Аркадия - Том Стоппард

Пауза.

Ханна.

Я видел Сон, не все в нем было сном.

Погасло солнце яркое, и звезды

Без света, без путей в пространстве вечном

Блуждали, и замерзшая земля

Кружилась слепо в темноте безлунной.

Валентайн. Твои стихи?

Ханна. Байрон.

Пауза. Снова - ученые за работой.

Томасина. Септимус, как ты думаешь, я выйду замуж за лорда Байрона?

Огастес. Кто еще такой?

Томасина. Автор "Паломничества Чайльд Гарольда". А Чайльд Гарольд - самый поэтичный, самый возвышенный и самый храбрый герой. А еще - самый современный и самый красивый, потому что для нас, тех, кто знаком с автором, Чайльд - это сам Байрон. Ну же, Септимус?!

Септимус (сосредоточен на другом). Нет. (Он убирает тетрадь Томасины в папку и берется за свою книгу.)

Томасина. Почему?

Септимус. Во-первых, Байрон даже не помнит о вашем существовании.

Томасина. Но, когда он был в Сидли-парке, мы обменивались многозначительными взглядами. Странно, почему он до сих пор не объявился, ведь уже год, как он вернулся из своих странствий.

Септимус. Короче, миледи, это маловероятно.

Огастес. Ах, этот лорд Байрон! Помню. Он присвоил моего зайца, хот я выстрелил первым. А он заявил, будто я промахнулся. Большой шутник. Но на тебе, Томсик, он конечно, не женится. Он ведь не слепой, а только хромой...

Септимус. Все, господа, тихо. Мертвая тишина до без четверти двенадцать. Нельз непрерывно отвлекать наставника. Это невыносимо.

Огастес. Вы - не мой наставник. Я пришел к вам на урок по собственной воле.

Септимус. На всякую волю есть ньютонов детерминизм, милорд.

Томасина смеется - собственно, фраза для нее и сказана. Огастес злится, чувствуя себя лишним.

Огастес. Ваш покой меня нисколько не волнует. Раскомандовался тут!

Томасина (предостерегающе). Огастес!

Септимус. Я не командую, милорд. Я вдохновляю. Я благоговею перед Просвещенностью и тем самым вдохновляю учеников на умножение познаний, посредством которых они приблизятся к Богу. За лучший конус и пирамиду, нарисованные в полной тишине и представленные не ранее чем без четверти двенадцать, полагается награда - шиллинг.

Огастес. Сэр, вам не купить мое молчание! Я знаю тайну, которая стоит куда дороже.

Отбросив альбом и карандаш, он с достоинством покидает комнату. Захлопывает дверь. Пауза. Септимус вопросительно смотрит на Томасину.

Томасина. Я рассказала ему, что ты меня поцеловал. Но он не проговорится.

Септимус. Я? Целовал вас? Когда?

Томасина. Вчера!

Септимус. Как?!.

Томасина. Как? В губы!

Септимус. Где?

Томасина. В эрмитаже, Септимус!

Септимус. В губы в эрмитаже! Ах, вот вы о чем! Разве это поцелуй? Ни на шиллинг, ни на полшиллинга не тянет. Я о нем уж и позабыл совсем.

Томасина. Какой ты жестокий! Ты что - и уговор наш позабыл?

Септимус. Боже милостивый! Какой уговор?

Томасина. Ты учишь меня танцевать вальс! Подписано и скреплено поцелуем. А следующий поцелуй - когда я буду танцевать, как маменька.

Септимус. А, ну да, ну да. Мы, бывало, вальсировали в Лондоне ночи напролет.

Томасина. Септимус! Я непременно должна научиться! Иначе все меня будут презирать. Вальс - самый модный, самый веселый и самый дерзкий танец! Лучшее, что изобрели в Германии.

Септимус. Ладно, оставим немцам вальс. Главное, что дифференциальное исчисление открыл Ньютон, а не Лейбниц.

Томасина. Маменька привезла из города целый сборник вальсов, они будут играть с князем Зелинским.

Септимус. К чему напоминать, сколь печальна моя участь? Князь так немилосердно колотит по клавишам "Бродвуда" и его сыновей- я даже читать вынужден на счет три.

Томасина. А что ты читаешь?

Септимус. Эта статья получила приз Парижской научной академии. Автор заслуживает вашего благосклонного внимания, поскольку вы - апологет его идей.

Томасина. О чем он пишет? О вальсе?

Септимус. Да. Он составил уравнение, которое описывает распространение теплоты в твердых телах. А пока составлял, впал в ересь, поскольку обнаружил природное противоречие законам сэра Исаака Ньютона.

Томасина. Ого! Он оспаривает детерминизм?

Септимус. Нет!.. А впрочем... Пожалуй. Он показывает, что атомы двигаются не по Ньютону.

Томасина переключается - с характерной для нее легкостью - и спешит взять книгу в руки.

Томасина. Дай-ка... Ой! На французском?

Септимус. Представьте. Париж - столица Франции.

Томасина. Покажи, откуда читать. (Он забирает книгу и находит нужную страницу. Тем временем музыка за стеной становится все более громкой и страстной.) В четыре руки заиграли. Маменька влюблена в князя.

