Дети Ананси - Neil Gaiman

– Нехорошо так говорить. Позвоню вечером сказать, как все прошло.

Сказав, что любит ее, Толстый Чарли отключился. И, почувствовав спиной чей-то взгляд, повернулся.

– Кто звонит по личным делам в рабочее время, пожнет бурю. Знаете, кто это сказал?

– Вы?

– Воистину, – согласился Грэхем Хорикс. – Воистину я. И никогда не произносилось более праведных слов. Считайте это официальным предупреждением.

Тут он улыбнулся самодовольной ухмылочкой, от которой в голову Толстого Чарли невольно полезли праздные мысли: а что будет, если погрузить кулак в пухленький живот Грэхема Хорикса. К сожалению, такая попытка скорее всего похожа на игру в орлянку между увольнением и судебным иском о нападении. И все-таки как приятно было бы…

По природе своей Толстый Чарли чурался насилия, но можно же помечтать. Мечтал он обычно о чем-нибудь небольшом и комфортном. Достаточно денег, чтобы есть в хороших ресторанах, когда пожелает. Работу, на которой никто бы не шпынял его и не понукал. Петь без стеснения – где-нибудь, где его никто не услышит.

Но сегодня мысли бежали вскачь… Хорошо бы уметь летать… И чтобы пули отскакивали от его могучей груди, когда, спикировав с неба, он спасет Рози от банды похитивших ее мерзавцев и негодяев. Она крепко его обнимет, а потом они полетят на закат… в Замок Отважного Героя, где благодарность захлестнет ее настолько, что она с энтузиазмом забудет про решение дожидаться свадьбы и тут же начнет проверять, как быстро они сумеют заполнить банку…

Сны наяву помогали снять стресс от пребывания в «Агентстве Грэхема Хорикса», от повторений звонящим, что их чеки ушли по почте, от выколачивания денег, которые причитаются агентству и его клиентам.

В шесть Толстый Чарли выключил компьютер и, подозрительно глянув на лифт, спустился по лестнице. Дождя не было. Над головой кружили и чирикали скворцы – предвечерний хор города. Все прохожие на тротуаре куда-то спешили – большинство, как и Толстый Чарли, к станции метро линии Кингсвей-Холборн. Люди шли, втянув головы в плечи, и вид у них был такой, словно им не терпится попасть домой.

Только один никуда не торопился. Он стоял лицом к Толстому Чарли и спешащим по домам людям, и полы его кожаной куртки хлопали на ветру. Он не улыбался.

Толстый Чарли увидел его еще от угла. По мере того как расстояние между ними сокращалось, окружающее утрачивало реальность. День растворялся, и Толстый Чарли понял, что провел его, стараясь вспомнить…

– Привет, Паук, – сказал он, когда подошел поближе.

Вид у Паука был такой, будто в душе у него бушевала буря. Или будто он вот-вот расплачется. Откуда было знать Толстому Чарли? В лице, в осанке Паука отражалось столько эмоций, что люди пристыженно отводили глаза.

– Я туда съездил. – Слова прозвучали тускло. – Повидался с миссис Хигглер. Она отвела меня на могилу. Мой отец умер, а я не знал…

– Он был и моим отцом, Паук.

Как же он мог забыть про Паука, как мог отмахнуться от него, словно от сна?!

– Верно.

Предвечернее небо расчертили скворцы, одни кружили, другие летали зигзагами между крыш.

Паук вдруг рывком расправил плечи, словно бы принял какое-то решение.

– Ты прав, так прав, – сказал он. – Мы совершим это вместе.

– Вот именно, – согласился Толстый Чарли, а потом спросил: – Что совершим?

Но Паук уже подозвал такси.

– Мы – мужчины в большой беде, – возвестил Паук всему миру. - Нашего отца больше нет с нами. Сердца тяжелы у нас в груди. Горе опустилось на нас страшным бременем. – Тьма – наша участь, а неудача – единственный спутник.

