В стране мифов - Феликс Арский

Уж, казалось бы, нет ничего сложнее, чем войти живым и тем более вернуться обратно из царства мертвых. И все-таки… Сизифу помогло коварство. Певцу Орфею — непревзойденное мастерство артиста, сумевшего довести до слез обитателей мира теней. Гераклу — его необычайная сила, которой хватило на то, чтобы связать Цербера и ранить в схватке самого Аида. А Тесей дошел в своей дерзости до того, что, выполняя обещание, данное другу, отправился к Плутону, чтобы… похитить его жену Персефону.

Владычица подземного царства время от времени покидала свою унылую обитель. Дело в том, что, когда ее похитил Аид, богиня плодородия Деметра долго искала свою дочь и, в глубокой тоске бродя по земле, перестала выполнять свои обязанности. Голод обрушился на людей, а потом его ощутили и боги: им перестали приносить жертвы. И Зевс добился от своего мрачного брата того, чтобы он разрешил супруге часть года проводить на Олимпе. В этот период Деметра чувствовала себя счастливой, а земля приносила плоды. Остальное же время Персефона проводила вдали от нее, и тогда вместе с богиней плодородия тосковала вся природа.

Так отразилось в мифе древнейшее представление о регулярной смене времен года — как о раз и навсегда установленном порядке.

Легко понять возмущение Аида, узнавшего о намерениях Тесея. Но расправиться с героем было не так просто — все-таки, хоть он и вырос в семье правителя Эгея, истинным его отцом являлся сам Посейдон. И Аид поступил вполне гуманно: он усадил героя на трон, вырубленный в скале, и предоставил ему размышлять о своей судьбе. Размышление обещало быть долгим, ибо Тесей прирос к трону и не мог сдвинуться с места. Лишь позднее освободил его Геракл.

Итак, в мифах наблюдается занятное — и очень символичное! — противоречие. С одной стороны, всемогущие боги подавляют человека, навязывают ему свои законы, решают его судьбу и неумолимо преследуют всякого, осмелившегося бросить им вызов. С другой стороны, смертные вопреки грозящим карам постоянно пытаются соперничать с олимпийцами, поставить под сомнение их безграничную власть, вырваться из-под нее, проникнуть в запретные тайны и сделать их всеобщим достоянием.

Испокон веку человечество принимало по наследству какие-то незыблемые установления. И каждое поколение все же, опираясь на это наследство, пыталось кое-что пересмотреть, изменить, усовершенствовать. Самые идеальные законы со временем устаревали, самые широкие рамки становились тесными, самые неопровержимые авторитеты начинали колебаться.

Исторический опыт и возмужание человечества неизбежно подрывали веру в богов. В мифах видны лишь отдельные попытки героев потрясти основы основ. Но герои — это, так сказать, практики, исполнители. А вот на долю реальных исторических личностей выпадала не менее сложная задача-теоретически осмыслить существующий мир. И их смелость — смелость разума-ничуть не уступает мужеству мифических богатырей.

Хотя государство обычно не интересовалось убеждениями и верованиями граждан, и греки довольно терпимо относились к различному толкованию религиозных вопросов, больше обращая внимание не на догмы, а на обряды и жертвоприношения, — все же публичное богохульство сурово преследовалось. И если крупнейшему комедиографу Греции Аристофану позволяли выводить на сцену богов в довольно смешном, а иногда и непристойном виде, все-таки сомневаться в существовании бессмертных владык было рискованно.

Философ Протагор, живший в V веке до нашей эры, утверждал: «О богах я не могу знать, существуют они или нет и каковы они на вид. Многое мешает этому и неясность вопроса и краткость человеческой жизни». За это его изгнали из Афин и сожгли все его сочинения.

За сто лет до него философ Анаксимен признавал существование богов, и обвинить в атеизме его было нельзя. Правда, по его мнению, боги возникли… из воздуха.

Боги, конечно, существуют, признавал его современник Ксенофан, но они вовсе не вмешиваются в земные дела и вообще ничего общего с людьми не имеют ни телом, ни духом. Люди создали богов по своему образу и подобию. Если бы львы, быки или кони умели рисовать, они изобразили бы богов в точном соответствии с собственным обликом. Что же касается красочных биографий, изложенных в мифах, то

Все про богов сочинили Гомер с Гесиодом совместно,Что только срамом слывет, и что люди позором считают,Будто воруют они, совершают и блуд, и обманы.

