Хилтоны. Прошлое и настоящее знаменитой американской династии - Рэнди Тараборелли

У Конрада Хилтона было весьма важное дело в Манхэттене, хотя это, конечно, не могло оправдать столь небрежное отношение к жене.

Еще в середине 1920-х Конрад начал приобретать, строить или реконструировать отели в ставшем ему родным штате Техас: «Даллас», «Вако», «Абилин», «Сан-Анджело», «Плейн-вью», «Марлин» и «Эль-Пасо». В то время экономика в стране достигла расцвета, и он счел это подходящим моментом для приобретений за пределами уже освоенных территорий. Организовав в 1932 году корпорацию «Отели Хилтона», он объединил все свои владения в одну группу. Постоянно увеличивая число своих приобретений, он продолжал ставить себе новые цели, поглядывая на северо-восток, а именно на Нью-Йорк. Там он присмотрел отель «Рузвельт» в Манхэттене.

Когда Конрад обратил внимание на этот отель, названный в честь президента Тедди Рузвельта, он существовал уже девятнадцать лет и заслужил прекрасную репутацию у приезжих и известных общественных лиц, политиков и шоу-бизнесменов. Расположенный на 45-й улице, он занимал целый квартал оживленного Мэдисон-сквера. Конрад называл отель «Рузвельт» «великолепным отелем недалеко от железнодорожного вокзала Гранд-Централ, так сказать, светской львицей с работающим мужем». В его представлении не было ничего лучше крупного отеля с множеством довольных постояльцев.

К сожалению, в результате Великой депрессии и войны гостиничный бизнес Нью-Йорка находился в упадке. Но это было временное явление. И внутренний голос говорил Конраду, что если он сумеет собрать средства на покупку отеля, то колебаться не стоит. Постепенно, с каждым новым приобретением ему было все легче набрать денег на следующую покупку.

Весной 1943 года Хилтон вступил во владение отелем «Рузвельт» в 1012 номеров. Когда он сообщил об этом своему другу и компаньону по бизнесу Герндону, тот только ахнул:

– Но зачем? Почему?

– Затем, что это прекрасный отель. И потому, что у меня большой опыт, – отвечал Конрад.

– И все-таки, зачем? – настаивал его друг.

– Затем, чтобы потом купить «Уолдорф». Пока еще я к этому не готов.

Задолго до того, как в наш лексикон вошло слово «мультитаскер» (то есть человек, осуществляющий несколько проектов одновременно), им уже можно было определить Конрада Хилтона. Собирая средства для покупки «Рузвельта», он продолжал активно скупать акции «Уолдорф-Астории», на что на Уолл-стрит обратили внимание, только когда стали говорить о том, что Хилтон намерен получить с них приличную прибыль. Он приобрел акции по четыре с половиной доллара, а продал по 85. Это была не просто приличная, а громадная прибыль.

Сомнения мистера Герндона в благоразумности приобретения Конрадом отеля «Рузвельт» померкли перед потрясением, который испытали при этом известии полюбившие его постояльцы. Хилтон вспоминал: «Вообразите, каково мне было слышать, как все вокруг говорили, будто я собираюсь въехать в вестибюль на лошади или установлю плевательницы в его знаменитых ресторанах, буквально все умоляли меня бережно обращаться с моей новой дамой».

Скептики посмеивались над «этим деревенщиной из Техаса», но Хилтон оказался тем, кто смеялся последним. Под его руководством «Рузвельт» вскоре приобрел доверие внушительного списка «первых лиц» страны. Он привнес в отель такие новшеста, которые навсегда изменили представление о работе отелей – он первый установил ванны в каждом номере, первый оборудовал номера кондиционерами, первый устроил в вестибюле торговые киоски (обойдя запретительный закон) и первый снабдил каждый номер телевизором. Больше того, он использовал президентский номер отеля как свою резиденцию во время посещений Нью-Йорка, что говорило о его глубоком почтении к отелю.

Подписав все необходимые документы на приобретение отеля, Конрад позвонил Жа-Жа. С того момента, как она узнала о его отъезде в Нью-Йорк, прошла уже неделя, и они ни разу не говорили. Услышав ее холодный и недовольный голос, он ничего не понял. По его мнению, он не сделал ничего плохого.

– Ты должна понять, что у меня серьезный бизнес, поэтому иногда мне приходится срочно уезжать, – втолковывал он жене.

Как вспоминала Жа-Жа, она лишь просила его хотя бы предупреждать заранее о своих поездках. Неужели она просила так много? Конраду трудно было понять недовольство Жа-Жа. Он сказал, что, когда был женат на Мэри, то уезжал сразу, как только ему сообщали, что он где-то нужен, и она вовсе не возражала.

