Аденауэр. Отец новой Германии - Чарльз Уильямс

Впрочем, мысли нашего героя были далеки от этих перипетий практической дипломатии. Окончательное выздоровление так и не приходило, а тут настало время отметить очередной, восемьдесят шестой день рождения. Он сумел мобилизоваться и встретил 5 января 1962 года в наилучшей форме, демонстрируя отличное расположение духа и блистая, как всегда, остроумными репликами на стандартные поздравления гостей. Одна из лучших досталась Эрхарду, который от имени кабинета преподнес виновнику торжества самый громоздкий из даров: покрытое изящным орнаментом каменное сиденье для его рендорфского сада. «Успех политика, — заявил он, — измеряется способностью подольше удержаться там, где сидишь». Присутствующие по достоинству оценили содержащийся в этой фразе намек.

Хорошую форму надолго удержать не удалось. Прибывший с визитом в Бонн 9 января Макмиллан отметил для себя, что лицо Аденауэра утратило прежнее властное выражение. Морщины стали глубже, резче выступили «монголоидные» черты, глубокая общая усталость просто бросалась в глаза. Глобке, сам страдавший от высокого давления и аритмии, доверительно сообщил Кроне, что «никогда не видел канцлера в таком подавленном состоянии, ему как будто все стало безразлично».

Эта запись в дневнике Кроне сделана 21 января. Как раз в этот день у Аденауэра случился сердечный приступ. С медицинской точки зрения это был легкий приступ, ничего опасного, но все же… Купировав приступ, врачи предписали пациенту на период выздоровления полный покой. Он, однако, настоял на том, что будет лечиться амбулаторно, на дому, и чтобы ни в коем случае не была предана гласности истинная причина его отсутствия на боевом посту: пусть будет сказано, что у него опять грипп. Так и поступили. Тем не менее Кроне добавил к своей дневниковой записи за тот роковой день меланхолическую ремарку: «Смерть, по-видимому, уже распростерла над ним свою тень».

Аденауэр провел две недели в полном уединении в своем рендорфском доме. 4 февраля он приступил к исполнению своих служебных обязанностей. Он все еще был слаб, а кроме того, «придирчив и раздражителен». Вдобавок, в его поведении появились некоторые «странности», с ним стало трудно разговаривать: он все «меньше склонен прислушиваться к доводам рассудка» (все эти характеристики — из того же дневника Кроне, запись за 8 марта 1962 года). И тем не менее он нашел в себе силы справиться с недугом и прочими неизбежными спутниками старости, проявив те же качества — мужество и упорство, что помогли ему после автомобильной аварии в далеком 1917-м. Он не хотел признаваться никому, в том числе и себе самому, что серьезно болен. Поэтому он немедленно ответил согласием на поступившее 9 февраля послание де Голля с предложением о немедленной встрече. Разумеется, де Голль и не подозревал о том, в каком состоянии находился адресат его послания: тайна его болезни тщательно оберегалась.

Сам де Голль только недавно счастливо уцелел после покушения, совершенного на него группой правых экстремистов у местечка Пети-Кламар в момент, когда он ехал в машине по своему обычному маршруту из Парижа в Коломбе.

В этой ситуации французская секретная служба решила свести риск до минимума: в качестве места намеченной на 15 февраля встречи был выбран укромный флигель одного из отелей в Баден-Бадене, куда де Голль прибыл с большим полицейским эскортом, мчащимся на огромной скорости, с французской военной базы в Ларе, где совершил посадку его самолет. Аденауэр без всякой помпы прибыл туда поездом.

На их встрече был затронут широкий спектр франко-германских отношений. В первой половине дня оба лидера вели диалог один на один, во второй половине к ним присоединились министры иностранных дел. Цель де Голля состояла в том, чтобы убедить своего западногерманского партнера в достоинствах второго варианта плана европейского политического союза, который комиссия Фуше представила в январе.

Ему это не удалось: Аденауэр без труда обнаружил, что речь идет о проекте довольно аморфной организации, которая была бы полностью отделена от ЕЭС и неминуемо оказалась бы под гегемонией Франции. Кроме того, было понятно, что малые страны, такие, к примеру, как Голландия, все равно заблокируют обсуждение дальнейшего развития политического сотрудничества, пока не будет положительно решен вопрос о приеме в ЕЭС Великобритании. Кроме того, с точки зрения Аденауэра, существенным недостатком французского плана было то, что в нем не упоминалось о значении НАТО. Вместе с тем Аденауэр согласился, что одна из центральных идей Фуше — увенчать три европейские структуры — ЕЭС, ЕОУС и «Евратом» — единым политическим «зонтиком» — представляет собой хорошую базу для дальнейшей дискуссии при том непременном условии, что это не затормозит дальнейшего развития ЕЭС. Впрочем, как и предполагал Аденауэр, малые страны, в частности Голландия, действительно заняли ту позицию, что переговоры с Великобританией должны иметь абсолютный приоритет перед проблемой выработки основ политического сотрудничества на западноевропейском пространстве.

Несмотря на возникшие разногласия, встреча в Баден-Бадене знаменовала собой некий прорыв в отношениях между двумя лидерами. Они обнаружили, что едины по крайней мере в двух пунктах: оба равно недоверчиво относятся к попыткам американцев и англичан наладить отношения с Советским Союзом и оба равно считают абсолютным политическим императивом решение задачи предотвращения в будущем нового франко-германского военного конфликта. Аденауэр, кстати, выяснил, что де Голль явно изменил свои взгляды на берлинский вопрос, которые два месяца назад так его обеспокоили.

Возникает вопрос, насколько реалистична была позиция Аденауэра и де Голля. Ответ на него будет скорее всего отрицательным. После возведения Берлинской стены перспектива скорого воссоединения Германии практически исчезла. Явно непрактичной стала и аденауэровская стратегия, предусматривавшая, что Запад должен наращивать свою мощь до тех пор, пока Советы либо рухнут, либо пойдут на переговоры на условиях, продиктованных Западом. Учитывая новую обстановку, американцы и англичане, как казалось, готовы были идти на уступки Хрущеву, чтобы заставить его отказаться от экстремистских целей. В ФРГ эту линию поддерживали Эрхард и Шредер, убежденные «атлантисты» (а Шредер был еще и англофил). Аденауэр не разделял их позиции и считал, что ему надо укрепить союз с тем лидером западного лагеря, который, как и он, придерживался бы того мнения, что любые переговоры с Советами — это пустая трата времени. Речь шла о генерале де Голле.

Все это Аденауэр тщательно обдумал во время очередного отпуска на вилле «Коллина» в Канденаббии, где он провел период времени с 19 марта по 9 апреля 1962 года. Перед отъездом он испытал небольшую неприятность: по настоянию правления ХДС ему пришлось санкционировать создание поста «исполнительного председателя» партии. Идея исходила от тех, кто уже спал и видел, что Аденауэр уходит; к новому партийному должностному лицу должны были постепенно перейти функции, которые принадлежали старому председателю, то есть тому же Аденауэру. Последний, однако, взял реванш тем, что провел на новый пост очевидного политического легковеса — бывшего министра внутренних дел Северного Рейна-Вестфалии Йозефа-Германа Дуфхюса. Его Аденауэру нечего было особенно опасаться.