Аутодафе - Пехов Алексей Юрьевич

По мне, так никакой свободой здесь не пахло. Зато смердело свинофермой, находящейся на левом берегу, выше по течению. Ветер, на мою беду, дул с той стороны, но Проповедник, разумеется, подобных мелочей не замечал. Как и волн застарелого перегара, распространяющихся от нашего лодочника во все стороны.

Мы проплыли мимо большой облезлой лодки, в которую вытягивали сети два рыбака, а третий стоял с арбалетом на изготовку, на тот случай, если за рыбой пожалует кто-нибудь из речных хозяев или в сетях окажется рассвирепевший топлун. Улов был не ахти какой, с десяток мелких плотвичек да полосатых окуньков.

– Помолитесь, и будет вам счастье. С божьей молитвой на устах всякое дело делается! – крикнул им Проповедник.

Правый берег выбрался из белесой утренней дымки, приблизился так, что я смог разглядеть заросли молодой осоки, серую цаплю, покосившуюся пристань на невысоких сваях, небольшую, домов на двадцать, деревеньку на выступающей песчаной косе и едва различимый шпиль ратуши Басуена.

Вдоль кромки воды пастух гнал трех коров, одна из которых забрела в осоку и не желала выбираться назад, у деревни бабы полоскали белье, а на пристани, к которой во время осенних праздников частенько причаливали баржи торговцев из Кантонских земель, меня поджидали двое.

Старина Пугало, все такое же нелепое и страшное, как обычно, ссутулившись, сидело, свесив над водой костлявые ноги и небрежно поигрывая острым серпом. Вид у него был, как всегда, угрюмый, а улыбочка жутковатой. Мы пересеклись взглядами, и оно, помедлив мгновение, кивнуло.

Я ответил ему тем же, а Проповедник, вскочив, возопил:

– Соломенная голова! Где ты шлялся?!

Пугало ответило ему тем, что пожало плечами, чем изумило старого пеликана до глубины души.

Недалеко от одушевленного, опираясь на перила, стояла белокурая девушка в белых рейтарских рейтузах с красными лампасами, в кружевной рубахе и жакете без рукавов. Из-за щегольского мужского берета с алым фазаньим пером она выглядела еще более соблазнительной, а литавская рапира придавала ей несколько воинственный вид. Я, как и прежде, залюбовался ею, а она улыбнулась мне и подняла руку в приветствии.

– Святая Богородица! Какая компания! – не унимался Проповедник. – Пугало и ведьма! Меня так еще никогда не встречали. Вся наша дурацкая семейка снова в сборе, Людвиг! Кого нам за это благодарить?

Лодка коснулась пристани, и лодочник вцепился руками в ржавую скобу, давая мне возможность вылезти:

– Приехали, ваша милость. Басуен, как вы и просили.

Я поставил на пристань саквояж и заключил Гертруду в объятия. От ее шеи легко пахло гиацинтами, и я понял, что за прошедшие месяцы почти забыл этот запах.

– Ну хватит вам. Хватит, – наконец не выдержал Проповедник, который терпеть не мог, когда мы проявляли свои чувства на его глазах. – Меня заедает от зависти, так что делайте это в более укромном уголке.

Гертруда, вздохнув, отступила от меня на шаг, и я готов поклясться, что в ее светлых глазах были слезы.

– Я очень рада, что все обошлось, Людвиг.

Она взяла меня под руку, кивнув Проповеднику:

– В ближайшие несколько часов мы в твоей компании не нуждаемся. Можешь пока расспросить Пугало о том, где оно путешествовало. Пойдем, Синеглазый. Нам надо многое рассказать друг другу…

Шрамы, которые остались после встречи с окуллом, она рассматривала с придирчивой осторожностью. Смотрела долго, водила по широким белым линиям теплыми, изящными пальцами, и ее брови то и дело хмурились. Она сняла с шеи закованный в серебро аметист:

– Сожми в руках.

Гера сотворила какое-то заклинание, кожу у меня на ладонях легко закололо. Колдунья забрала камень, завернулась в простыню и подошла к окну, изучая минерал на солнечном свету. Я в то же время с неменьшим интересом изучал ее, так как свет пронизывал ткань, словно прозрачную океанскую воду.

– Что? – спросила она, почувствовав мой взгляд.

– Ты красивая.

– Спасибо. София умница.

– Вот как?

