Россия и Европа в эпоху 1812 года. Стратегия или геополитика - Виктор Безотосный

Об этом свидетельствуют и разработка последующих шагов в среде русской дипломатии. Из документов российского внешнеполитического ведомства можно выделить сделанный в конце 1812 г. доклад К.В. Нессельроде Александру I с анализом сложившейся ситуации в результате побед русского оружия. «Война, возникшая между нами и Францией, — полагал будущий министр иностранных дел, — не может быть рассматриваема как предприятие, начатое нами с намерением освободить Европу.» По мысли дипломата, Россия не желала этой войны, а только оборонялась, но после кровопролитных и разорительных военных действий, она, конечно, нуждалась в мире («верно понятые интересы России, очевидно, требуют мира прочного и крепкого, после того как успехи ее против французских армий упрочили ее жизнь и независимость»). Но добиться «прочного мира» можно было только в результате возвращения Франции в ее старые границы между Рейном, Альпами, Пиренеями и Шельдой. Только русской армии в одиночку решить такую задачу было не под силу, а для того, чтобы достичь такой цели, необходимо было создание широкой антифранцузской коалиции, основой которой по мысли Нессельроде должен был стать австро-русский союз. Впоследствии к нему планировалось присоединение Пруссии, а сами военные действия субсидировались бы Англией. И только в том случае, если не удастся добиться соглашения с австрийцами, предлагалось пойти на заключение мирного договора с Наполеоном{82}. Безусловно, последовавшие события несколько разошлись с прогнозом Нессельроде (основой стал русско-прусский союз, а затем к нему присоединились австрийцы), но в докладе в целом ситуация оценивалась прагматично и выдвигались разумные предложения, в том или ином виде затем взятые на вооружение русской дипломатией. Среди иностранных советников российского императора за перенос военных действий в Германию активно выступал Г. Ф.К. Штейн{83}. Достаточно реалистичную позицию занимала и любимая сестра Александра I великая княгиня Екатерина Павловна, с мнением которой считался император. Она полностью поддерживала переход русской армии через границы и в 1813 г. заявила: «Но теперь-то именно не следует нам пьянеть от успехов; но, напротив того, собрать жатву»{84}.[89]

Если же вернуться к позиции, занимаемой М.И. Кутузовым в конце 1812 г., то стоит заметить, что историки лишь однажды (в завершении обсуждения его личности на круглом столе, устроенном журналом «Родина» в 1995 г.) обменялись репликами по этому поводу{85}. А этот можно сказать базовый вопрос приобрел принципиальное значение в нашей историографии, поскольку появились любители рассматривать контрфактические ситуации в истории. Ведь очень соблазнительно переиграть те или иные события в сторону альтернативы, которая устраивала бы самого исследователя, а не современников исторического процесса. Но даже если Кутузов в приватных разговорах позволял себе высказывания о том, что русскими руками не нужно «таскать каштаны из огня» для британского льва, официально сказать подобное он, и как опытный царедворец, и как достаточно мудрый человек, не мог по слишком многим причинам. Даже если он искренне придерживался такого мнения (в чем у нас есть сомнения), окончательное решение по столь важному вопросу принимал не он, а прибывший к армии Александр I. А Кутузов был весьма проницательным и гибким сановником, всегда умел подстраиваться и действовать в унисон с российским императором. Кроме того, существовала логика развития военных и политических событий. Как Наполеон был не в силах остановиться на пути движения Великой армии к Москве в 1812 г. (а в пагубности этого и о возможных негативных последствиях его предупреждали многие соратники), так и русская армия, нанеся почти смертельный удар по противнику, не могла застыть на своих границах, застопорить победный марш и отказаться «добивать корсиканца». А с точки зрения современных поклонников наполеоновской Франции, безусловно, это был бы очень благоприятный вариант — Англия без русской помощи вряд ли бы поставила на колени Наполеона на континенте. Но после 1812 года такого решения не поняла и не приняла бы ни русская армия, ни дворянское общество. Но как бы тогда дальше развивалась ситуация? После нокаута в России в 1812 г. Наполеону, потерявшему армию, но отнюдь не энергию и решительность, судьба предоставляла бы в таком случае возможность не просто перевести дух, а полностью прийти в себя. Наивно даже предполагать, что после отрезвляющего русского душа он отказался бы от попытки впоследствии взять реванш. Такие вещи в политике не забываются и не прощаются. Спрогнозировать возможную будущую ситуацию было нетрудно и в начале XIX в., и сейчас. Французский император через год или два года мобилизовал бы весь потенциал Европы (включая опять же Австрию и Пруссию) и двинулся на Россию во второй поход[90]. Тут можно даже провести аналогию со Второй мировой войной: СССР в 1944 г. дойдя до своих границ предложил бы союзникам дальше самим разбираться с Гитлером, ну, подумаешь, закончилась бы война позже, но наши солдаты не имели бы возможности увидеть как жили европейцы, да и не было бы тогда разделения Европы на два лагеря, Холодной войны, а мы бы продолжали мирно строить социализм. Как обычно, в данном случае, мешает приставка «бы».

