Газета Завтра 871 (30 2010) - Газета Завтра Газета
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Звучали и другие нарекания. Слишком долго Главный не проводил замену тех, кто был слаб на поле, вел игру к поражению. Если бы перестановки были проведены ближе к началу матча, то и результат был бы, можно быть в этом уверенными, иным. Однако Главный медлил, давал шанс игроку проявить себя… Но в таких случаях надо учитывать интересы не отдельного взятого человека, а коллектива! Если же идешь на поводу то одного, то другого, хорошего результата нечего ждать!
Да, поединок начался не по расписанию, раньше намеченного срока. И не все члены команды просто даже успели на матч. Пришлось затыкать дыры. Некоторые позиции были попросту оголены. Но это не служит оправданием! Надо было выигрывать с самого начала за явным преимуществом.
Упреки в адрес Главного тренера звучали уже после его ухода из жизни. Это не мешало, а, напротив, помогало критикам говорить вещи нелицеприятные и рубить правду-матку.
Сторонние наблюдатели, присутствовавшие на судилище, внимательнее глянув на опубликованный результат, заметили: да, счёт 15-4. Но в пользу команды, Главный командующий которой подвергается такой беспощадной критике. Выразили недоумение, начали подсказывать: да вы ошибаетесь! Они ведь выиграли!
— Да, — с саркастичной улыбкой бывалых людей отвечали критики, — но первый тайм проиграли! Именно по тем причинам, которые мы тут перечисляем и еще долго будем перечислять, и находить новые. Да, по ходу матча исправляли недостатки, меняли тактику, учитывали ошибки и огрехи, что позволило выиграть с разгромным счетом.
Но первый тайм-то проиграли! В первом-то тайме, начавшемся раньше времени, когда и не вся экипировка была, и не все игроки успели приехать, отступали, вели преимущественно оборонительные действия! Противник уже был настолько уверен в победе, что их жены пошили наряды для церемонии награждения. Ведь противник был и подготовлен, и силы его многократно превосходили. Так что его ожидание победы и уверенность в ней были небезосновательны.
Какой ценой победили? Высокой. Но не выше цены поражения. Однако победителей судят. Наверное, всё-таки именно за то, что они победили.
2
ЕЩЁ РАЗ ПРО ОТЧЕСТВА
Хочу обратить внимание читателей газеты на русскую традицию называть человека по имени, отчеству и фамилии в отличие от западной практики величать всех от мала до велика по имени с фамилией. Дело в том, что с древних времен имя человека, даваемое ему при рождении, должно было воздействовать на его судьбу, программируя тем самым его будущее, т.е. направление, в котором он будет собирать свою третью сокровищницу — персональный опыт, а затем — творить, а фамилия означала его связь с предками, с его родом, являясь отражением его прошлого или, говоря современным языком, генетического кода — биологической памяти.
А вот отчество на Руси говорило окружающим о том, кто воспитывал этого ребенка, отражая его настоящее и социальную составляющую его личности.
В результате у нас человека, способного самостоятельно управлять своими действиями и поступками, то есть человека волевого, всегда называют по имени и отчеству, иногда даже опуская имя. Даже в наших анекдотах главный герой — Василий Иванович, а его ординарец — всего лишь Петька. Как вы воду назовёте — так она и потечёт.
Долгое время по отчеству обращались только к самым уважаемым в обществе людям и только при обращении "снизу вверх": к князьям, боярам, богатым купцам, сельским старостам и т.д.
Поэтому смена имени действительно способна влиять на будущее человека, а вот смена фамилии может лишь на некоторое время замаскировать прошлое её носителя. Что касается "замалчивания" отчеств, которое постоянно присутствует в нашем информационном пространстве, то оно, на мой взгляд, является одним из элементов уже давно идущего процесса "обезволивания" русского человека, лишения его возможности управлять своим настоящим.
В чем и подписываюсь,
Алексей Сергеевич Дорофеев
2
Валентин Курбатов ВЁРСТЫ ПОЛОСАТЫ...