– Но я не Мэри! И требую к себе иного отношения, – напомнила ему Жа-Жа.

Глава 4

Брак – с его точки зрения

После того как Жа-Жа Габор обосновалась в его огромном поместье в Беверли-Хиллз, Конрад Хилтон установил основные правила их совместной жизни.

Первым делом он заявил, что они будут спать в разных спальнях. Четыре большие спальни своего дома он распределил следующим образом: по одной спальне ему и Жа-Жа, третья для сыновей Ники и Баррона и четвертая для гостей.

Некоторые знакомые поражались тому, что после всех переживаний из-за невозможности жениться на Жа-Жа Конрад сразу отвел ей отдельную спальню. Жа-Жа была крайне расстроена его решением, она хотела спать с мужем в одной кровати, ведь это так естественно. Предчувствуя ее возражения, Конрад твердо заявил, что очень дорожит своим одиночеством. Он долго жил один, привык к своему распорядку дня и не желает его нарушать. Кроме того, ему не нравились женские заботы о своей красоте. Он не хотел, чтобы его жена при нем наносила на лицо увлажняющую маску, красила ногти и делала макияж. Он находил всю эту возню скучной и эгоистичной, уверял, что наблюдение за подобными процедурами только разочаровывает мужа в красоте жены. Жа-Жа поневоле пришлось примириться с его требованиями. «Конрад был не из тех, кто готов делить свою комнату с женщиной», – говорила она позднее.

В качестве утешения Конрад предоставил жене право на свой вкус обставить ее личную спальню с прекрасным видом на поле для гольфа. Вдохновленная, по ее признанию, кинофильмом «Унесенные ветром», Жа-Жа начала с энтузиазмом покупать дорогие ткани и мебель. Отделав спальню, она принялась за другие комнаты. Единственным помещением, не подвергшимся ее агрессивным планам, осталась спальня Конрада, в которую ей категорически запрещено было входить. Ее непомерные траты на меблировку и отделку комнат стали причиной серьезного обсуждения домашнего бюджета с Конрадом.

Он вполне понимал, что Жа-Жа обожает тратить деньги, на отсутствие которых он не мог пожаловаться. Для него вопрос состоял не в том, способен ли он финансировать ее экстравагантные вкусы, а в том, насколько это оправданно, с его точки зрения. Он быстро заметил, что Жа-Жа не понимает ценности денег, во всяком случае, так, как он ее понимает. Он зарабатывал деньги тяжелым трудом. А что делала она для того, чтобы заработать на жизнь? Ровным счетом ничего. Иногда Жа-Жа говорила, что хотела бы стать актрисой, но особенного влечения к этой профессии не проявляла.

– Моя карьера – быть женой Конрада Хилтона, и я благодарна за это Богу, – сказала она своему другу Эндрю Солту.

Позднее она вспоминала: «Да, я действительно так считала. Мне было приятно быть женой очень важного человека, чье могущество росло с каждым днем, помогать в его карьере, следить, чтобы дом содержался в образцовом порядке, и занимать свое место в обществе, которому принадлежал он».

Честно говоря, Конрад и не ожидал от нее чего-то более серьезного. Его вполне устраивало, что она хочет быть светской дамой, а особенно то, что она не претендует на роль матери Ники и Баррона. Однако он считал нужным давать ей деньги только на наряды и прочее; увидев же ее расходы на обстановку дома, он немедленно наложил запрет на дальнейшие траты.

– Но, Кони, я еще не закончила!

– О нет, дорогая, все уже кончено.

Финансовые вопросы всегда были проблемой в отношениях Конрада с окружающими, особенно с членами семьи. Лично ему здесь все было ясно и понятно. Он зарабатывал деньги тяжелым и честным трудом и не собирался раздавать их всем подряд, в том числе и своим родственникам. Кто-то скажет, что это было проявлением невероятной скупости.

Он же придерживался иного мнения. Втайне (и никогда публично, ибо он был человеком очень скромным) он жертвовал огромные суммы на различные благотворительные мероприятия, что свидетельствовало о его безусловной щедрости. Мог ли скупердяй и скаредник быть таким филантропом? Он никогда не жалел денег на благотворительность, особенно в пользу католических организаций. Однако в отношении родственников и друзей он придерживался того мнения, что они должны так же усердно трудиться, как и он, и самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, а не рассчитывать на выгоду быть его близким родственником или другом. Более того, он считал неправильным давать им деньги, ибо это может только развратить их, лишит их стимула зарабатывать на жизнь собственным трудом и умом и в результате обесценит их жизнь.