«Посмотрим, кто кого переупрямит…» - Павел Нерлер

Часть из них, как то и положено коленам, исчезает прямо на глазах, часть воинственно усиливается и отвоевывает для себя не только жизненное пространство, но и пространство времени, пригодное для жизни…

Пространство остается косным, время – всё более податливым, даже не глиняным, не пластичным, а “пластилиновым”.

По сути, сегодня едва ли не каждый способен построить для себя временнóй дом, пусть даже и временный… Населить его своими – по выбору – современниками, снабдить микроклиматом, а кому он не придется – тот и есть чужой.

Времени, как пряника, может не хватить на всех. Запасы этого элитного стройматериала небезграничны.

Моя точка отсчета – она же краеугольный камень – это афиша филармонических концертов. В детстве, юности и еще немножко после они заменили мне всё: дом, семью, собственность, государство…

В этом афишном отсчете времени я – современница автора “Музыки в Павловске”.

Плюс-минус несколько не учтенных им или неизвестных тогда имен. Совсем немного.

Ирина Глинка

Надежда Яковлевна Мандельштам

(Вступительная заметка Г. Левина)

Ирина Глинка, дочь русского поэта Глеба Глинки и внучка философа А. С. Глинки-Волжского, родилась в Москве в 1931 году. Окончила Московский историко-архивный институт (ныне РГГУ), но по специальности практически не работала. Большую часть жизни Ирина Глебовна посвятила изящным и прикладным искусствам – сначала скульптуре (учителем ее был Илья Слоним), а затем ювелирному делу.

В конце 1960-х и в 1970-е годы дом Глинки и ее мужа, математика и семиотика Юрия Иосифовича Левина, в Кривоколенном переулке в Москве, а также их “летняя резиденция” в рыбачьем поселке Энгуре в Латвии были центром притяжения для многих представителей диссидентского движения и иной “антисоветской интеллигенции”. Там бывали Юлий Даниэль и Анатолий Якобсон, Наталья Горбаневская и Борис Шрагин, Евгений Пастернак и Александр Жолковский, Давид Самойлов и Юлий Ким, а также многие-многие другие.

В 2003 году Ирина Глебовна начала писать свою первую и единственную книгу мемуаров, “Дальше – молчание”. С подзаголовком “Автобиографическая проза о жизни долгой и счастливой” книга была опубликована в 2006 году – в Москве, в издательстве Модеста Колерова, тиражом в 500 экземпляров (публикуемые здесь мемуары о Н. Я. Мандельштам являются одним из ее фрагментов).

В 2008 году Ирина Глебовна Глинка переехала жить в Великобританию. Скончалась 2 июля 2015 года.

…Еще до своего отъезда, в 1971 году, Лена Толстая познакомила нас с Надеждой Яковлевной Мандельштам.

Встречу с Надеждой Яковлевной я осознала как событие в жизни своей не сразу, а какое-то время спустя…

А тогда я даже первую книгу ее не читала еще, но при знакомстве масштаб личности ощутила мгновенно. (Сигналит об этом не ум, т. е. не голова, а некий иной орган внутри тебя. Понимаю, что объяснение дурацкое, но другого у меня нет…)

Лена Толстая вела нас в гости к ней. Долгим показался путь от метро – два длинных квартала тоскливых пятиэтажек с жидким бульваром посредине, потом по трамвайной линии налево, до первого дома-башни…

(Двадцать три года спустя, когда жить в центре стало противно, я купила квартиру в кирпичной пятиэтажке в конце первого квартала. Купила именно потому, что десять лет проходила мимо него то чаще, то реже, идя к Надежде Яковлевне…)

На первом этаже, из тесного коридорчика на четыре квартиры (там всегда пахло стиркой), за первой дверью справа – крохотная прихожая с дверями в комнату, на кухню и в ванную.

Придя втроем, мы вынуждены были раздеваться по очереди.

Кухня уже полна людей. И на вогнутом ампирном диване сидит маленькая старая женщина, с лицом из сплошных морщин, с темными глазами, которые кажутся яркими. Разговор общий и скачет с темы на тему. Хозяйка приглядывается и изредка задает мне вопросы негромко, не отвлекая других. Вопросы точные и по делу: чем занимаюсь, чего хочу добиться? Что за семья?.. Стараюсь отвечать тоже точно и коротко, но с улыбкой. Спрашивает, почему улыбаюсь.

– Потому, что мне хорошо у вас, – отвечаю.

Пьем чай с чем-то, приходят еще люди, среди них кто-то мне знакомый, не помню теперь кто. Говорит радостно:

– И вы тут, Ирина!

Пора уходить, потому что завтра Глебку в школу везти рано утром. Прощаясь, Надежда Яковлевна говорит мне:

– Звоните и приходите.

Ленка на обратной дороге сообщает, что я ЕЙ понравилась, видимо…

Так всё и началось. На десять лет. Кончилось с ее смертью.

Рассказывать трудно, сама не пойму почему…

Мы стали приходить, обязательно позвонив предварительно. Вечерами у нее всегда были люди, некоторых я знала и радовалась встречам. Много бывало иностранцев. Мне казалось, что этот калейдоскоп лиц должен утомлять, она же только радовалась…

Кажется, именно тогда стали всё чаще публиковать за рубежом стихи Мандельштама. Иностранцы привозили гонорары за публикации, которые были существенной добавкой к ее нищенской пенсии. (Если переводить гонорары официальным путем, ей бы доставалось не больше 10 %, остальное шло бы государству. Глупо было поступать так после всех пережитых мытарств…)

Даже с примитивным своим бытом без посторонней помощи она бы не смогла справляться, потому что ходила неуверенно и с трудом, а сумки с едой таскать из магазинов было ей просто не под силу…

Причем помощь нужна была постоянная и систематическая. А значит, надо было так же постоянно оплачивать ее. Но как-то нескладно это получалось, а может, просто не везло ей… Не задерживались помощницы почему-то…

Так, одной из женщин, которая ей понравилась и показалась надежной, купила Надежда Яковлевна квартиру в подарок, истратив большую (для себя) сумму полученного гонорара. Но та, получив подарок, просто перестала появляться у дарительницы…

Подобные разочарования бывали еще не раз.

Друзья, любившие Н. Я., помогать могли только нерегулярно, организовать же постоянную помощь было не в их силах…

Я, к сожалению, поступала так же… Очень много в те годы приходилось мне работать. Начавшиеся в 67-м году летние выезды на три месяца в Энгуре вчетвером (с мамой и Глебкой) стоили недешево: плата за жилье, билеты в Ригу и обратно, да и жизнь тамошняя была дорогой… А работой для заработка там заниматься не удавалось. Так что всё нужно было накопить за девять месяцев московской жизни. Там же я резала деревянные горельефы только для собственного удовольствия, а позже освоила еще плетение из веревок “макраме”.

А в Москве мы вдвоем продолжали бывать по вечерам у Надежды Яковлевны, иногда приводя с собой друзей, но непременно спрашивая на то разрешения.