Наполеон Бонапарт - Альберт Манфред

Наполеона часто называли, да и сейчас называют гениальным человеком. Он был действительно человеком необычайно одаренным. Но если настаивать на слове «гениальный», то, вероятно, правильнее всего было бы сказать, что с определенных пор он стал гениально ограниченным человеком. Кажущаяся парадоксальность этого сочетания слов означает лишь, что император Наполеон (это не относится к Бонапарту) ясно видел окружающее его на близком расстоянии и с изумительной быстротой и точностью реакции находил головокружительные, лишь одному ему свойственные решения сложнейших задач. Лучше, чем кто-либо из его современников, он воплотил в себе все сильные стороны буржуазного мышления, буржуазного духа. Но это же стало и источником его слабости. Превратившись из буржуазного революционера в буржуазного императора, деспота, агрессора, он потерял присущую ему в молодости дальнозоркость. Он перестал понимать то, что выходило за круг корыстных интересов его класса или собственных интересов и честолюбивых своих замыслов. В ослеплении он не видел, что повсеместно в подневольных странах Европы зажигаются огоньки национально-освободительного движения, что растет национальное самосознание угнетенных народов и что оно предвестник надвигающейся бури. Он этого не видел, не постиг. Ограниченность его кругозора помешала ему разглядеть, что избранная им дорога ведет его не к триумфу, как он полагал, а к крушению.

***

Байонна, представлявшаяся Наполеону замечательной дипломатической победой, своего рода политическим Аустерлицем, в действительности была крупнейшим просчетом в его стратегических замыслах. Горе стратегу, разучившемуся отличать проигрыш от выигрыша! Байонна показала, что Бонапарт в опьянении легких побед потерял необходимую для полководца способность трезвых оценок[969].

Байонна, повторяя известное выражение Фуше по другому поводу, «была хуже, чем преступление; это была ошибка». Она бросила в лагерь врагов Франции все сохранившиеся на европейских тронах легитимные монархии. Похищение престола у испанских Бурбонов в пользу брата французского императора заставило всех уцелевших монархов старых династий — в 1808–1809 годах их осталось немного — заподозрить, что следующим будет кто-либо из них. Наполеону в ту пору настойчиво приписывали слова: «Скоро Бонапарты станут старейшей династией Европы». Этот афоризм можно было понимать лишь в том смысле, что остальные династии — Габсбурги, Гогенцоллерны, кто еще оставался? — должны будут исчезнуть. Весьма вероятно, что то была лишь выдумка противников Наполеона, но сама возможность появления такого рода фальшивок была не случайной. Политика Наполеона создавала для них благоприятную почву.

Английская дипломатия умело использовала панический резонанс Байонны в европейских столицах. С наибольшим вниманием британские обольщения воспринимались в Вене. Габсбурги считали, что после Байонны опасность приблизилась к ним вплотную. Прусского короля, сколь ни жалким было его положение, будет и дальше охранять поддержка русского императора. Но кто окажет помощь австрийскому дому, когда ненасытный Наполеон набросит свое смертельное лассо? В Байонне были заложены семена новой войны с Австрией; она ускорила формирование пятой коалиции.

Но возмездие пришло еще быстрее, и с той стороны, откуда Бонапарт менее всего ожидал.

В ту пору, когда, упоенный победой, столь блистательным завершением тонкой партии, он с присущей ему склонностью к увлечениям стал обдумывать новый грандиозный план завоевания дипломатическими средствами или силой оружия Алжира, Туниса[970], может быть даже Марокко[971], случилось непредвиденное. В так удачно завершенную партию вмешалась сила, которую он не принимал в расчет. Народ Испании, когда до него дошли сведения о байоннских решениях, сразу поняв их истинный смысл, ответил вооруженным восстанием.

2 мая вспыхнуло восстание в Мадриде; Мюрат без труда подавил его картечью, но, восстановив порядок в столице, ошибочно заключил, что «мятеж ликвидирован»[972]. В ближайшие дни восстанием были охвачены Севилья, Гренада, Сарагоса, Валенсия, с поражающей быстротой оно перебрасывалось из провинции в провинцию, оно становилось всенародным.

Известия из Испании неприятно удивили Наполеона, но не обеспокоили. С тех пор как он стал монархом и строил свою политику как цепь разных комбинаций с монархами, к народу Он относился пренебрежительно. Он приказал генералу Дюпону, военные дарования которого высоко ценил[973], двигаться на юг, к Севилье. Одновременно корпус генерала Монсея был направлен к Валенсии, корпус маршала Бессьера прокладывал путь Жозефу в Мадрид. 14 июля в сражении при Медине-дель-Рио-Сено Бессьер одержал крупную победу над двумя объединенными испанскими армиями. Через неделю, 20 июля, Жозеф торжественно вступил в Мадрид и милостиво принял испанских грандов, велеречиво поздравлявших его изысканными кастильскими приветствиями[974].

Испанская глава шла к счастливому завершению — Наполеон выехал из Байонны; неторопливо он совершал путешествие по империи, чтобы своими глазами проверить, как живут под его скипетром подданные. Его встречали повсеместно с восхищением и страхом.

В Бордо после торжественной церемонии в префектуре, благосклонно приняв пожелания населения, император возвратился в свои апартаменты, чтобы прочитать обширную корреспонденцию, которую каждый день привозили мчавшиеся через всю страну курьеры. Никто не смел мешать императору, когда он читал поступившие ему доклады.

И вдруг из покоев, занятых императором, раздался грохот падающих предметов, звон разбитой посуды, неотчетливые гневные восклицания. В мгновенном приступе ярости Наполеон бросил на пол и разбил вдребезги фарфоровый графин; в бешенстве он шагал по залитому водой ковру, ломая все, что попадалось под руку. Он прочитал донесение о капитуляции 23 июля армии Дюпона в Байлене. Пьер Дюпон де Летан, один из лучших боевых генералов, считавшийся первым и наиболее заслуженным претендентом на маршальский жезл, Дюпон дал окружить свою дивизию отрядам партизан и полкам генерала Кастеньоса и после неудачных и неуверенных маневров, не исчерпав всех возможностей, капитулировал в чистом поле[975]. Испанцами было взято в плен около восемнадцати тысяч французов. Только генералы и старшие офицеры получили право возвратиться на родину. Большинство солдат погибло в плену.

Байленская катастрофа была не только позором империи. «Он опозорил наши знамена, опозорил армию»[976],— повторял много раз Наполеон. «У меня здесь несмываемое пятно», — говорил он, показывая на свой походный сюртук на груди. Но значение байленской капитуляции было не в том. Весть о Байлене поднялась над темным небом Европы, как красная сигнальная ракета, возвестившая, что настал час борьбы. Наполеон это превосходно и сразу же понял. «Такие события требуют моего присутствия в Париже. Все связано между собой: Германия, Польша, Италия…»[977]. Мысль здесь остается недоговоренной до конца, но ее легко понять. Байлен — это поражение империи: все враждебные ей силы поднимут голову.