Экспедиция - Мария Галина

Днем он, действительно, занес еду на подносе — подгнившую сладковатую картошку и какую-то бурду в чашке — ну и слава Богу. Я провела в той же комнате еще часов пять, а когда уже начало темнеть, пришел тот же часовой и велел идти к коменданту. Вероятно, это и была обещанная очная ставка, потому что на стульях сидели все наши, а комендант с очень важным видом рылся в каких-то бумагах. Я втянула голову в плечи и молча села. Комендант отправил часового, поднял голову от своих бумажек и сказал:

— Ну что же, личность ваша установлена.

У меня тоскливо сжалось сердце. При этом одновременно оно медленно опускалось куда-то в район желудка.

— Вы свободны, — сказал комендант. — Я не извиняюсь перед вами, потому что время сейчас нелегкое.

— Что вы, что вы, — любезно ответил Герка, — какие извинения…

— Я вам выдам талоны в нашу офицерскую столовую. Где разместиться на ночь, вам покажут. Посодействую, чем могу.

— Отправите нас дальше, что ли? — спросил Герка.

— Ну, транспорт я вам дать не могу. Но завтра с утра от площади отходит маршрутка. Они еще ходят раз в неделю, так что вам повезло. Я дам вам пропуска, и часть пути вы сможете проехать вместе с нашим транспортом. Вещи ваши вам сейчас возвратят.

Вот это да!

Мне очень хотелось спросить — с чего бы вдруг такая любезность, но рассудок подсказывал, что лучше с такими вопросами не соваться.

Дальше возник некоторый момент неловкости. Комендант смолк и начал откашливаться. Остальные молчали тоже. Наконец, он вызвал сопровождающего и тот отвел нас — сначала, действительно, забрать наши вещи, потом проводил в офицерское общежитие — несколько комнат были в этом же здании, только мы уже вольны были входить и выходить из них когда угодно, и, наконец, в столовую, где как раз была вечерняя смена и нас относительно прилично покормили — во всяком случае, горячим. Какое-то время мы ели в молчании. Наконец, Герка сказал:

— А я думал, он нас шлепнет, эта сука. Что стряслось-то?

— Вот и мне интересно, — говорю.

— Может, он связался с кем-то? — предположил Томас.

— С кем? — спрашиваю. — И как?

Он пожал плечами. Потом сказал:

— Я все-таки думаю, что он с кем-то связался, потому что до этого он никому не верил. Все время спрашивал меня, куда я закопал оружие, а когда я говорил, что никакого оружия нет, считал, что я уж очень изощренно его обманываю.

— Ладно, — говорит Герка, — чего гадать. Вещи нам вернули. Пропуск выписали. На территории этого округа нас теперь никто не остановит. И еще какой-то мандат о всяческом содействии.

— Вот это да!

— Так что отдыхайте, — говорит. — Грузовик-то наш завтра в без четверти восемь.

— Что еще за грузовик?

— У них еще работает общественный транспорт, в этом округе. Междугородный. То есть, все набиваются в грузовик, кому нужно, и он объезжает три ближайших поселка, а потом в город возвращается. Раз в неделю, правда, но ходит. Часть пути мы сможем на нем проехать. А дальше нам не по дороге.

— А что он мне говорил, что вы там в чем-то раскололись?

— Да он всем так говорил.

— На пушку, значит, брал, — говорит Игорь. — А я уж думал, вы решили придумать что-то такое, во что он поверит.

— Какой смысл, — объясняет Герка. — Договориться и врать одно и то же мы бы все равно не могли. Да и зачем?

На самом деле в том, что нас арестовали и притащили сюда, ничего удивительного нет. И даже в том, что не прикончили там, в овраге — тоже, потому что повсюду практикуются показательные расстрелы поднятия духа ради, и, скорее всего, нас бы засудили каким-нибудь военно-полевым судом, или как там он у них называется. Странно то, что он нас отпустил, комендант этот. Знаю, так иногда бывает, но в этих случаях находятся власть имущие, которые поднимают на уши все начальство округа, задействуют рацию или любую другую связь, хоть голубиную почту, прибывают самолично на бронированном автомобиле с эскортом, и все совершается с большой помпой, и все об этом знают. А тут все произошло как-то очень уж тихо… Может, между этим самым Комитетом и округом есть какая-то договоренность, особые пропуска, документы… тогда где он их взял, если не верил нам с самого начала.

— Ладно, — говорю, — все хорошо, что хорошо кончается. Хоть отоспимся в кроватях, а может, даже и под одеялами.

Так оно и вышло.

Грузовичок шел от городского рынка, — вернее, от того места, где раньше этот рынок был — мокрые пустые прилавки блестели в утренней мороси, между навесами клубился туман.

Народу в кузов набилось достаточно много — странно, что люди еще куда-то ездят, но, может, в этом округе действительно спокойнее? Машина была старая, облезлая, в кабине размещался водитель и охранник с автоматом. Мы тоже покидали все наши вещи в кузов и уселись поплотнее — дорога обещала быть нелегкой. Да и где теперь легкие дороги?

Утро было серым, мокрым, влага оседала на вещах, на лицах — мелкая, неощутимая, всепроникающая пыль. Окна домов напротив базарной площади были черными, с перекошенными рамами и выбитыми стеклами — неживые равнодушные окна. Не считая тех, кто набился в транспорт, базарная площадь была пуста, и стояла странная тишина, при которой каждый случайный звук слышится особенно отчетливо и сам по себе. Потом мотор грузовичка закряхтел, заработал, завоняло бензином, нас тряхнуло, и машинка тронулась по мокрым грязным улицам.

Довольно скоро мы выехали за черту города и покатили по разбитой грунтовой дороге. В тумане различить окрестности было трудно, мелькнул какой-то низкий полуразрушенный сарай, кучка заброшенных домов — такие дома обретают нежилой вид очень быстро. Я начала клевать носом, потому что смотреть, в сущности, было не на что. Везде, думаю, одно и то же…

Знала бы, что будет дальше, — сроду бы не поехала.

Грузовичок неторопливо объезжал округу, останавливаясь по дороге чуть не у каждого столба. Кто-то грузился с мешками, кто-то высаживался — и через несколько часов пути народу в кузове осталось немного, на скамьях вдоль бортов хватало места всем. Где-то к полудню мы добрались до первого поселка — из тех, что всегда лепятся поближе к городу, со стеклянной коробкой продуктового магазина, которая сейчас стояла заколоченная, точно пустой ящик из-под игрушек, с единственной площадью, над которой покосился навес автобусной остановки, с тощими козами, щиплющими тощую поросль при дороге. Раньше на такой площади всегда сидели бабки и торговали семечками, а летом — еще и ранними помидорами и козьим молоком. Сейчас на площади было пусто. В палисадниках шуршали сухие заросли, ветер гнал по серому небу редкие облака.