Септимус. Это в Польше он князь. А в Дербишире - фортепьянный настройщик.

Томасина уже взяла книгу и погрузилась в чтение. Музыка достигает бурного экстаза и вдруг обрывается - на полузвуке. В соседней комнате воцаряется настолько выразительная тишина, что Септимус невольно смотрит на дверь. Томасина ничего не замечает. Тишина позволяет нам расслышать отдаленный стук и гул парового двигателя - о нем пойдет речь позже. Вскоре из музыкальной комнаты появляется леди Крум. То, что класс не пуст, для нее неприятная неожиданность. Однако она быстро овладевает собой. Плотно закрывает дверь и остается: понаблюдать равнодушно, праздно и тихо, не прерывая урока. Завидев ее, Септимус встает, но она кивком усаживает его обратно.

Хлоя, в платье эпохи Регентства, входит из комнаты, что напротив музыкальной. Видит Валентайна и Ханну, но, не обращая на них внимания, направляется к музыкальной комнате.

Хлоя. А где Гас?

Валентайн. Не знаю.

Хлоя скрывается за дверью.

Леди Крум (раздраженно). Ох! Опять этот Ноукс со своей паровой машиной!

Она выходит в сад через стеклянные двери.

Хлоя возвращается в комнату.

Хлоя. Черт побери!

Леди Крум (кричит). Господин Ноукс!

Валентайн. Он недавно был здесь.

Леди Крум. Эй! Эгей!

Хлоя. Сейчас будут фотографировать. Он одет?

Ханна. А Бернард уже приехал?

Хлоя. Опаздывает. (Звуки фортепьяно слышатся снова, но их перекрывает стук парового двигателя. Леди Крум входит обратно в комнату. Хлоя выходит в сад. Кричит.) Гас!

Леди Крум. Удивляюсь вашему терпению, господин Ходж! Заниматься под такой аккомпанемент! Сочувствую.

Возвращается Хлоя.

Валентайн (встава с места). Перестань всеми командовать.

Леди Крум. Нестерпимый шум!

Валентайн. Фотограф подождет.

Он ворчит, но все же идет за Хлоей - в комнату, откуда она вошла вначале. Дверь за ними закрывается. Ханна погружена в свои размышления. В тишине громко и ритмично стучит паровой двигатель.

Леди Крум. Нескончаемо! Тупо! Монотонно! Я с ума схожу! Придется вернуться в город.

Септимус. Ваша светлость может остаться здесь. А князь Зелинский пусть возвращается в город и не докучает вам своей музыкой.

Леди Крум. Да я о паровой машине Ноукса! (Понизив голос, Септимусу.) Вы что же - дуетесь? И дочь, чего доброго, научите угрюмству? Не потерплю.

Томасина (не вслушиваясь). Что, маменька?

Томасина по-прежнему погружена в чтение. Леди Крум прикрывает стеклянную дверь. Шум двигателя стихает.

Ханна захлопывает одну из "садовых книг", открывает следующую. Изредка делает пометки в блокноте.

Музыка смолкает.

Леди Крум (Томасине). И чем мы сегодня занимаемся? (Пауза.) Ясно, что не хорошими манерами.

Септимус. Мы рисуем.

Леди Крум (бросает взгляд на работу Томасины). Геометрия. Одобряю.

Септимус. Одобрение вашей светлости - моя главная и неизменная цель.

Леди Крум. Не отчаивайтесь, мой друг. Старайтесь. (Нетерпение гонит ее к окну.) Где же Ноукс? Все-таки Дар Браун был воистину дар, а Ноукс - настоящая бездарь!!! (Раздраженно выглядывает.) А-а, теперь он ищет свою шляпу. Больше ему перед дамой и снять нечего. (Возвращается к столу, дотрагивается до горшка с далиями.)

Ханна сидит, откинувшись на стуле. Она поглощена чтением "садовой книги".

Леди Крум. За далии, что прислала вдова, можно простить даже женитьбу брата. Слава Богу, обезьяна укусила мужа, а не жену. Во-первых, несчастное животное непременно бы отравилось. А во-вторых, мы теперь единственные в королевстве обладатели далий.

Ханна встает, продолжая читать.

Я послала одну далию Чатсвортам. Герцогиня была в восторге. Когда я приехала с визитом в Девонширский дом, она рассыпалась в благодарностях. Кстати, ваш друг обретается там в качестве придворного поэта.

Ханна выходит за дверь, за которой скрылись Валентайн и Хлоя.

Томасина хлопает книгой об стол.

Томасина. Я же говорила! Ньютон рассчитывал, что наши атомы покатятся от рождения к смерти прямиком, согласно законам движения. Ан нет! Я знала, что детерминизм несовершенен, он же прет напролом! И, похоже, этот господин нашел причину.

Леди Крум. Причину чего?

Томасина. Поведения нагретых тел.

Леди Крум. Это геометрия?

Томасина. Это? Нет. Я презираю геометрию. (Дотрагивается до далий и добавляет - почти про себя.) Госпожа Чейтер тоже знает, как распаляются тела. Она может опровергнуть Ньютона в два счета.