Разрыв франко-русского союза - Альберт Вандаль

У меня нет времени писать больше. Я сильно занят здесь делами, которые доставляют мне много хлопот. Дарю отправит вам это письмо эстафетой. За сим молю Бога и т. д.

Байонна, 26 апреля 1808 г.'

Генерал Коленкур, при сем найдете письмо Дрейера, из которого вы увидите, что Толстой по-прежнему невозможен. Говорю это только для вашего руководства. Французские журналы полны глупостей. Что принц Мира оставил так много денег, это – неправда; не было найдено ни одного су. Сегодня вечером жду приезда этого несчастного человека, которого мои войска вырвали из рук испанцев. Его заперли в тюрьму, где жизнь его висела на волоске и где он поминутно слышал крики населения, которое хотело вздернуть его на фонарь. Когда мне его передали, он не брился семь дней и более месяца не менял рубашки. У меня здесь принц Астурийский, с которым я обхожусь хорошо, но которого не признаю. Через три дня я жду короля Карла и королеву. Испанские гранды приезжают сюда ежеминутно. В Испании все спокойно. Все крепости в наших руках. Мадрид, где находился великий Бергский, занят 60 000 человек. Отец обвиняет сына, сын обвиняет отца. В Испании много партий. Думаю, что развязка близка. – Если с вами заговорят об экспедиции в Сканию, вот каково положение дела: Я мог начать эту экспедицию только с 40 000 человек. У принца Понте-Корво было 15000 французов и 15000 испанцев. Необходимо было, чтобы датчане дали 10000 человек. Но я желал, и должен был желать, чтобы эти 40 000 человек высадились сразу; если бы одна часть высадилась, а другая осталась на другом берегу, экспедиция не удалась бы, и пришлось бы отдать войска на избиение. Вы понимаете, что я не мог допустить подобной ошибки. Принц Понте-Корво поехал в Копенгаген, и увидал, что средств к переправе хватает только на 15000 человек; следовательно, нужно было бы совершить три поездки. Итак, переправу пришлось отложить. Ему приказано было переправить сразу все 40000 человек; вот суть дела. В настоящее время датский король может сосредоточить свои войска в Зеландии; у него 25 000 человек. Я приказал принцу Понте-Корво переправить 6 000 человек. Следовательно, Дании нечего бояться. Если она боится, ее страх не имеет основания, если только эти люди не из картона.

Албанцы только что убили без всякого повода и причины полкового командира и четырех итальянских офицеров. В Константинополе царит страшное волнение, все налаживается к тому, чтобы свидание, которое, по моему расчету, может состояться в июле, привело к доброму результату. Для этого следует, чтобы Россия проявила поменьше честолюбия. У меня нет известий из Австрии; я вижу, что она то вооружается, то разоружается; мне неизвестно, что она делает. К вам скоро приедет курьер Шампаньи с первыми нотами о делах Турции. Повторяю, жаль, что свидание не состоялось; вместо того, чтобы быть здесь, я был в Эрфурте. Думаю, что потребуется слишком много времени, чтобы придти к соглашению через курьеров. За сим молю Бога и т. д.

– Р. S. – Сию минуту получил ваше письмо от 5 апреля. Я нахожу, что вы слишком беспокоитесь о шведском походе. Мне доставляет удовольствие все, что делает император, но не требуется, чтобы вы так усердствовали. У вас имелись инструкции по вопросу о Финляндии; вам не были даны инструкции для остального.

Мне известно, что в Петербурге жалуются на то, что я не делаю подарков офицерам, которые привозят депеши. Дело в том, что я ни одного из них не видел. У нас принято, что я делаю подарки только тем офицерам, которые передают непосредственно мне письма императора. Если они передают письма в посольство, я их не знаю. Если же желают, чтобы с офицером обошлись с должным вниманием, необходимо, чтобы его фамилия была упомянута в письме государя. Если бы, например, в письме было сказано: “Посылаю вам одного из моих офицеров”, не называя его, этот оставшийся неизвестный офицер не может рассчитывать на особый почет. Впрочем, к императору относятся с таким уважением, что офицеры его принимаются здесь очень хорошо. Но когда они доставляют депеши в посольство, они не представляются. Даю вам эти подробности для вашего руководства.

Следующее письмо без числа; оно было написано в последних числах апреля или в начале мая.

