Великие перемены - Герберт Розендорфер

Вот так это и случилось, дорогой Цзи-гу. Признаюсь, что в тот момент — несмотря на очаровательных крошек — мне это пришлось кстати. Деньги у меня почти закончились, новых источников их пополнения не предвиделось, спасительный якорь в лице господина Ши-ми опять отдалился на неопределенное расстояние. Я остался у госпожи Я-на. Она меня кормила, стирала белье, заботилась обо мне во всех отношениях, а моей единственной обязанностью было терпеть ее детишек. Должен согласиться, не такое уж и страшное дело.

Считается, что любой опыт ценен. Не знаю, правильно ли это. Свое первое путешествие во времени, когда я писал тебе письма в прошлое, я предпринял из любознательности (которая является добродетелью, в отличие от любопытства, которое является пороком). Теперешнее путешествие я совершаю по необходимости. Однако и сейчас многое обогащает мои знания о мире большеносых, тем более, что я на сей раз поневоле вынужден все наблюдать с другой, так сказать, низшей точки зрения. Но я не уверен, что действительно нужно знать все, например, приобретать опыт в этом доме. Домов, а вернее сказать: домовых блоков, подобных этому, в каждом городе Тарелочной провинции несметное количество, в маленьком городе — сотни, в больших — тысячи. Зачастую в них много этажей, а стены — я проверил это, постучав по ним — сделаны из чего-то вроде уплотненной бумаги. Удивительно, что эти дома все же стоят вертикально. Все дома здесь одинакового приличного светло-серого или желто-коричневого цвета. О том, что в них постоянно пахнет углем, я, кажется, уже упоминал. Иногда, правда, пахнет чем-то кислым или каким-то не особенно приятно благоухающим горючим материалом: они называют его бурый уголь. (Когда садовник сжигает в моем саду гнилую траву, пахнет так же).

Отдельные жилища в этих домах, приставленные друг к другу или положенные друг на друга, очень маленькие, низкие и в изобилии заполнены различными предметами. У госпожи Я-на несметное количество различного цвета шкафов и сундуков, между ними втиснуты кровати, жесткие стулья, мягкие стулья, а также масса предметов непонятного назначения, которые заполняют оставшиеся промежутки. Еще имеются клетка с хомяком и морскими свинками, предназначенными не для пропитания семьи, как я решил сначала, а для развлечения детей, а также несколько птиц в одной клетке и большой четырехугольный стеклянный сосуд с лягушками, которых тоже никто не ел.

Вначале я как-то раз сказал госпоже Я-на:

— По-моему, это непорядок, что твои друзья и родственники, оставившие тут свое добро, до сих пор его не забрали.

Госпожа Я-на посмотрела на меня с недоумением. Нет, нет, сказала она, все это принадлежит ей, и через несколько дней сюда доставят маленький деревянный домик для ее очаровательного малыша. Он так о нем мечтал.

Деревянный домик (размеры приблизительно в пять чи[36] в длину, ширину и высоту) был поставлен на кровать, где мы с госпожой Я-на спали, по ночам его убирали на плиту. И вообще его приходилось постоянно перемещать, чтобы он не мешал нашим потребностям. Я не буду описывать подробности, чтобы не быть нескромным.

Так как у меня была возможность по разным причинам побывать и в других жилищах этого дома (тут все дружили друг с другом), то я мог убедиться, что у всех все то же самое.

Относительно этой возможности между мной и госпожой Я-на возникла некрасивая ссора. В том же доме жила и другая дама, удивительным образом тоже с двумя детьми, удивительным образом тоже от двух, как она сказала, «производителей», у нее были красные волосы, и звалась она На-та. Однажды, когда я проходил мимо ее двери, госпожа На-та тоже вызвалась постирать мне белье. На ней было очень тонкое платье, и так как она была изящнее и обладала не слишком большими ногами, она понравилась мне больше, чем госпожа Я-на. Но когда госпожа Я-на это учуяла — иного я не могу предположить — она разбушевалась, как демон, чуть не лопнула от гнева и чуть не вырвала у госпожи На-та ее красные волосы. С тех пор рыжеволосая как сторожевая собака следила за каждым моим шагом, и я мог лишь изредка тайком кивать госпоже На-та.

Однажды мне удалось послать ей розу, и день спустя она сунула мне записку, в которой говорилось, что она ночью ласкала этой розой свое обнаженное тело.

Лишь бы госпожа Я-на не нашла эту записку!