– Ладно, ладно, джентльмены, – весело отозвался таксист. – Куда вас везти?

– Туда, где можно найти три лекарства от горя, – велел Паук.

– Может, купим курицу в карри? – предложил Толстый Чарли.

– Есть три и только три вещи, способные усмирить боль, какую испытываешь при мысли о смерти, – сказал Паук. – Это вино, женщины и песни.

– Курица в карри тоже неплохо, – заметил Толстый Чарли, но никто его не слушат.

– В каком-то особом порядке? – поинтересовался таксист.

– Сначала вино, – объявил Паук. – Озера, и реки, и безбрежные океаны вина.

~ Поехали.

Такси тронулось с места.

~ V меня на душе кошки скребут, – любезно внес свою лепту Толстый Чарли.

Паук кивнул.

- Скверно на душе. Да. Нам обоим скверно. Сегодня мы поделимся друг с другом бедой и прогоним ее. Мы будем горевать. Мы до осадка изопьем смертности. Разделенная боль, брат мой, не увеличивается вдвое, но уменьшается вполовину. Не разломить колчан стрел, но одну…

- И не спрашивай, по ком звонит колокол, – произнес нараспев таксист. – Он звонит по тебе.

- Ух ты! – вырвалось у Паука. – Крутой у тебя коан!

~ Спасибо, – скромно ответил водитель.

– Верно, все мы смертны. А вы, похоже, философ. Меня зовут Паук. А это мой брат, Толстый Чарли.

– Чарльз, – сказал Толстый Чарли.

– Стив. Стив Берридж.

– Мистер Берридж, – сказал Паук, – не хотелось бы вам стать нашим личным водителем на сегодняшний вечер?

На это Стив Берридж объяснил, что у него как раз заканчивается смена и что он погонит такси на стоянку, а после его ждет обед с миссис Берридж и множеством маленьких Берриджей.

– Слышал? – обратился Паук к Толстому Чарли. – Семейный человек. А вот у нас с братом никого больше нет. И ведь мы только сегодня познакомились.

– Похоже, та еще история, – отозвался таксист. – Давняя семейная ссора?

– Отнюдь. Он просто не знал, что у него есть брат, – сказал Паук.

– А ты знал? – поинтересовался Толстый Чарли. – Про меня?

– Возможно. Но все так легко забывается.

Таксист притормозил.

– Куда мы приехали? – спросил Толстый Чарли.

Далеко они не уехали. Кажется, всего до Флит-стрит.

– Там, куда вы просили отвезти, – объяснил таксист. – За вином.

Выбравшись из машины, Паук уставился на грязные дубовые доски и запыленное окно древнего кафе.

– Великолепно, – сказал он наконец. – Заплати, брат.

Толстый Чарли заплатил за проезд и они вошли внутрь: спустились по темной деревянной лестнице в подвал, где румяные барристеры пили бок о бок с мертвенно-бледными биржевыми брокерами и управляющими трастовыми фондами. Пол был посыпан опилками, список вин неразборчиво нацарапан мелом на грифельной доске за стойкой.

– Что пьешь? – спросил Паук.

– Просто бокал красного, пожалуйста, – сказал Толстый Чарли.

Паук поглядел на него торжественно.

– Мы последние в роду Ананси. Такие, как мы, не оплакивают кончину отца за столовым красным.

– Э-э-э… верно. Тогда я выпью то же, что и ты.

Паук направился к стойке, прорезая толпу, словно ее тут и не было вовсе. Через несколько минут он вернулся с двумя бокалами, штопором и исключительно пыльной бутылкой. Легкость, с которой он ее открыл, произвела большое впечатление на Толстого Чарли, который вечно вылавливал из Своего бокала куски пробки. Вино из бутылки полилось такое темное, что казалось почти черным. Налив до краев два бокала, Паук поставил один перед Толстым Чарли.