Всегда трудно выбрать оптимальную стратегию, но российский император, твердо решивший воевать до победного конца, в данном случае исходил из национальных (и, следовательно, геополитических) интересов своего государства. Для Александра I все последующие ходы были определены еще до 1812 г., и он являлся убежденным сторонником переноса военных действий в Европу. Уже в 1812 году, благодаря заблаговременным решениям в русле принятой стратегии, были заложены условия для будущей окончательной русской победы в 1814 г. В то время, когда регулярные войска в судьбоносный для России год сражались с французами, в тылу на основе рекрутских депо готовились запасные части, а уже в начале 1813 г. была сформирована Резервная армия. Она была создана для восполнения больших потерь в 1812 г., что дало возможность постоянно пополнять поредевшие в боях полевые войска и поддерживать их относительно стабильную численность в 1813—1814 гг.

Александр I сыграл выдающуюся роль во время заграничных походов 1813— 1814 гг., став организатором и фактическим лидером новой антинаполеоновской коалиции. В периоды неудач весной и летом 1813 г. (сражения при Люцене, Бауцене, Дрездене) он предпринимал усилия, чтобы не допустить развала образовавшегося альянса. Но Александр I не только улаживал трения, гасил возникавшее недоверие союзников друг к другу, но и разработал единую стратегию коалиции, не раз предлагая верные решения. Несмотря на возражения австрийцев, он силой своего авторитета настоял на необходимости дать Лейпцигскую битву; а затем в конце 1813 г. стал инициатором перенесения войны на территорию Франции. Российский император выступил решительным противником зимнего бездействия 1813—1814 гг. союзных войск, а на военных советах в 1814 г. всегда требовал перехода в наступление, заявлял, что русские войска одни продолжат военные действия, критиковал робкую и выжидательную позицию австрийского генералитета, а затем настоял на движении союзников на Париж, что и привело к окончательному падению Наполеона. Примечательна высокая оценка этих усилий самого крупного (после смерти М.И. Кутузова) российского полководца М.Б. Барклая де Толли. 15 января 1814 г., когда русские войска только вступили на территорию Франции, он изложил свои суждения в частном письме к неизвестному адресату: «Если Россия, как возрожденная, выйдет из этой борьбы, покрытая безсмертною славою, и поднимется до высшей ступени значения и могущества, то причину этого надо искать в плане кампании 1813 года… Особенно же в твердости и неуклонности нашего императора, выносливому терпению и неутомимому попечению которого мы обязаны этим еще никогда невиданным феноменом, что такая огромная и сложная коалиция до сей поры существует и с энергией преследует всю ту же цель»{86}. Коалиция действительно очень быстро пополнялась новыми членами. Если в прошлых войнах Наполеону удавалось выбивать одного за другим участников коалиций (в этом заключалась одна из важных причин его побед), то нетрудно заметить, что в 1813 г. происходил обратный процесс. Сателлиты Наполеона стали перебегать в стан коалиции, что, безусловно, создавало сложность в координации действий союзников, как на полях сражений, так и в политическом плане. 1814 год стал высшей точкой международной славы Александра I, и он по праву заслужил, возможно слишком напыщенные наименования «освободителя народов» и «Агамемнона царей новой Илиады»[91]. Даже желчный А.П. Ермолов, на склоне лет характеризуя Александра I, отмечал «прозорливость покойного императора, которого продолжительная борьба с величайшим своего времени полководцем и низложение его поставили на такую высокую степень славы, каковой судьба немногим достигнуть предоставляет»{87}.