Febris эротика - Агурбаш Ольга

Он думал о ней непрестанно… Хотел позвонить, но каждый раз с усилием останавливал себя, понимая, что его назойливость может раздражать. Ну что он сделал не так? Почему она остыла к нему? Ведь он же ей нравился! Нравился! Он уверен в этом! Она испытывала с ним истинное наслаждение и не скрывала своего восторга… Она бурно и страстно предавалась любовным ласкам в его объятиях… Она вела себя с ним в постели откровенно, если не сказать развязно. И именно это возбуждало его неимоверно! Но не только это, не только. Постель постелью. Секс сексом. Эти понятия очень важны для него. Очень! Но оказалось, что они не главные в их отношениях.

Главной примой в этой драме выступила душа. Вот она-то как раз была, скорее всего, равнодушна к плоти. Ее интересовало нечто более эфемерное, неуловимое, неосязаемое… Душу Ивана интересовала душа Ирины. Вполне логично, между прочим. Плоть ищет отклика плоти партнера. Диалог ведь возможен при разговоре двоих. А вот взаимность душевного тепла обеспечивают только сердца. Все их отношения свелись к физиологии. И странно: это уж скорее его, мужика, могла устроить подобная ситуация. Переспали, отдохнули, пережили несколько приятных дней вместе, наигрались… и забыли! Это, скорее, женщинам свойственно перебирать в памяти нюансы взглядов, касаний, признаний. Это они готовы принять эротическое желание за влюбленность, а настойчивость – за заинтересованность. Это женщины более глубоко переживают разлуку, скучают, плачут, перебирают фотографии, вспоминают, вздыхают… Это они могут ждать продолжения романа, звонков, писем, повторных признаний, подтверждения своей неотразимости, благодарности и прочих вещей…

А тут все в точности до наоборот. Он, матерый бабник, холостяк с большим стажем, независимый, самодостаточный мужчина – влип! Он даже не влюбился! А именно полюбил! И страдает теперь от неразделенного чувства!

Сдаваться не хотелось. И бороться не было сил! Но чувство съедало изнутри, отравляя существование. Все меркло: радость от встреч с друзьями, успешность очередной сделки на работе… Да и само по себе ежедневное существование его, которое приносило обычно только положительные эмоции… Он не хотел так жить. Ему хотелось вернуться в свое былое состояние безмятежности, покоя, гармонии. В то время, когда он встречался с женщинами тогда, когда это было ему удобно… Когда именно он являлся инициатором и начала романа, и его завершения… Когда только он определял ту меру душевной нагрузки, которую он может себе позволить… А здесь – какая-то вечная тревога, тоска, лихорадочное возбуждение. Как это Ира высказалась однажды? «Любовная лихорадка»? Точно! Так и есть! Ведь трясет его, бросает то в жар, то в холод… Никак не может успокоиться…

Вот и сейчас, вместо того чтобы уговорить себя, утешить чем-то, дать себе возможность забыться, расслабиться, он ищет вариант новой встречи, он продумывает реальные пути общения, пытаясь возобновить утраченную связь.

Он сделает еще одну попытку. Ему никак не хочется терять эту женщину, которая оставила след в его сердце…

Вот ведь что странно: в сердце! Обычно его интересовала постель, секс, игра, процесс соития. А все остальные романтические изыски были вторичны. Да и к женщине, как к личности, как к персоне, его особенно никогда не тянуло. Может, только давно-давно, в молодости… Но то первая любовь. Ей положено быть и романтичной, и драматичной, и обостренной до предела.

А во взрослой жизни, пожалуй, и не было у него особенно серьезных отношений с дамами. В основном все основывалось на сексе. Развиваться, правда, чисто сексуальные отношения могли до поры до времени, поскольку если в них отсутствует любовь, то они очень быстро себя исчерпывают, надоедают, приедаются… Голая физиология, даже если она технически грамотно поддерживается партнерами, остается лишь механическими телодвижениями, не приносящими истинного, глубинного наслаждения.

Короче говоря, Иван хотел Ирину. Хотел, если выразиться поточнее, всесторонне! И как собеседника, и как друга, и как любимую женщину, и как интересную личность.

Фокус с фотографиями на самом деле никаким фокусом не являлся, просто Иван воспринял факт наличия снимков голой Ирины как знак к сближению. Тем более она сама сказала, что пересылать подобного рода фотоматериалы небезопасно! Естественно, он привезет ей все сам. Лично в руки.

