Отшельник. (THE HERMIT) - Лобсанг Рампа

— Я принес тебе немного чая и ячменя, — сказал он. — Они были предназначены для Хижины Живущего За Пределами, но ОНИ больше не нуждаются ни в чем. Не могу же я тащить всю эту тяжесть обратно.

Вздохнув с облегчением, он сбросил мешок на землю. Сам он тоже опустился на землю, видимо, испытывая большую усталость, и уселся, облокотившись спиной о стену. Как он неряшлив, подумал молодой монах, почему он не сел так, как сидим мы? Потом он сообразил: этот монах был слишком толстым, чтобы ему было удобно сидеть со скрещенными ногами!

— Какие у тебя новости, Посланец? — мягко спросил старый отшельник. — Как поживает Великий Мир вокруг нас? Монах тяжело вздохнул.

— Я хочу, чтобы ты помог мне избавиться от этого жира, — сказал он. — В Чакпори мне сказали, что у меня заболевание желез, но ничего не дали, чтобы мне стало лучше.

Его глаза, уже привыкшие после яркого солнечного света к сумраку пещеры, с интересом бегали вокруг.

— О! Я вижу у тебя здесь молодой человек, — сказал он. — Я слышал, что он отправился к тебе. Как его успехи? Он и в самом деле такой смышленый, как говорят?

Не дожидаясь ответа, он продолжал:

— Несколько дней назад выше прошел камнепад. Валун ударил сторожа Хижины Живущего За Пределами и сбросил его с утеса. Вот наедятся теперь грифы! — Эта мысль заставила его разразиться хохотом. — Отшельник умер в пещере от жажды, — продолжал он. — Там были только Сторож и Вечный Отшельник — и вот он оказался замурован. А нет воды — нет и жизни, ведь так?

Молодой монах молчал, думая об одиноких отшельниках. Странные люди, которые чувствуют «зов» удалиться от всех контактов с миром Человека.

С помощью монаха-добровольца такой «одиночка» отправляется в горы и находит там заброшенную хижину. Там он поселяется во внутренней комнате без окон. Его добровольный «сторож» выстраивает стену так, чтобы отшельник больше никогда не мог покинуть эту келью. В стене оставляется маленькое отверстие, как раз достаточное для того, чтобы через него прошла чаша. Через это отверстие раз в двое суток ему передают чашу воды из ближайшего горного источника и горсть ячменных зерен.

За все время жизни отшельника даже слабый луч света не попадает в его келью. Никогда больше он не будет ни с кем говорить и никто не заговорит с ним. Здесь всю оставшуюся жизнь он будет предаваться размышлениям, освобождая свое астральное тело от физического и отправляясь в путешествия на далекие астральные планы.

Ни болезнь, ни изменения во взглядах не могут дать им освобождения. Это может сделать только смерть. Снаружи полностью закрытой кельи живет Сторож, который ведет свое независимое существование, всегда уверенный в том, что от замурованного отшельника не донесется ни звука.

Стоит Сторожу заболеть или умереть, или же он сорвется с утеса — и отшельник тоже умирает, обычно от жажды. В этой крошечной комнатке, никогда не отапливаемой, какой бы суровой ни была зимняя стужа, отшельник проводит свою жизнь. Чаша холодной воды каждые два дня. Холодная вода, никогда не подогретая, никакого чая, даже в самую холодную зиму вода из горного ручья, который течет прямо из-под ледника, покрывающего горные склоны. Никакой горячей пищи. Одна горсть ячменя каждые два дня.

Острые боли, которые вызывает голод в первые дни, когда желудок сжимается, ужасны. Но боли, вызываемые жаждой, еще страшней. Тело обезвоживается, становится почти хрупким. Из-за отсутствия пиши, воды и упражнений мышцы истощаются.

По мере того как тело потребляет все меньше воды и пиши, его обычные функции почти отмирают. Но отшельник никогда не покидает своей кельи, все, что ему приходится делать, все, что Природа ЗАСТАВЛЯЕТ его делать, он делает в углу этой комнаты, где время и холод превращают его отходы в замерзшую пыль.

Зрение должно исчезнуть. Сначала оно напрягается, тщетно пытаясь преодолеть вечную тьму. Сначала воображение преподносит странные вспышки «света», почти достоверные хорошо освещенные «сценки». Со временем зрачки расширяются и мышцы глаз атрофируются, так что если бы лавина разрушила крышу, солнечный свет выжег бы глаза отшельника, точно так, как если бы в них ударила молния.

Слух становится неестественно острым. Появляются воображаемые звуки, которые терзают отшельника. В разреженном воздухе ему слышатся обрывки разговоров, которые прерываются тут же, как только он пытается к ним прислушаться.

