Вопрос Финклера - Говард Джейкобсон

Тоже отклонения? Треслав так не считал. Просто он зачал сына, который в равной степени мог интересоваться женщинами, а мог и не обращать на них внимания. Еще один марсианин.

При его встречах с сыновьями речь никогда не заходила о делах самого Треслава. Есть определенные преимущества в том, что ты никогда не занимался воспитанием своих детей. По крайней мере, Треслав мог не винить себя в том, что они выросли такими, какими выросли. А если у них возникали проблемы, он был далеко не первым, к кому они обращались за помощью и советом. Однако он порой тосковал по тесным семейно-дружеским отношениям, какие, по его мнению, существовали между настоящими отцами и детьми.

Финклер, к примеру, имел двух сыновей и дочь, которые сейчас учились в разных университетах и большую часть года жили в кампусах, как в свое время их отец. Треслав представлял, как после смерти Тайлер все они собрались вместе, чтобы поддержать друг друга. Возможно, Финклер даже поплакал, обнимая сыновей. Отец Треслава лишь однажды плакал, обняв сына, и это событие врезалось в его память, не нуждаясь в фантастических домыслах, — настолько горячи были отцовские слезы на его шее, с таким отчаянием отцовские руки сжимали его голову, столь безутешным было отцовское горе, что казалось, мозг Треслава вот-вот взорвется.

Он не желал своим сыновьям подобных потрясений. Для Треслава и его отца после того случая выбор путей был невелик — они оказались накрепко связаны и могли провести в этой связке остаток жизни, чтобы вместе утонуть в своем горе, как тонут вцепившиеся друг в друга пловцы; они также могли разорвать эту связь и больше уже никогда не пытаться ее восстановить. Не сговариваясь, оба выбрали второй путь.

Треслав считал, что должен существовать и третий, промежуточный вариант между сокрушенными рыданиями в объятиях своих чад и сочувственным потрепыванием их по затылку — жестом, более подходящим для простого знакомого. Однако сам он этого варианта не нашел. Родольфо и Альфредо были его родными сыновьями и время от времени, вспоминая об этом факте, даже употребляли в обращении к нему слово «отец», но любой намек на большее сближение пугал всех троих. На это было наложено негласное табу, словно речь шла об инцесте. Что ж, это было объяснимо и, возможно, правильно. Если ты не участвовал в воспитании детей, трудно рассчитывать, что они впоследствии будут готовы подставлять свои жилетки для твоих рыданий.

Кроме того, ему не хотелось выглядеть перед ними жалким слабаком и смущать их умы рассказами о своих смутных догадках и суеверных страхах. А вдруг они втайне гордятся своим отцом — этаким загадочно-отчужденным красавцем, который запросто может сойти за Брэда Питта, да еще и подзаработать на этом сходстве? Он не знал. Но пока существовала хоть малейшая вероятность того, что они им гордятся, он не был готов подвергать эту гордость испытанию, рассказывая им о том, как неизвестная бабенка размазала его по витрине в центре города если и не среди бела дня, то все же при вполне ярком свете. Он не обладал богатым опытом семейной жизни, но все же догадывался, что это совсем не та история, которую сын хотел бы услышать о своем отце.

По счастью, он даже в лучшие времена редко связывался с сыновьями, и они вряд ли придадут большое значение тому, что он долго не появляется на их горизонте. Сколько бы они сами ни знали о семейной жизни, одно они знали наверняка: что отец — это тот, о ком редко слышишь и кого еще реже видишь.

Основательно поразмыслив — Треслав не был склонен к поспешным действиям, если только дело не касалось брачных предложений, — он решил пригласить Финклера на завтра попить чаю. Эта традиция совместных чаепитий восходила еще к их школьным годам, когда они уплетали ячменные лепешки с джемом на Хаверсток-Хилл. Финклер задолжал ему одну встречу, когда в прошлый раз не смог явиться в назначенное время. Занятой человек этот Финклер. Деляга Сэм-Не-Промах. Кроме того, Треслав считал своим долгом предупредить его на тот случай, если нападение планировали совершить на Финклера, каким бы нелепым это предположение ни казалось.

Ну и потом, Финклер был финклером, а проблема Треслава имела касательство к сугубо финклерским делам.

— Возможно, кто-то хочет с тобой разделаться, — заявил Треслав без лишних предисловий, начиная разливать чай.

Почему-то всегда именно он разливал чай во время подобных встреч с Финклером. За тридцать лет чаепитий он не мог припомнить ни единого случая, когда Финклер разливал чай или платил за него.