Сердце Ивана, озаренное надеждой на новую встречу и возможное свидание, вновь ожило. Впервые за долгие-долгие дни тоскливого ожидания…

Учеба Ирины с бабушкой возобновилась, но занятия носили характер спонтанный и нерегулярный. Вечно Ирина торопилась то к девочкам, то к мужу. Вечно должна была оправдываться перед Михаилом за долгое отсутствие. А поскольку посещение Надежды Николаевны муж Ирины по-прежнему не приветствовал, то она вынуждена была что-то придумывать, чтобы не обострять внутрисемейные отношения.

С одной стороны, она понимала, что на настоящую семью они с Михаилом и детьми вряд ли похожи. С другой – разрушить эти отношения она не решалась. Слишком важен был для нее сам статус жены. Жизнь детей она также не представляла без Мишиного присутствия в семье. Так он хоть находится с ними, беседует, и иногда они хоть что-то делают сообща. Пусть только ужинают, смотрят телевизор или выходят из дома по утрам: он на работу, они в школу. Пусть даже такая малость, но вместе… А уж если разъехаться, развестись, то совсем девочки не увидят отца. А он погрязнет в своей лени, усталости, бездействии, апатии…

И потом, при всей его самоотстраненности, зарплату в дом он приносит исправно. И неплохую, надо признать, зарплату. Ей одной двоих дочерей не потянуть. Тем более что теперь появилась надежда на бабушкины уроки. Уж ее-то успехи в отношении с мужчинами трудно отрицать. Ирина наблюдает их на протяжении всей своей жизни. У бабушки и вправду есть чему поучиться.

И Ирина упорно пыталась взять хоть крупицу тех знаний, которые с удовольствием пыталась ей преподнести Надежда Николаевна.

Но… эффекта не было. Впрочем, Надежду Николаевну это не удивляло, потому что многие неписаные законы восприятия информации нарушались Ириной то и дело. Она то отвлекалась на телефонные разговоры, то забывала взять тетрадь с записями, то торопилась быстрее закончить занятие, то витала мыслями совсем не там, где надо бы…

А потом – одно дело выслушать или даже записать. И совсем другое – воплотить в жизнь! Ведь чтобы какое-то знание реально применить, надо сделать его своим, пропустить через себя, осознать, принять и лишь затем начинать жить по вновь открытым законам. А Ирина, хоть и была настроена учиться, видимо, на самом деле ничего не хотела менять кардинально в своей жизни. А самое главное – не хотела меняться сама.

Она предпочитала синицу в руках. Для Надежды Николаевны такое положение вещей стало вдруг очевидным, и она медленно и безболезненно свела на нет все попытки обучения внучки. Хотя она искренне жалела Ирину. С высоты своего опыта Надежда Николаевна прекрасно понимала, что с таким отношением внучки к себе та вряд ли сможет стать счастливой…

Ирина и в самом деле смирилась с ситуацией. Дочери особых огорчений не доставляли. Росли себе и росли, взрослели, становились то своевольнее, то романтичнее… Все в рамках нормы, по возрасту. Сама для себя Ира решила: раз не получилось из них с Михаилом гармоничной супружеской пары, то она будет ориентироваться на себя, на свои потребности и интересы. А Михаил… Пусть живет как знает. Да, получается, что каждый сам по себе и что семьи как таковой нет. Есть видимость: проживание под одной крышей, якобы общее ведение хозяйства, но… не более того. Душевная близость отсутствовала, эмоциональная – была крайне слаба, а сексуальная – и вовсе прекратилась со временем.

Михаил вышел на пенсию, уехал на дачу, жил там обособленно и непритязательно. Всех все устраивало. И только одна Надежда Николаевна нет-нет да и вспоминала о своем неудачном опыте обучения Ирины. Она почему-то чувствовала свою вину за ее несложившуюся жизнь. Хотя она-то в чем виновата? Своя жизнь ей удалась вполне. Вон скоро восемьдесят, а она еще молодцом! Глаза живые, энергии хватает, мужчина рядом есть. Внешний вид, правда, немного стал подводить: шея сморщилась, руки покрылись пигментными пятнами, пальцы сделались узловатыми и не столь подвижными, как прежде. Но маникюр по-прежнему идеален, помада – только перламутровая, обувь – пусть на небольшом, но каблуке. Конечно, походка не такая энергичная, движения уже менее ловкие и не столь красивые, как раньше. Но чай она по-прежнему заваривает самый ароматный. И на варенье королевское, слава богу, сил еще хватает. Жить можно!