Спираль времени. Гость из бездны - Георгий Мартынов

Волгину вдруг захотелось вскочить и потребовать от Люция, чтобы он вернул его к прежнему состоянию спокойствия и беспамятства, где нет и не будет воспоминаний о прошлом и тоски по нему. Но порыв этот мелькнул и погас. Сильная воля легко справилась с секундным малодушием. Волгин отнял руки от лица и встал

— Я кажусь вам смешным, должно быть? — сказал он с принужденной улыбкой. — Но, право, я не могу совладать со своим волнением. Не так просто выйти к людям прямо из могилы. Ваши дети будут бояться меня, как привидения.

Люций не улыбнулся этой вымученной шутке. Он сам волновался не меньше Волгина. С какой-то необычайной ясностью он понял, какой момент они сейчас переживают. Перед ним стоял человек, вырванный буквально “с того света”, человек, родившийся и живший в далекие, ставшие достоянием истории времена, живой представитель легендарных людей, заложивших первые камни в здание современного мира.

Одетый в современный костюм, с чисто выбритым лицом, Волгин показался Люцию совсем другим. Мелькнуло воспоминание о сморщенном, высохшем теле, плавающем в стеклянном ящике раствором…

Подчиняясь влечению сердца, Люций стремительно подошел и обнял Волгина. И тот ответил на это объятие. Люди разных времен, они были дети одной Земли.

И когда они оторвались друг от друга, то оба поняли, что это объятие было необходимо им обоим, что они давно уже бессознательно стремились к нему.

— Мне девяносто лет, — взволнованно сказал Люций. — Я дал тебе, Дмитрий, вторую жизнь. Позволь же мне считать тебя моим сыном.

— Мне было тридцать девять лет, когда я умер, — ответил Волгин. — И хотя я родился почти на две тысячи лет раньше тебя, ты имеешь право называться моим отцом. Если ты этого хочешь, то я с радостью согласен. Мой первый отец умер, когда я был ребенком, и я его не помню.

Люций вынул из кармана маленькую коробочку.

— По желанию всего человечества, — сказал он, — возвращаю награду, которая тебе принадлежала. Ее изъяли из музея, чтобы вернуть владельцу.

Он вынул из коробочки Золотую Звезду на красной муаровой ленточке и прикрепил се к костюму Волгина тем же жестом, каким сделал это давно умерший полководец на поле Великой Отечественной войны.

И так подействовал на Волгина вид хорошо знакомой звезды, каким-то чудом сохранившейся в течение веков, что он как-то сразу совсем успокоился.

— Идем! — сказал он. — Войдем в новый для меня мир.

— Постарайся полюбить его, — сказал Люций.

— Я его уже люблю. Это тот мир, к которому мы стремились, за который боролись и умирали.

Скрытая в стене дверь раздвинулась.

Сразу за ней стоял Ио, протягивая обе руки навстречу Волгину.

— От всей Земли, — сказал он, — приветствую ваш приход к нам.

— Спасибо! — ответил Волгин, обнимая старого ученого. — Спасибо за все, что вы для меня сделали.

Переход через зал, наполненный машинами и аппаратами, установленными только для того, чтобы вернуть ему жизнь и здоровье, прошел для Волгина незамеченным. Он ничего не видел. С непреодолимой силой его влекло вперед — выйти из-под крыши на простор мира.

И вот беззвучно раздвинулась другая дверь.

Горячей синевой резануло по глазам воскресшего человека.

Впервые после перерыва в тысячу девятьсот лет Волгин увидел небо и сверкавший на нем диск Солнца.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СОВРЕМЕННИКИ

Глава первая

Земля меняет свое лицо. Море — никогда!

Оно оставалось таким же, каким было во все эпохи и времена. Неизменное, оно присутствовало при всей истории человечества, населявшего его берега. Оно видело плоские галеры финикийцев, сменившиеся затем галерами греков. Оно оставалось таким же во все века владычества Рима, видело мавританскую культуру и крестовые походы. Оно присутствовало при падении Византийской империи, качало на своей могучей груди победоносные турецкие корабли и равнодушно поглощало их в сражении при Лепанто. Оно видело Абукирский и Трафальгарский бой, похоронив в темной глубине и французские, и английские корабли. Стальные громады броненосцев двадцатого века исчезали в волнах с такой же легкостью, как и деревянные корабли римлян. Из года в год, долгие века, море собирало богатую дань с человечества — дань кораблями, людьми, кровью…

Но жизнь шла вперед, и человек победил стихию. Прекратилась дань кровью. Все реже и реже доставались морю и люди Исполинские лайнеры смеялись над яростью волн.

В третьем веке коммунистической эры люди окончательно покинули морс. Безграничная и свободная стихия воздуха стала их единственным путем сообщения.

И полторы тысячи лет море пустынно. Изредка появляются на его поверхности изящные яхты любителей морских прогулок или какой-нибудь арелет, повинуясь капризу сидящего в нем человека, опустится на воду и скользит по ней, напоминая своим видом грозное оружие прошлого — торпеду.

Исчезли огромные корабли, забылась морская профессия само слово “моряк” стало незнакомо людям.

Но море оставалось все тем же…

Неумолчно шумит извечный прибой. Одна за другой приближаются к берегу сине-зеленые волны, становятся выше, одеваются гребнем белой пены и, с замирающим гулом обрушившись на прибрежную гальку откатываются обратно, уступая место следующим.

Волна за волной!

Годы, века, тысячелетия!

“Так было, есть и будет”, — подумал Волгин.

Он сидел в чем-то вроде шезлонга на обширной террасе, увитой зеленью дикого винограда, и, опустив на колени книгу, задумчиво следил за неустанной игрой прибоя. Прибой был такой же, как и в двадцатом веке. Только он, да еще небо над головой оставались прежними. Все остальное изменилось

Дом и терраса выстроены не из дерева и не из камня. Мебель и все предметы домашнего обихода сохранили только назначение, но не форму. Растительность, росшая в саду, вокруг дома, какая-то иная — крупнее и выглядит более сочной. Книга, которую он читает, по внешнему виду такая же, как книги его юности, но написана в несуществовавшем раньше языке.

Все изменилось, все стало другим за те тысячу девятьсот лет, которые он пролежал в своей могиле. Все похоже на прежнее, но все глубоко иное.

Волгин часами смотрел на водную равнину, уносясь мыслями в далекое, а для него такое близкое, прошлое. Возникали перед ним образы давно умерших близких, появлялись города и села, дороги и мосты, поезда и пароходы, вся многообразная техника родного века, пусть примитивная и убогая с современной точки зрения, но милая и дорогая сердцу. Незаметно Волгиным овладейте грустное настроение, но он старался не поддаваться ему. Так и сегодня, почувствовав смутную тоску, он отвернулся от моря и вновь взялся за книгу.