Не хочет и всё русская история слушать умных людей. Я давно и простодушно думаю об этом, иногда срываясь в досаду, а чаще уже просто качая головой, словно перед явлением природы: ну что скажешь, если дожди некстати или морозы невпопад — не тогда, когда людям надо. Смирись и приноровись — вот и всё. Может быть, и тут надо только смириться и приноровиться? Вот ты, дорогой читатель, заметил, что мы все живем в разных историях? Вот хоть коснись, скажем, последнего русского государя и спроси десяток человек разного возраста: кто он — Палкин, мученик, святой, безвольный, милосердный, кровавый? Или о Сталине — злодей, умный вождь, спаситель и строитель страны, разрушитель, палач? А люди, которые живут в разных историях, не могут быть народом. Мы пустили историю на кулачные забавы для ток-шоу и, значит, играем судьбами детей. А раз детей, то и будущего. И ведь об этом почти невозможно сказать: а-а, вы опять за старое, опять затыкать рот плюрализму?
Сто лет назад вышел сразу с колыбели знаменитый сборник "Вехи" и в первый же год выдержал пять изданий. Столько, значит, было читателей, столько остро заинтересованных людей! Немудрено. Его авторы (П.Струве, С.Булгаков, С.Изгоев, С.Франк, М.Гершензон) коснулись самых существенных и уже не отвлеченных, а "поджимающих" проблем: революции, церкви, интеллигенции. Наконец, просто жизни — быть ли ей человеческой или погибнуть в хаосе? Оттого, подумаешь, и пять изданий — выходит, задумались люди. А только задумались-то они, оказывается, вовсе не о жизни, Боге, революции и смерти, а за интеллигенцию обиделись. И разом обвинили авторов в предательстве её святого дела, в мракобесии и непонимании путей русской истории, которой, де, только интеллигенция и служит и которая эту историю и "двигает". И обвинили как-то все сразу. Все оказались "передовее" осмотрительных мыслителей. Не один навсегда осмеянный Петр Боборыкин ("ну что там набоборыкал наш Пьер Бобо?"). Хотя и он по нынешним временам был бы не последним на литературном небосклоне с его пятью языками, обширной эрудицей и общей читательской любовью. Выступили высокие историки, профессора литературы со всеобще известными тогда именами Овсянико-Куликовский, Туган-Барановский, Градескул, готически образованный Милюков. Они ждали от времени прогресса, умного преобразования человека, уверенные, что его надо только по-европейски одеть и накормить, а не теснить консервативной осмотрительностью.
И я все думал: ну эти понятно — серебряный век и профессорскую мысль успел сделать вполне "серебряной" — тонко изящной, европейской, грассирующей. А вот Толстой с его трезвостью и умением всё видеть насквозь. Он-то что? Неужели не читал? Неужели ни одна сорока не принесла на хвосте, когда только и разговору? Принесла, слава Богу. Читал. Вот запись в дневнике 23 апреля 1909 года:
"Читал "Вехи". Удивительный язык. Надо самому бояться этого. Нерусские выдуманные слова, означающие подразумеваемые новые оттенки мысли, неясные, искусственные, условные и ненужные. Могут быть, нужны эти слова только когда речь идет о ненужном. Слова эти употребляются и имеют смысл только при большом желании читателя догадаться и должны сопровождаться всегда прибавлением: "ведь ты понимаешь, мы с тобой понимаем это".
Конечно, не без этого, ведь авторы — дети того же серебряного века и язык действительно кастовый. И читатель, в общем, "догадывался" без труда. Хуже было, что он "догадывался" в другую сторону и хотел не думать, а действовать. И действовать своевольно, без удерживающих институтов уже обреченного государства. И тут и профессора литературы, и Боборыкин, и Милюков, прочитай они эту запись дневника, поторопились бы поддакнуть Толстому: "Писателю нельзя вступать в какие-либо добровольные соглашения с тем сбродом заблудших и развращенных людей, называемых у нас правительством". Впрочем, он ведь это и не только в дневнике и не раз писал.
Ну, приговорили с разных сторон "Вехи", не дали русскому человеку поверить в путеводительность этих верстовых столбов. И что же? Так и канула книжка в примечание? В мимолетный литературный курьез? Да ведь нет! Были же зачем-то потом и "Смена вех", и "Из-под глыб", которые все оглядывались, оглядывались на "Вехи". Кажется, последний раз интерес к ним вскинулся было в 1989 году, на их восьмидесятилетие, когда время кипело теми же вопросами, но тут грянула реформа, страна заметалась в небывалых потрясениях, стало не до того, и интерес погас. А уж столетие "Вех" мы просто перемолчали. Решили больше не беспокоить свою "поотъевшуюся" мысль. А заноза все-таки осталась. И об этом хорошо думать как раз в Ясной Поляне.