Очень скоро, представь себе, я посетил Высокочтимого начальника в Далеко Разносящем Мудрость здании. Это происходило почти так же, как у нас, — пробиться к нему мне не удалось. Отличие от нас состояло в том, что путь к Высокопоставленному преграждали дамы или вернее сказать женщины. Две из этих женщин-дам, обе чрезвычайно объемистые (как это нравится ос-си), болтали и сначала делали вид, будто не замечают меня. Когда одна из них (та, что с голубоватыми волосами, у другой волосы были светло-пурпурные, завитые кренделями), наконец, подошла ко мне, взяла рекомендательное письмо и соблаговолила прочитать его, то стала несколько дружелюбнее и куда-то исчезла. Вернувшись через некоторое время, она стала очень громко объяснять мне…

— Вам не следует так громко кричать, — сказал я. — Я хотя и иностранец, но не тугоухий.

Иногда меня охватывает гнев. Правда, я не принадлежу к этому миру, но я все же человек с чувством собственного достоинства, хотя и принесший его из давних времен. Или я всего лишь привидение? Но ведь и привидениям нравится не все, что они слышат.

Такое во всяком случае — нет.

Голубоволосая, после того, как я набросился на нее, тут же стала невероятно вежливой, предложила мне стул, от которого я отказался, потому что захотел немедленно уйти прочь, и записала на записке время, когда господин начальник обучения сможет принять меня — через семь дней после обеда.

И кого же я встретил перед зданием? Хэн Цзи. Он сидел на скамейке среди кустов и клевал носом.

— Эй, Хэн Цзи! — крикнул я. (Я знаю, что в кругах Хэн Цзи предпочитают непривычные для нас, более легкие формы обращения.)

Хэн Цзи с трудом поднял глаза.

— Ну, — сказал он.

— Я тот самый несчастный, ты что, не узнаешь меня?

— Не знаю никаких несчастных, — пробурчал Хэн Цзи.

«Ага! — подумал я. — На всякий случай он меня больше не знает. Но я-то знаю, чем его можно пронять».

— А как насчет бодрящего пенящегося напитка?

— Великолепно, — заявил он и захохотал.

Я не заметил, что рядом с ним, почти закрытый кустарником, дремал еще один. Хэн Цзи дал ему пинка и заорал:

— Эй, ты, просыпайся! Тут есть чем поживиться.

Ударенный тоже подскочил. Он выглядел еще более жалким чем Хэн Цзи, и у него была ручная тележка.

— Это Ло-лан, — сказал Хэн Цзи. — Он слепой.

Мы пошли в близлежащую харчевню. Я выбрал именно ее из-за ее непрезентабельного вида, чтобы меня в сопровождении подобных людей тут же не выбросили вон. Мы пили бодрящую пенящуюся жидкость, а также другие бодрящие напитки в маленьких сосудах. Я много раз пытался намекнуть насчет похищенных денег, причем в самой сдержанной форме, но Хэн Цзи делал вид, что тугоух. Правду говоря, моей целью не было пригласить Хэн Цзи для распития бодрящей жидкости. Моей целью была злорадная месть, и она мне удалась. Под предлогом необходимости сменить платье, я ловко покинул пивную и быстро бросился прочь. Я очень радовался, что предоставил Хэн Цзи его судьбе, однако сожалел, что слепой Ло-лан был тоже вовлечен в неприятности.

Я поспешил домой к Я-на.

Домой к Я-на?

Уже через несколько дней я узнал, что Я-на, эта гороподобная, была чрезвычайно опасна. Не потому, что расспрашивала меня и пыталась выяснить мое происхождение, нет, для этого она слишком много болтала сама. Собственно говоря, она трещала без передышки, если не спала, даже во время любовного единения. Но и это не было причиной ее опасности для меня. Мне нужно было спасаться бегством, если я не собирался окончательно и без всякой надежды на освобождение из плена навсегда быть замурован в лягушатнике госпожи Я-на. Ее забота обо мне дошла до того, что она не только купала меня (что само по себе не было так уже и неприятно), она стала вмешиваться во все подряд. В своей гороподобной заботливости она дошла до того, что я не только в положенное время получал свою чашку чая, она, к сожалению, выстирала и мою дорожную сумку — что я считаю полным идиотизмом — и при этом обнаружила компас времени. Она дала его поиграть своему очаровательному сыну (меня в это время не было дома, я пошел нанести визит господину Всемогущему Начальнику в установленное им для меня время, но об этом позже), и ты можешь представить себе мой ужас, когда я, вернувшись домой, увидел компас в руках этого озорника. Еще немного, и он бы привел в действие механизм и исчез в древнем Китае.

Сейчас, когда я тебе пишу, я могу и посмеяться над этим: представь себе большеносого сопляка, сидящего где-то в Срединном царстве без Ящика Дальнего Видения… Вот так. Но тогда, когда я увидел драгоценный прибор в руках бледнолицего толстячка, я испытал совсем иные чувства. Я вырвал у него компас, мальчишка заревел, Я-на, разразившись слезами, заявила, что я, совершенно непонятно почему, настроен против ее очаровательных детей, хотя они, ее дети, меня безмерно любят и уже близки к тому, чтобы назвать меня «папой».