Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [с иллюстрациями] - Татьяна Рожнова

«Из <…> Ванюшиного писания ты увидишь и узнаешь, Павлуша, решительное его намерение приступить к изданию сочинений Пушкина, и так как сие дело и условие Генералыиой подписано (и она сегодня с детьми на пароходе уехала за границу), то и видя в этом предприятии со временем и выгоду и не желая притом сделать какого-либо упущения, то выслушай по сему случаю и мое мнение…»{893}.

Из воспоминаний П. В. Анненкова:

«Зима 1850–1851 годов в провинции.

…От братьев из Петербурга получено известие, что <…> брат Иван <…> намеревается приобресть у Ланской право на издание Пушкина (известие, поразившее меня громадностью задачи на достойное исполнение плана)»{894}.

И. В. Анненков — брату Павлу из Петербурга.

«…Когда я объявил, что беру на себя печатание, то все единодушно обрадовались тому, что его буду делать я, а не какой-нибудь книгопродавец; все изъявили готовность помогать мне всеми возможными средствами, а именно: Вяземский, Плетнев, Соболевский, Виелгорский и много им подобных…

Орлов маленькой (флигель-адъютант граф Николай Алексеевич Орлов. — Авт.) принимает участие в етом и будет полезен для исхо-датайствования позволения на печатание новых пьес. — За тем вся переписка, просьба и все касающееся до издания будет от имени опеки, где имя малолетных будет играть немаловажную роль. — Генеральша по возвращении из-за границы дает мне переписку Пушкина с сестрою, когда ему было 13 лет. Ланского племянник (Николай Павлович. — Авт.) рисует мне на камне портрет Пушкина, когда ему было 12 лет. — И много, много еще я мог бы тебе насчитать вещей, которые все были взвешены, когда я брался за дело…»{895}.

По окончании Пажеского корпуса старший сын Поэта 18-летний Александр Пушкин начал службу в чине корнета в полку П. П. Ланского.

В то же время его двоюродный брат, 17-летний Лев Николаевич Павлищев, обучался в Училище правоведения в Петербурге, а его родители по-прежнему жили в Варшаве, и их с разрешения он проводил воскресные дни то в доме Натальи Николаевны, то в доме вдовы поэта Баратынского.

В мае того же 1851 года С. А. Соболевский высказывал супругам Павлищевым, жившим в Варшаве, тревогу по поводу их сына Льва:

«…Кстати о Левушке, не могу не сказать вам своего мнения о здешнем его положении, сколь бы сие ни противело Ольгу Сергеевну. Мне очень жаль, что он на праздниках берется не по-прежнему к Ланским, а по-теперешнему к Баратынской. Во-первых, это было принято Н. Николаевной в роде будирования по случаю наследственных дел, в коих она не только ничем не виновата, но даже поступает с особенным благородством. — Во-вторых, потому, что и теперь и впоследствии знакомство с Ланскими и с теми, кто с ними знаком, полезнее для Левушки связей по Баратынской. Если Левушке теперь может быть веселее у сих последних, то это потому только, что тут меньше стесненья. Что же касается до самих хозяевов, то вот мое беспристрастное мнение. Маминька не в своем уме — сын старший, который обещал быть порядочным, сделался сущий cretin, какой-то недоделыш. Старшая дочь, которая тому назад пять лет мне очень нравилась, — преобразовалась в какую-то львицу, по образцу львиц русских повестей и романов. Даже Плетнев, который столько хлопотал и о сыне и о всей семье, — махнул руками; и если от них отступились и отступаются прежние знакомые, то это вовсе не от интриг Софьи Львовны, а от того только, что нет возможности переносить столько сальности и скуки, сколько у них и около них»{896}.

Но письмо Соболевского не возымело действия на Ольгу Сергеевну, которая в ответ писала сыну:

«…Ты остаешься на поруках Настасьи Львовны, которая тебя так расхваливала, что я почувствовала себя совершенно счастливой. Продолжай, мой ангел, выказывать благодарность Наст. Льв. и следовать всем советам лучшего друга твоей матери»{897}.

Ф. И. Тютчев — жене Эрнестине Федоровне.

«…Я узнал от Блудовых, что после нашего отъезда Вяземский был сильно болен. Оказывается, с ним случился один из тех приступов сильного мозгового возбуждения, которые заставляют его опасаться за рассудок. Он пробыл в этом состоянии трое суток, и жена поспешила увезти его в Лесной, надеясь, что ему поможет перемена воздуха и места. <…>

P. S. Вот новость, заслуживающая моих усилий и чести быть в постскриптуме. Тут только что получено известие, что похититель прекрасной госпожи Жадимировской — князь С. Трубецкой („Тишайший“. — Авт.) наконец пойман вместе с хорошенькой беглянкой в одном из портов Кавказского побережья, в тот самый момент, когда они готовы были отплыть в Константинополь. Эту новость, между прочим, сообщает своей жене Соллогуб. Он добавляет, что они целую неделю прожили в Тифлисе и никто ничего не заподозрил, и что задержали их только потому, что за полчаса до отъезда этот нелепый человек не смог устоять против искушения сыграть партию в биллиард в местной кофейне, где его, по-видимому, опознали и разоблачили. Бедная молодая женщина была немедленно под надежной стражей отправлена в Петербург, а что до него, то ему, вероятно, придется спеть самому себе оперную арию, которую охотно певали в былое время: „Ах, как сладко быть солдатом“. Вот славная история!.. Вчера еще молодая вдова (Аграфена Петровна, вдова сенатора Н. А. Небольсина. — Авт.), о которой я тебе писал, говорила мне по поводу этого приключения, что она в конце концов не находит, чтоб это бедное создание заслуживало бы такой уж сильной жалости, что все невзгоды, которые она переживает в настоящее время, пойдут ей на пользу в ее будущих романах и придадут им совершенно особую силу. Весьма возможно»{898}.

Как и предполагалось, отставной штабс-капитан Апшеронского пехотного полка князь Сергей Васильевич Трубецкой, задержанный при попытке к бегству за границу, 29 июня 1851 г. был заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости и предан суду, а уже 9 августа последовала резолюция:

«…За увоз жены почетного гражданина Жадимировского, с согласия, впрочем, на то ее самой, <…> за намерение ехать с Жадимировской за границу повелено князя Трубецкого, лишив чинов, ордена Св. Анны 4-й ст. с надписью „за храбрость“, дворянского и княжеского достоинств, оставить в крепости еще на 6 месяцев, потом отправить рядовым в Петрозаводский гарнизонный батальон под строжайший надзор <…>»{899}.

Так бесславно закончилась карьера красавца-кавалергарда…[201]