Господин Коленкур, я получил ваше письмо от 12 апреля. Поздравьте от меня императора со взятием Свеаборга. – Вы уже получили объяснения по поводу копенгагенских дел. Дело в том, что нужно иметь возможность переправиться и притом переправиться, по крайней мере, с 30 000 человек за раз, ибо нельзя поручиться за вторую переправу, и если первые высадившиеся войска будут изолированы, они рискуют потерпеть неудачу. Принц Понте-Корво шел форсированным маршем в надежде, что Бельты будут покрыты льдом. Он сам отправился в Копенгаген, чтобы обеспечить себе средства к переправе, и, видя, что можно за раз переправить только 15 000 человек, прекратил поход. Но движение войск продолжается, и несколько тысяч человек переправились в Зеландию. Но эти операции могут совершаться только с большой осторожностью. – Вот Финляндия и русская провинция. – Турецкие дела требуют больших разговоров. Досадно, что император отложил свидание. Вместо того, чтобы ехать в Испанию, я был бы в Эрфурте. Надеюсь, что через десять-двенадцать дней я кончу здесь мои дела. – У меня здесь король Карл и королева, принц Астурийский, инфант Дон-Карлос, – одним словом, вся испанская семья. Они крайне раздражены один против другого. Разлад между ними дошел до последней степени. Все это может кончиться переменой династии.

– Для вашего руководства скажу вам, что с приезда Алопеуса я ни слова не слыхал об Англии, и лишь только что-нибудь узнаю, Россия тотчас же будет извещена об этом; там должны рассчитывать на это. – Равным образом я ничего не слышу об Австрии, и мне ничего неизвестно о ее вооружениях. Со всех сторон мне доносят, что в Венгрию отправляется огромное количество пушек, провианта и войск. Нужно, чтобы Россия непременно знала об этом, и знала бы также что предо мной австрийцы отрицают эти вооружения, или по крайней мере, говорят, что они незначительны. За сим молю Бога и т. д.

Байонна, 8 мая 1808 г.

Господин Коленкур, прочел присланное вами сочинение[674] о французской тактике. Я нашел, что в нем все сплошь неверно и пошло. За сим, молю Бога, да сохранит он вас.

Байонна, 31 мая 1808 г.

Господин Коленкур, получил ваши письма от 28 апреля и от 4 и 7 мая. Министр иностранных дел, должно быть, писал вам. Я не одобряю того, что вы написали в вашей записке императору. Французскому посланнику не подобает писать, что русские должны идти в Стокгольм. – Здешние дела вполне закончены. Вы найдете при сем мою прокламацию к испанцам. Испанцы спокойны и даже преданы мне. Англичане, привлеченные желанием поживиться от испанских дел и надеждой захватить самые крупные суда, явились перед Кадиксом с сильным флотом. Но с ними не захотели разговаривать. Они отправили парламентера на корабль в 80 тонн; по ним стреляли калеными ядрами и сломали у них мачту. – Мне кажется, что вы не в достаточной степени высказываете мой довод. Я хотел свидания, чтобы постараться устроить наши дела с Россией. В России не хотели свидания, так как хотели его только при известных условиях и в том случае, если я заранее соглашусь на все, что предлагает Румянцев. Но для того, чтобы переговорить об этих делах, я и желал свидания. Тут софизм, который вы не в достаточной мере уловили и не дали почувствовать. В настоящее время мои намерения те же: я желаю свидания. С 20 июня я свободен, но я хочу свидания без условий. Кроме того, нужно условиться заранее, что я не принимаю предложенных Румянцевым основ, которые для меня слишком невыгодны. Я сказал императору Александру: примирите интересы обеих империй. Но жертвовать интересами одной империи ради другой и даже ставить ее в зависимое положение не значит примирять интересы обеих империй. К тому же тогда между нами неизбежно произойдет столкновение, ибо Россия, владея выходами из Дарданелл, будет у врат Тулона, Неаполя и Корфу. Поэтому необходимо, чтобы вы дали понять, что Россия хочет слишком многого и что немыслимо, чтобы Франция могла согласиться на эти сделки; что этот вопрос крайне трудно решить и что оттого-то я и хотел попробовать сговориться во время совещания. Сущность великого вопроса все в том же: кому будет принадлежать Константинополь? За сим молю Бога, да сохранит он вас.