Стихотворения и поэмы - Алексей Константинович Толстой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Василий Шибанов
Князь Курбский от царского гнева бежал, С ним Васька Шибанов, стремянный[16].Дороден был князь. Конь измученный пал. Как быть среди ночи туманной?Но рабскую верность Шибанов храня,Свого отдает воеводе коня: «Скачи, князь, до вражьего стану, Авось я пешой не отстану».
И князь доскакал. Под литовским шатром Опальный сидит воевода,Стоят в изумленье литовцы кругом, Без шапок толпятся у входа,Всяк русскому витязю честь воздает;Недаром дивится литовский народ, И ходят их головы кругом: «Князь Курбский нам сделался другом».
Но князя не радует новая честь, Исполнен он желчи и злобы;Готовится Курбский царю перечесть Души оскорбленной зазнобы[17]:«Что долго в себе я таю и ношу,То все я пространно к царю напишу, Скажу напрямик, без изгиба, За все его ласки спасибо».
И пишет боярин всю ночь напролет, Перо его местию дышит,Прочтет, улыбнется, и снова прочтет, И снова без отдыха пишет,И злыми словами язвит он царя,И вот уж, когда занялася заря, Поспело ему на отраду Послание, полное яду.
Но кто ж дерзновенные князя слова Отвезть Иоанну возьмется?Кому не люба на плечах голова, Чье сердце в груди не сожмется?
Невольно сомненья на князя нашли...Вдруг входит Шибанов в поту и в пыли: «Князь, служба моя не нужна ли? Вишь, наши меня не догнали!»
И в радости князь посылает раба, Торопит его в нетерпенье:«Ты телом здоров, и душа не слаба. А вот и рубли в награжденье!»Шибанов в ответ господину: «Добро!Тебе здесь нужнее твое серебро, А я передам и за муки Письмо твое в царские руки».
Звон медный несется, гудит над Москвой; Царь в смирной одежде[18] трезвонит;Зовет ли обратно он прежний покой Иль совесть навеки хоронит?Но часто и мерно он в колокол бьет,И звону внимает московский народ, И молится, полный боязни, Чтоб день миновался без казни.
В ответ властелину гудят терема, Звонит с ним и Вяземский[19] лютый,Звонит всей опрични кромешная тьма, И Васька Грязной, и Малюта,И тут же, гордяся своею красой,С девичьей улыбкой, с змеиной душой, Любимец звонит Иоаннов, Отверженный богом Басманов.
Царь кончил; на жезл опираясь, идет, И с ним всех окольных[20] собранье.Вдруг едет гонец, раздвигает народ, Над шапкою держит посланье.И спрянул с коня он поспешно долой,К царю Иоанну подходит пешой И молвит ему, не бледнея: «От Курбского князя Андрея!»
И очи царя загорелися вдруг: «Ко мне? От злодея лихого?Читайте же, дьяки, читайте мне вслух Посланье от слова до слова!
Подай сюда грамоту, дерзкий гонец!»И в ногу Шибанова острый конец Жезла своего он вонзает, Налег на костыль – и внимает:
«Царю, прославляему древле от всех, Но тонущу в сквернах обильных!Ответствуй, безумный, каких ради грех Побил еси добрых и сильных?Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны,Без счета твердыни врагов сражены? Не их ли ты мужеством славен? И кто им бысть верностью равен?
Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас, В небытную ересь прельщенный?Внимай же! Приидет возмездия час, Писанием нам предреченный,И аз, иже[21] кровь в непрестанных бояхЗа тя[22], аки воду, лиях[23] и лиях,
С тобой пред судьею[24] предстану!» — Так Курбский писал к Иоанну.
Шибанов молчал. Из пронзенной ноги Кровь алым струилася током,И царь на спокойное око слуги Взирал испытующим оком.Стоял неподвижно опричников ряд;Был мрачен владыки загадочный взгляд, Как будто исполнен печали; И все в ожиданье молчали.
И молвил так царь: «Да, боярин твой прав, И нет уж мне жизни отрадной,Кровь добрых и сильных ногами поправ, Я пес недостойный и смрадный!Гонец, ты не раб, но товарищ и друг,И много, знать, верных у Курбского слуг, Что выдал тебя за бесценок! Ступай же с Малютой в застенок!»
Пытают и мучат гонца палачи, Друг к другу приходят на смену:«Товарищей Курбского ты уличи, Открой их собачью измену!»
И царь вопрошает: «Ну что же гонец?Назвал ли он вора друзей наконец?» «Царь, слово его все едино: Он славит свого господина!»
День меркнет, приходит ночная пора, Скрыпят у застенка ворота,Заплечные[25] входят опять мастера, Опять зачалася работа.«Ну, что же, назвал ли злодеев гонец?»«Царь, близок ему уж приходит конец, Но слово его все едино, Он славит свого господина:
«О князь, ты, который предать меня мог За сладостный миг укоризны,О князь, я молю, да простит тебе бог Измену твою пред отчизной!Услышь меня, боже, в предсмертный мой час.Язык мой немеет, и взор мой угас, Но в сердце любовь и прощенье, Помилуй мои прегрешенья!
