроули был, как и говорил Нойберг, «хамом», выставив своего ученика объектом расовых оскорблений.

На восьмой день своего десятидневного уединения Нойберг прошел через ту мрачную фазу, которую некоторые мистики называют «духовной сухостью». Он пришел к выводу, что все существование есть непрекращающееся страдание. Он не видел конца этому несчастью, поскольку, уверовав в реинкарнацию — во время своего уединения он поверил, что восстановил некоторые воспоминания о предыдущих жизнях, включая одну из них, когда его сожгли заживо на костре — он считал, что его душа будет скитаться на протяжении вечности; в отличие от Кроули, он не мог допустить мысли, что однажды его главное «я» будет растворено в блаженном океане нирваны.

Кроули был впечатлен этой депрессией и упадочным состоянием, рассматривая его как предзнаменование инициации Освобожденного Адепта, личности, свободной от колеса рождения и смерти. Такая реакция Гуру доставила удовольствие Нойбергу, закончившему свои десятидневные записи на оптимистичной ноте. Непохоже, что жизнерадостность и благодушие Нойберга длились долго, так как его учитель сопроводил завершение десятидневного уединения еще одним садистским эпизодом; в течение десяти ночей Нойберг был вынужден спать голым на кровати, сделанной из колючих ветвей дрока. Помимо боли, вызываемой колючками, в помещении стоял нестерпимый холод, и биограф Нойберга, Джин Овертон Фуллер, утверждала, что это были десять дней лишений и страданий, которые посеяли семена туберкулеза, убившего Нойберга тридцать лет спустя.

Записи Нойберга[45] дают нам доступ к значительной информации как о Кроули, так и о нем самом, если абстрагироваться от факта, что у последнего превосходный стиль. Сначала становится ясно, что оба мужчины имели в своем характере сильные садо‑мазохистские элементы — даже в жесткой дисциплине, навязываемой дзен‑буддистскими мастерами своим ученикам, нет ничего сравнимого с инцидентами, когда Кроули хлестал своего ученика можжевельником и крапивой. Во‑вторых, очевидно, что Нойберг испытывал одновременно огромное уважение к Кроули как к учителю, и был влюблен в него; никакими другими гипотезами невозможно объяснить, почему Нойберг оставался в доме, где постоянно был объектом антисемитских высказываний, или же его согласие провести десять ночей обнаженным на постели из дрока. Наконец, успех Нойберга в поднятии в проекциях и его замечательные астральные видения дают понять, что, подобно Блейку, он обладал той формой эйдетического видения, которая позволяла ему «видеть» что угодно из того, о чем он думал, или — как, возможно, скажет оккультист — он обладал «душой природного мага».