Потом начинается борьба за сохранение равновесия. Он чувствует, что сейчас упадет в сторону, вперед или назад. Вскоре он начинает слышать свое приближение к стене. Малейшее возмущение воздуха, вызванное, например, поднятием руки, воспринимается как штормовой ветер.

Вскоре он начинает слышать удары своего сердца, которые кажутся пульсациями мощного двигателя. Потом приходят громкие булькающие звуки движущихся внутри его тела жидкостей, испарений из внутренних органов, которые выбрасывают свои выделения. Его слух становится настолько острым, что он слышит слабое трение мышечной ткани о мышечную ткань.

Рассудок проделывает с телом странные трюки. Его мучат эротические картины. Ему начинает казаться, что стены черной комнаты хотят его раздавить. В спертом воздухе комнаты его дыхание становится тяжелым и затрудненным. Только раз в два дня отодвигается камень в крошечном отверстии внутренней стены так, чтобы могла пройти чаша воды и горсть ячменных зерен, и только через это крошечное отверстие может войти воздух, дающий жизнь. Потом оно опять наглухо закрывается.

Когда он наконец справляется со своим телом, когда эмоции покорены, легко всплывает астральное средство передвижения, подобно дыму, поднимающемуся над костром. Материальное тело неподвижно лежит на подстилке, брошенной прямо на пол, и только Серебряная Нить соединяет их вместе.

Астральное тело проходит через каменные стены. Наслаждаясь радостью освобождения от цепей плоти, оно отправляется вниз по крутым тропам. Оно прокрадывается в монастыри, и обладающие телепатией и ясновидением ламы могут разговаривать с ним. Ему не может помешать ни ночь ни день, ни жара ни холод, самая прочная дверь не может послужить ему препятствием. Ему доступны все залы заседаний во всем мире, и не существует ни зрелища, ни переживания, свидетелем которого не могло бы стать астральное тело.

Молодой монах размышлял обо всех этих вещах, а потом вдруг подумал об отшельнике, который лежал мертвый в старой хижине на две тысячи футов выше их пещеры.

Жирный монах продолжал говорить:

— Мы должны разрушить стену и вытащить его оттуда. Я заходил в хижину и пытался позвать его через дверцу для подачи пищи. Фу! Какое там зловоние! Он ПО-НАСТОЯЩЕМУ умер. Мы не можем его там оставить. Я отправлюсь в Дрепунг за помощью. О, как обрадуются грифы, когда мы вытащим его оттуда, они очень любят их мясо, они все время садятся на хижину, требуя, чтобы его им отдали. А что касается меня, то я должен поскорее взобраться на свою старую лошадь и возвращаться назад: я не гожусь для этих горных прогулок.

Жирный монах помахал рукой и направился к выходу из пещеры. Юноша поднялся на затекшие ноги. Движимый любопытством, он последовал за отъезжающим монахом наружу. Лошадь не спеша пощипывала редкие растения.

Жирный монах вперевалку подошел к ней и с большим усилием забросил ногу на спину лошади. Он медленно двинулся по направлению к озеру, где его поджидали остальные всадники. Молодой монах стоял, провожая их взглядом, пока вся группа не исчезла из пределов видимости.

С тоской глядя им вслед, он тяжело вздохнул, потом повернулся и начал рассматривать отвесный утес, высящийся черной громадой на фоне светлого неба. Высоко над ним солнечные лучи выхватывали белые и красные пятна со стен Хижины Живущего За Пределами.

Давным-давно первый отшельник и его помощник потратили целый год тяжелого труда на то, чтобы построить хижину из разбросанных вокруг камней. Они разравнивали грунт, потом плотно укладывали камень на камень, так чтобы ни один луч света не мог проникнуть во внутреннее помещение.

Они трудились целый год, прежде чем были удовлетворены основным строением. Потом они приготовили известковый раствор из местного известняка и нанесли на поверхность постройки ослепительно белый слой. Потом они растолкли в порошок охру и смешали ее с водой из журчащего поблизости ручья. Этим раствором они покрасили стены, нависающие над двухтысячефутовым обрывом.

Они отделывали хижину так, чтобы она могла послужить последним памятником человеческому благочестию. И за все это время отшельник ни словом не обменялся со своим помощником. Настал день, когда новая хижина была закончена и освящена. Отшельник стоял, глядя на раскинувшуюся далеко под ним Лхасу, глядя в последний раз на мир Человека. Потом он медленно повернулся, чтобы войти в хижину, — и упал замертво у ног своего помощника.