Услышь меня, боже, в предсмертный мой час, Прости моего господина!
Язык мой немеет, и взор мой угас, Но слово мое все едино:За грозного, боже, царя я молюсь,За нашу святую, великую Русь, И твердо жду смерти желанной!» Так умер Шибанов, стремянный.
1840-е годы
Богатырь
По русскому славному царству,На кляче разбитой верхом,Один богатырь разъезжаетИ взад, и вперед, и кругом.
Покрыт он дырявой рогожей,Мочалы вокруг сапогов,На брови надвинута шапка,За пазухой пеннику штоф.
«Ко мне, горемычные люди,Ко мне, молодцы, поскорей!Ко мне, молодицы и девки, —Отведайте водки моей!»
Он потчует всех без разбору,Гроша ни с кого не берет,Встречает его с хлебом-солью,Честит его русский народ.
Красив ли он, стар или молод —Никто не заметил того;Но ссоры, болезни и голодПлетутся за клячей его.
И кто его водки отведал,От ней не отстанет никак,И всадник его провожаетУслужливо в ближний кабак.
Стучат и расходятся чарки,Трехпробное льется вино,В кабак, до последней рубахи,Добро мужика снесено.
Стучат и расходятся чарки,Питейное дело растет,Жиды богатеют, жиреют,Беднеет, худеет народ.
Со службы домой воротилсяВ деревню усталый солдат;Его угощают родные,Вкруг штофа горелки сидят.
Приходу его они рады,Но вот уж играет вино,По жилам бежит и струитсяИ головы кружит оно.
«Да что, – говорят ему братья, —Уж нешто ты нам и старшой?Ведь мы-то трудились, пахали,Не станем делиться с тобой!»
И ссора меж них закипела,И подняли бабы содом;Солдат их ружейным прикладом,А братья его топором!
Сидел над картиной художник,Он Божию матерь писал,Любил как дитя он картину,Он ею и жил и дышал;
Вперед подвигалося дело,Порой на него с полотнаС улыбкой святая глядела,Его ободряла она.
Сгрустнулося раз живописцу,Он с горя горелки хватил —Забыл он свою мастерскую,Свою Богоматерь забыл.
Весь день он валяется пьяныйИ в руки кистей не берет —Меж тем, под рогожею, всадникНа кляче плетется вперед.
Работают в поле ребята,И градом с них катится пот,И им, в умилении, всадникОрленый свой штоф отдает.
Пошла между ними потеха!Трехпробное льется вино,По жилам бежит и струитсяИ головы кружит оно.
Бросают они свои сохи,Готовят себе кистени,Идут на большую дорогу,Купцов поджидают они.
Был сын у родителей бедных;Любовью к науке влеком,Семью он свою оставляетИ в город приходит пешком.
Он трудится денно и нощно,Покою себе не дает,Он терпит и голод и холод,Но движется быстро вперед.
Однажды, в дождливую осень,В одном переулке глухом,Ему попадается всадникНа кляче разбитой верхом.
«Здорово, товарищ, дай руку!Никак, ты, бедняга, продрог?Что ж, выпьем за Русь и науку!Я сам им служу, видит бог!»
От стужи иль от голодухиПрельстился на водку и ты —И вот потонули в сивухеРодные, святые мечты!
За пьянство из судной управыПовытчика выгнали раз;Теперь он крестьянам на сходкеЧитает подложный указ.
Лукаво толкует свободуИ бочками водку сулит:«Нет боле оброков, ни барщин;Того-де закон не велит.
Теперь, вишь, другие порядки.Знай пей, молодец, не тужи!А лучше чтоб спорилось дело,На то топоры и ножи!»
А всадник на кляче не дремлет,Он едет и свищет в кулак;Где кляча ударит копытом,Там тотчас стоит и кабак.
За двести мильонов РоссияЖидами на откуп взята —За тридцать серебряных денегОни же купили Христа.
И много Понтийских Пилатов,И много лукавых ИудОтчизну свою распинают,Христа своего продают.
Стучат и расходятся чарки,Рекою бушует вино,Уносит деревни и селаИ Русь затопляет оно.
Дерутся и режутся братья,И мать дочерей продает,Плач, песни, и вой, и проклятья —Питейное дело растет!
И гордо на кляче гарцуетТеперь богатырь удалой;Уж сбросил с себя он рогожу,Он шапку сымает долой:
Гарцует оглоданный остов,Венец на плешивом челе,Венец из разбитых бутылокБлестит и сверкает во мгле.
И череп безглазый смеется:«Призванье мое свершено!Недаром же им достаетсяМое даровое вино!»
1849
