Виктор Васнецов - Владислав Бахревский

– И поэт, – сказал его товарищ. – А я Василий Тимофеев сын Савенков, студент.

– Виктор Михайлович Васнецов, а вот кто я?.. До сегодняшнего дня был никто. Вы люди здесь случайные, потому вам могу сказать не таясь… В прошлом году держал экзамен в Академию… Сделал все быстро, а потом кто-то хмыкнул за спиной, кто-то глянул не так. Вот и решил я, что провалился… А сегодня пошел в Академию, чтоб об экзаменах спросить, а, оказывается, я был… принят. Рисунок положительно, а общеобразовательные предметы мне зачли по семинарии.

– Ай-я-яй! – замотал головой Савенков. – Очень, наверное, обидно?

– Что бог ни делает – к лучшему. Здесь Крамской. Он за искусством-то не теряет человека. Ко всем с добрым словом.

– Вы – вятич! – определил Прахов решительно.

– Верно! По говору смекнули?

– Смекнул… А не пойти ли нам на Неву? День нынче совсем весенний! Такой день для петербургской зимы – подарок.

Пошли на воздух.

Небо в легких облачках голубело по-деревенски простенько, в нем чудилось что-то девичье, нежное, несмелое. Нева была подо льдом, под снегом.

– Кажется, как стена Петропавловки, – сказал Савенков, кивая на лед. – Незыблемо! А ведь унесет за милую душу. Дохнет теплом, и царствие мороза кончится в считанные дни.

– Так же и Россия наша, – сказал Васнецов. – Все говорят – темна. Взять хотя бы и Вятскую губернию… Темна. Темна, да не безнадежна! Вот как вы говорите: дохнет теплом, и просветлеет вокруг.

– Радостно слушать такое! – воскликнул Прахов. – У нас ведь все привыкли поносить свое отечественное на чем только свет стоит. А у России все впереди! Вятич – в школе на Бирже, в академии – тоже уж вся Россия собралась. Пробуждаемся! Только слепые того не видят.

– Вы знаете стихи Хомякова? – спросил Савенков.

– Нет, – виновато улыбнулся Васнецов.

– Тогда послушайте и полюбите.

О Русь моя! Как муж разумный,Сурово совесть допросив,С душою светлой, многодумной,Идет на божеский призыв,Так, исцелив болезнь порокаСознаньем, скорбью и стыдом,Пред миром встанешь ты высокоВ сияньи новом и святом!Иди! Тебя зовут народы!И, совершив свой бранный пир,Даруй им дар святой свободы,Дай мысли жизнь, дай жизни мир!Иди! Светла твоя дорога.В душе любовь, в деснице гром,Грозна, прекрасна – ангел БогаС огнесверкающим челом.

– Хорошо, – сказал Васнецов. – Только восторгу больно много.

Прахов засмеялся.

– Верно. Многовато. Не все же о горестях плакаться. Взять хотя бы художников. Народными темами увлеклись – прекрасно! Но ведь мало жаловаться на жизнь, надо показать – и во всю мощь, – чем прекрасна Россия, то, чем все мы гордиться должны. Вы былины читывали?

– Нет, – снова признался Васнецов.

– Идемте после занятий ко мне. Художник должен узнавать свой народ не только по лаптям. Вот вы русский человек из глубины России, вы знаете своих русских богатырей?

– Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович…

– Илья, Добрыня и Алеша. Иные, правду сказать, и эту великую троицу не назовут. А ведь есть еще Васька Буслаев, Михайло Помык, Дюк, Дунай, Сухман, Ставр Годинович, ну и, конечно, Святогор.

– Я действительно многого не знаю, – признался Васнецов. – Узнать было негде. Но все-таки мои учителя, благословляя в дорогу, отпустили меня не совсем с пустой торбой. «Тогда вступи Игорь князь в злат стремень и поеха по чистому полю. Солнце ему тьмою путь заступае. Нощь стонущи ему грозою…»

– «Птичь убуди, – подхватил Савенков. – Свист зверит веста: збися Див, кличт в реху древа: велит послушати земли незнаеме…»

– Васнецов, вы любите «Слово»! – воскликнул Прахов. – Прекрасно! Потому прекрасно, что нет ничего выше в нашей литературе, чем эти «преданья старины глубокой». А как у нас Савенков читает «Слово»! После занятий идемте ко мне. Вы обязательно должны послушать это чтение. Никогда уж боле не забудете.

Так началась эта дружба, много, очень много давшая внимательному провинциалу.

Внимательность – второй дар художника. Картину нельзя написать вообще. Художник потому и художник, что умеет остановить свой взор на том, что всем нам примелькалось. Примелькавшееся вдруг оборачивается для нас открытием, и чем больше художник, то есть чем он внимательнее, тем величественнее открытие: мы открываем эпоху, народ, человека и самих себя.

1868 год – первый год учебы В. М. Васнецова в Академии художеств. Свидетельств об этом времени сохранилось очень немного. Но они по-своему замечательны. 30 октября Васнецов за этюд двух обнаженных был награжден Советом Императорской Академии художеств серебряной медалью второго достоинства. Успех с первых те шагов в постижении академической премудрости. Видно, горячо взялся учиться наш вятич. В следующем, 1869 году за работу «Христос и Пилат перед народом» или «Пилат умывает руки» он будет отмечен еще одной серебряной медалью, но это чуть ли не последний академический успех.

Репин, скажем, медали получал на протяжении всей своей учебы. Например, в декабре 1869 года ему присудили первую премию в размере ста рублей за картину, в 1870-м – третью, пятьдесят рублей, за скульптуру.

Имя Васнецова тоже находим в отчетах Академии за 1870 год, но как получившего пособие в двадцать пять рублей.

Нужда и учеба для многих были синонимами. Но нужду нельзя рассматривать как причину снижения интереса к академическим занятиям.

Дело, видимо, в том, что журнальная работа захватила Васнецова по-настоящему. Более того, картинки из народного быта принесли ему некоторую известность. Да ведь и реалистическое искусство, с точки зрения Академии, низкое, второсортное, скандальное – находило поддержку не только у передовой молодежи и таких радетелей национального искусства, каким был Стасов, но и в купечестве – Третьяков, Солдатенков, Морозовы, Цветков, Свешников, – и даже среди императорского двора. Не кто иной, как Великий князь Владимир, бывший в ту пору вице-президентом Академии художеств, указал Репину на этюд «Бурлаков»:

– Вот этот сейчас же начинайте обрабатывать для меня.

Реализм становился знаменем эпохи. Другое дело, кто и в каких целях использовал это молодое, свежее течение в искусстве, ставшее национальным.

Вот почему одновременно с обнаженными, за которых Васнецов удостоился академической медали, он нарисовал карандашом «Монаха-сборщика».

Рисунок, надо думать, понравился генералу Ильину, от которого последовал заказ: нарисовать серию народных типов.

Так явился «Тряпичник», Васнецов сам и отлитографировал его.

К сожалению, многие рисунки того периода утрачены. Утрачены самым прозаическим образом, комнату художника обворовали, а так как взять было нечего, взяли картину и рисунки.