Она вернулась в постель, по пути небрежно бросив аметист на столик.

– Пророчица сделала то, что не смогла бы сотворить даже старга. Отличная работа, превосходное искусство. Ее талант в целительстве еще никому не удалось превзойти, так что теперь я за тебя спокойна.

Интересно, знает ли она о последствиях моего исцеления? То, о чем мне сказала Софи? Если да – хорошо. Если нет – я не стану тревожить ее такими пустяками.

– Как ты себя чувствуешь, Людвиг?

– Проповедник задает мне этот вопрос каждый день. Со мной все в порядке, и я готов к работе.

– Это хорошо, потому что, пока тебя не было, дел накопилось выше крыши. Твои опыт и умения нужны Братству.

– Ты говоришь как магистр, – улыбнулся я.

Она нахмурила светлые брови и вздохнула:

– Так и есть. Это быстро входит в привычку. Нынешняя весна для нас выдалась ужасной. Появилось много темных душ, в том числе и таких, каких раньше мы никогда не встречали, и стражи едва справляются. В Арденау практически никого не осталось, кроме преподавателей школы и учеников. Даже магистры разъехались по странам. В Шоссии творится тьма знает что, а Чергий и Ольское королевство развязали войну, из-за чего произошел всплеск появления темных, и они уже расползаются по соседним странам, хотя военные действия пока идут ни шатко ни валко. Если количество сущностей продолжит расти, к середине лета нам придется просить помощи у всех, кто только сможет нам помочь. В том числе и у Ордена Праведности, а нам, как ты знаешь, проще наступить на собственное горло, чем связываться с этими лицемерами.

Надеюсь, после моего посещения Литавии клирики смогут приструнить законников и убедить их на время забыть о цеховой грызне.

– Это важная миссия, – согласился я. – Вот только…

– Ты хочешь знать, почему я здесь?

– Да.

– Чтобы встретиться с тобой, Синеглазый, – улыбнулась она. – Представь себе, даже ведьмы иногда скучают. К тому же есть серьезная тема для разговора.

– Слушаю.

– Клирики заинтересовались историей о маркграфе Валентине и его коллекции кинжалов стражей. Кое-кто в Риапано желает поговорить с тобой, о чем уже сообщили в Арденау.

– Мне обязательно это делать?

– Боюсь, что да. Бегать от них всю жизнь не получится. Пока у тебя есть дело, но после тянуть с этим не стоит. Приезжай в Ливетту, как только освободишься. Я тоже еду туда. Думаю, когда прибуду, конклав уже закончится, и у нас будет новый Папа.

Слухи о болезни прежнего понтифика ходили без малого год. Говорили, что до Пасхи викарий Христа[7] не дотянет, но он протянул чуть дольше, и его перстень, обладающий изрядной долей магии, был разбит святым молотом на могиле Петра. В то время когда Папа неспешно собирался отправиться на Небеса, глупые надеялись на чудо и выздоровление немощного старика, а умные начали готовиться к неизбежному и искать свою выгоду. Создавались альянсы, платились взятки, гибли люди.

В итоге после смерти понтифика ситуация сложилась таким образом, что конклав заседал без малого третью неделю (если судить по тем новостям, которые с опозданием доходят до нас из Литавии) и пока не пришел к решению.

Борьба развернулась между ставленником почившего Папы – кардиналом из Литавии – и кардиналом Барбурга, которого поддерживал ряд северных стран и который являлся дядей Гертруды. Мнения разошлись, группы клириков никак не могли договориться друг с другом, а оттого сидели на воде и хлебе[8], запертые в душном, полутемном помещении, но совершенно не собирались сдаваться. Семидесятилетние стариканы ничуть не уступали молодежи в упрямстве и собирались бороться за власть до последнего вздоха.

– Я бы не рассчитывал на скорое завершение конклава. Помнишь, когда избирали Бенедикта Десятого, кардиналы совещались восемь месяцев и двадцать шесть дней.

– Ну ты еще вспомни выборы Александра Двенадцатого! Три года, семь месяцев и четыре дня. Тогда шестеро кардиналов не дожили до часа, когда отомкнули двери капеллы. Это было триста лет назад. Сейчас все изменилось. Никто не будет сидеть взаперти, когда теряется доход с его земель, церквей и княжеств. Время – деньги, Людвиг. Они договорятся. Это вопрос ближайших недель, если не дней.