Рюрик и мистика истинной власти - Михаил Серяков

Поскольку имя князя разнится в разных списках, наиболее вероятно, что оно является простой характеристикой предводителя русов как «бранливого». От др. – русск. брань – «война, битва» в нашем языке были образованы слова бранник – «воин» и бранливый – «воинственный». Показательно, что в древнерусской литературе слово бранник относилось не к обычному воину, а к выдающемуся полководцу: «Всѣми Александръ любимъ бяше, яко умникъ и бранник»[175]. В пользу этого предположения говорит и то, что в армянском тексте жития вождь нападавших на Судак варваров назывался Пролис[176]. Оно также является не именем, а прозвищем, образованным от русского слова лазить, т. е. спускаться вниз или подниматься вверх, ползать, продираться, напирать. Производными от этого глагола стали слова «лазутчик» и «пролаз»[177]. Последнее слово в XIX в. имело смысл «пройдоха», но первоначально оно обозначало человека, преодолевающего некую преграду, пролезающую через нее. О том, какого рода препятствие приходилось преодолевать, подсказывает древнерусское слово пролаз – «пролом, проем, пролаз», которое в отечественной письменности употреблялось применительно и к городским стенам[178]. Кроме того, в старину глагол лазити употреблялся в значениях «ходить, входить, выходить, заходить» и «лазить, влезать, карабкаться», в последнем случае и на стены: «Не умѣюще что ся домыслити лазяхуть на градные храмы съ тяжкым оружиемь»[179]. Поскольку для русов это был первый опыт взятия укрепленных городов, то неудивительно, что в прозвище, данном ими своему предводителю, как раз и отразилось его умение преодолевать крепостные стены. То, что различные прозвища вождя нападавших как в русском, так и в армянском вариантах Жития объясняются из древнерусского языка, показывает, кем же на самом деле были напавшие на Сурож русы. В пользу того, что их предводитель также был славянином, говорит и то обстоятельство, что археологические данные фиксируют присутствие определенного количества скандинавов на территории Рюрикова городища. В момент их появления Любшанская крепость контролировала стратегический путь, ведущий к будущему Новгороду. Находившийся в крепости западнославянский гарнизон едва ли спокойно пропустил бы к себе в тыл отряд вооруженных скандинавов. Подобное представляется крайне маловероятным хотя бы по тому, что в таком случае защитникам крепости в любую минуту грозил одновременный удар викингов как со стороны моря, так и со стороны суши. Объяснить подобное несоответствие может лишь то предположение, что мимо Любшанской крепости эти скандинавы шли не сами по себе, а в составе дружины западнославянского князя. Логично предположить, что лишь в таком случае гарнизон крепости мог спокойно пропустить в глубь контролируемой ими территории иноплеменных пришельцев.

Возможно, что, опираясь именно на Любшанскую крепость, варяги обкладывают данью северные племена Восточной Европы. Следует отметить, что, подробно рассказав о начале хазарской дани, автор ПВЛ ничего не сказал об установлении дани варяжской, что наводит на мысль о ее изначальном характере. Следует добавить, что в среде западнославянских племен существовала традиция взимания дани, носившей к тому же религиозный характер. Описывая современное ему положение дел, немецкий хронист XII в. Гельмольд так характеризует живших на Рюгене ранов: «Раны же, у других называемые рунами – это кровожадное племя, обитающие в сердце моря, преданное сверх всякой меры идолопоклонству. Они занимают первое место среди всех славянских народов, имея короля и знаменитейший храм. Именно поэтому, благодаря особому почитанию этого храма, они пользуются наибольшим уважением и, на многих налагая дань, сами никакой дани не платят, будучи неприступны из-за трудностей своего месторасположения. Народы, которые они подчинили себе оружием, принуждаются ими к уплате дани храму»[180]. Как отмечал Й. Херрман, храм Арконы на этом острове существовал уже в IX в. Кроме Арконы у западных славян было еще знаменитое святилище в Ретре. Не исключено, что во имя какого-нибудь из этих двух святилищ и была наложена варяжская дань на племена на севере Восточной Европы. Следует отметить, что в XII в., согласно сообщению Саксона Грамматика, ране обложили данью датский остров Лолланд, а в письме папе римскому 1169 г. датский король Вальдемар отмечал, что жители Рюгена «были преданы не праведной вере, а идолопоклонству и заблуждению, облагали данью окружавшие их области и беспрерывно нападали на Датское королевство и всех своих соседей, принося им великое разорение и угнетая их»[181]. Если ране облагали данью даже воинственных скандинавов, то нет ничего невозможного в том, что они могли возложить ее на славянские и финно-угорские племена. Вполне возможно, что первоначально эта дань не была особо обременительной, однако с началом полномасштабного функционирования «пути из варяг в арабы» размер поборов с местного населения существенно возрос, что и вызвало его восстание.