«Гомер заслуживает того, чтобы быть изгнанным из общественных мест и высеченным розгами», — категорически заявлял знаменитый Гераклит, прозванный Темным за свою туманную манеру выражаться. И хотя многое в его замысловатых изречениях оставалось непонятным, все же критические суждения в адрес богов были достаточно очевидными. Сократ говорил о нем: «То, что я понял, превосходно. Думаю, что таково же и то, чего я не понял». Но вряд ли можно было усомниться в атеизме человека, осмелившегося две с половиной тысячи лет назад провозгласить: «Мир единый из всего не создан никем из богов и людей, а был, есть и будет вечно живым огнем, закономерно воспламеняющимся и закономерно угасающим».

«Очень хорошее изложение начал диалектического материализма», — заметил по поводу этой фразы В. И. Ленин, называвший Гераклита «одним из основоположников диалектики».

Не много осталось места для богов и в системе мироздания, разработанной крупнейшим греческим материалистом Демокритом, утверждавшим, что мир, состоящий из атомов, никем и никогда не создан, а бесконечен и вечен.

От суеверного страха излечивал и Гиппократ, отрицавший божественное происхождение болезней.

Наконец крупнейший историк античности Фукидид, занявшись исследованием той области, где престиж олимпийцев оставался незыблемым, пришел к выводу, что причины событий надо искать не в сверхъестественном вмешательстве свыше, а в самих людях, их традициях, их взаимоотношениях, их государственном и общественном устройстве.

И, вероятно, наилучшим подтверждением правоты древних атеистов являлось как раз то, что боги не в состоянии были помешать их деятельности, внушить им противоположные мысли — словом, обратить их в истинную веру. И такова уж судьба всесильных, наводящих страх владык: едва обнаруживается в чем-то их слабость, немедленно лопается их дутый авторитет, и будущие, просвещенные, поколения тщетно пытаются понять, на чем же держалась их власть, приводившая некогда всех в трепет.

Но если боги не могли сами защитить себя, то нашлось немало людей, понявших, сколько опасно свободомыслие: ведь если исчезает вера в бессмертных, то что уж говорить о почтении к знатным гражданам, о покорности правителям. И появлялись научные трактаты, теоретически обосновывавшие священное право избранных вершить судьбу остальных смертных. Один из выдающихся умов античности, Платон, разрабатывая проект идеального государства, требовал запрещения всех жанров литературы, кроме гимнов, прославляющих богов и героев. Атеистов же — «одних надо казнить, других бичевать и заключать в тюрьмах, третьих лишать гражданских прав, четвертых наказывать нищетой и изгнанием из государства».

Хотя программу Платона никто никогда не пытался осуществить, но последнему совету следовали многие правители, справедливо усматривавшие в свободомыслии и критике огромную опасность для власти, которую они сосредоточивали в своих руках. В самом деле, кому из них приятно было бы услышать хоть раз трезвое, уничтожающее восклицание: «Король-то голый!» Потому-то, в конце концов, сумела завоевать доверие христианская церковь с ее теорией божественного происхождения власти. Лучшего помощника, пришедшего на смену древней религии, найти было нельзя.

Но, заменив старых богов, христианство все же использовало идею загробного мира — как для обещания блаженства достойным, так и для устрашения нечестивцев, которым не суждено уйти от возмездия.

ВО ЧТО ПРЕВРАЩАЛИСЬ ЛЮДИ

Яростно спорили друг с другом владыка моря Посейдон и Гера из-за долины одной небольшой реки, и никто из богов не вмешивался в их распри. Пришлось им обратиться за помощью к нейтральному лицу-смертному. В качестве объективного арбитра избрали царя города Аргоса — Инаха, и тот честно решил спор в пользу Геры. Наивный, он полагал, что это ему сойдет с рук. Но Посейдон имел свою точку зрения на судейство и покарал его страну, высушив там все реки (вот почему в Арголиде такой засушливый климат).

Но на этом бедствия Инаха не кончились. Его дочь — Ио — имела несчастье привлечь внимание самого Зевса. Но поскольку Гера была ничуть не менее дальнозоркой, чем ее супруг, и с высот Олимпа вполне могла разглядеть и оценить любую земную красавицу, взволновавшую олимпийского владыку, царь богов прибегнул к хитрости и превратил Ио в белоснежную корову. Уловка, правда, ни к чему не привела: Гера увидела эту корову и потребовала, чтобы Зевс подарил ей ее. После этого ревнивая богиня поручила стеречь ее стоглазому великану Аргусу, самому бдительному стражу на Земле, у которого даже во время сна часть глаз, рассыпанных по всему телу, продолжала бодрствовать.