Он ни разу не обращал на это внимание Финклера. Просто язык не поворачивался. Да и не хотелось быть лишний раз обвиненным в «подгонке под стереотип».

Они сидели в чайной «Фортнума и Мейсона»; Треславу нравилось это место из-за гренков с сыром и прочих добротно-старомодных закусок, а Финклеру оно нравилось потому, что здесь его всегда узнавали.

— Разделаться со мной? — переспросил Финклер. — То есть критически? В этом нет ничего нового. Все критики давно хотят со мной разделаться.

Это была всего лишь фантазия Финклера — все критики якобы спали и видели, как бы с ним разделаться. В действительности же об этом никто и не думал, за исключением Треслава, который был не в счет, да еще, возможно, той женщины, если она и впрямь перепутала Треслава с Финклером. Впрочем, мотивы ее нападения вряд ли относились к разряду художественных или философских.

— Я не имею в виду критиков, — сказал Треслав.

— Тогда что ты имеешь в виду?

— Я сказал «разделаться» в смысле «разделаться». — Он нацелил воображаемый пистолет в рыжеватый висок Финклера. — Вот так…

— То есть убить меня?

— Нет, не убить, но задать тебе трепку. И еще похитить твои часы и бумажник. Но это всего лишь предположение.

— Ну, если это всего лишь предположение, пусть оно таковым и остается. Человек предполагает, а Бог располагает. Но что тебя заставило это предположить?

Треслав рассказал ему о случившемся в ту ночь, обойдя упоминанием постыдные детали и ограничившись голыми фактами. Шел один в темноте, задумался, вдруг — хрясь! — и его лицо прижато к витрине Гивье, затем исчезают бумажник, часы и кредитки. И это за какие-то секунды…

— Черт возьми!

— Так оно и было.

— Ну и?..

— Что «и»?

— Ну и при чем тут я?

«Как всегда, лишь твое я тебя заботит», — подумал Треслав.

— Возможно, она следовала за мной от самого дома Либора.

— Постой-постой. Ты сказал «она»? Почему ты решил, что это была женщина?

— Полагаю, я еще способен заметить разницу между мужчиной и женщиной.

— В темноте? С лицом, прижатым к витрине?

— Сэм, когда на меня нападает женщина, я понимаю, что на меня напала женщина.

— Да ну? И как часто на тебя нападают женщины?

— Речь не об этом. Прежде никогда не нападали. Но я это сразу понял.

— Ты пощупал ее грудь?

— Нет, я не щупал ее грудь. У меня не было времени ее щупать.

— А если бы нашлось время, ты пощупал бы?

— Мне это не пришло в голову. Я был слишком потрясен, чтобы думать о таких вещах.

— А она тебя щупала?

— Сэм, она меня грабила. Она рылась в моих карманах.

— Она была вооружена?

— Не думаю.

— Не думаешь сейчас или не думал в тот момент?

— А в чем разница?

— Сейчас ты можешь думать, что она была не вооружена, а в тот момент ты мог думать обратное.

— Не думаю, что я в тот момент думал, что она вооружена. Хотя, если подумать сейчас, я вполне мог бы в тот момент так подумать.

— И ты позволил невооруженной женщине обчистить твои карманы?

— У меня не было выбора. Я испугался.

— Женщины?

— Темноты. Внезапности…

— Ты испугался женщины.

— Хорошо, я испугался женщины. Но я не сразу понял, что это была женщина.

— Она что-нибудь сказала?

Официантка, принесшая Финклеру новую порцию кипятка, прервала их беседу. Финклер всегда требовал еще кипятка вне зависимости от того, сколько кипятка у него имелось. Треслав полагал, что таким образом он утверждается в своем праве командовать. Наверняка Ницше тоже требовал больше кипятка, чем ему на самом деле было нужно.

— Очень мило с вашей стороны, — сказал Финклер официантке, улыбаясь ей снизу вверх.

«Он хочет, чтобы она его любила или чтобы боялась?» — подумал Треслав. Его всегда восхищала эта благосклонноповелительная манера Финклера. Сам он искал только женской любви. Быть может, в этом и заключалась его ошибка?

— Давай-ка разберемся, правильно ли я понял, — сказал Финклер, дожидаясь, пока Треслав нальет кипятка в чайник. — Эта женщина, эта невооруженная женщина нападает на тебя, а ты думаешь, что она хотела напасть на меня, потому что, возможно, она шла за тобой от самого дома Либора — который, замечу мимоходом, в последнее время неважно выглядит.