Согласно отечественной Иоакимовской летописи, варяжская дань была установлена при князе Буривое. Он вел тяжелую войну с варягами, неоднократно побеждал их и стал обладать всею Биармией до Кумени. Наконец при этой реке он был побежден, все его воины пали, а сам он, едва спасшись, пришел в град Биармы, где и умер. Варяги же немедленно захватили град Великий и другие и возложили тяжелую дань на славян, русь и чудь. Сами западнославянские предания по этому поводу до нашего времени не сохранились, но их отголоски вошли в немецкую сагу о Тидреке Бернском. Среди прочего в ней описывается война между конунгом Вильтином (Вилькином) и русским конунгом Гертнитом. Между владениями обоих лежит Балтийское море. «Если Rusziland (с Новгородом) и Viltinaland разделены морем, – отмечает исследовавший текст саги А. Н. Веселовский, – то вероятнее мнение Storm’a, что по воззрению составителя саги Вильтиналанд обнимала, кроме Швеции и Дании, еще и вендские земли между Эльбой и Одером»[182]. Хоть держава Вильтина включает в себя и скандинавские страны, из самого ее названия очевидно, что основу ее составляют земли западнославянского племени вильцев или велетов. С неменьшим размахом сага рисует владения его соперника: «Тогда вышел против него Гертнит-конунг, правивший в то время Русью и большей частью Греции и Венгрии, почти все восточное царство было под властью его…»[183] Война оказалась неудачной для Гертнита: «Конунг Вилькин всегда побеждал русских, опустошил Польшу и все царство до моря, а после того повел свое войско на Русь и завладел там многими большими городами, Смоленском и Полоцком, и не прежде оставил (дело), как въехал в Гольмгард, что был главным городом над городами конунга Гертнита. <…> Некоторое время спустя конунги договорились, что конунг Гертнит удержит за собой свое царство и станет платить конунгу Вилькинду дань со всей своей земли. После того войско вилькинов осталось на Руси, а конунг Вилькин отправился восвояси в страну Вилькинланд»[184]. Однако после смерти Вильтина Гертнит не только освободился от дани, но и сам подчинил своей власти страну велетов.

Саму сагу о Тидреке можно датировать XI в. и по времени своего возникновения это произведение немецкого эпоса примерно синхронно ПВЛ. Однако к XI в. относится лишь оформление окончательного варианта саги, в котором она дошла до наших дней. Специалистам по фольклору хорошо известно, что эпос обычно содержит разновременные пласты информации, соединенные вместе народным творчеством и им зачастую преувеличенные. Хоть сага знает Смоленск, Киев и Полоцк, однако она именует Гольмгард-Новгород «главным городом над городами» и столицей Гертнита. Очевидно, что эта подробность могла попасть в немецкую сагу до образования единого Древнерусского государства со столицей в Киеве, т. е. до 882 г. Восприятие Новгорода как главного города Руси непосредственно сочетается в саге о Тидреке с известием о победе Вильтина над правителем Восточной Европы Гертнитом и возложении на него дани. Данный эпизод находит свою явную параллель в известии ПВЛ о варяжской дани, возложенной заморскими пришельцами на славянские и финно-угорские племена. Естественно, в сагу он попал не как непосредственная констатация этого факта, а в его преломлении сначала в героических сказаниях самих велетов, а затем, возможно, и немцев, в результате чего и превратился в описание войны двух великих европейских империй. Однако для нашего исследования принципиально важным фактом является не поэтическое преувеличение этого события, а то, что современный ПВЛ иностранный источник отмечает победу велетов над восточными славянами и взимание с них дани.