История Смотрителя Маяка и одного мира - Анна Удьярова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Астиан замолчал. В окно заглядывал месяц, словно хотел отыскать зеркало и полюбоваться на своё отражение. Серебристый свет волшебной короной ложился на едва тронутые сединой волосы Астиана, и лицо его, на котором читалось слишком много, так что целые строчки выходили за его пределы, казалось призрачным ликом лесного короля, что заманивает припозднившихся путников в трясину музыкой и бархатистым голосом.
– Такая вот сказка, – уронил Астиан, и слова покатились, как серебряная монета на ребре – в угол, – дальше ты частично знаешь. Да и ничего интересного. Не подумай только, что я хвастаюсь.
Унимо сидел на кровати прямо, не выпуская из рук совёнка, глаза-пуговицы которого блестели в свете месяца.
– Тебе страшно? – спросил Нимо, потому что реальнейшее вокруг дрожало и кривилось – и он по себе знал, что это означает настоящий страх, такой, когда ты не можешь быть собой и готов задушить любого, кто посоветует тебе не бояться.
– Страшно? – усмехнулся Астиан, и в его глазах Унимо с ужасом увидел отблески Зримой Тьмы. Да, она никуда не делась – сидела здесь, как приручённый волк – одна из опасных иллюзий людей. – Ещё бы не страшно.
Унимо пожалел, что спросил, что не следовал советам Форина не задавать вопросы, на которые знаешь или знать не хочешь (что, впрочем, одно и то же) ответы.
– Этот страх, видишь ли, совершенно особенный, – с каким-то даже восторгом рассказывал Астиан. – Как хищная птица в клетке, что никогда не смирится, а будет упорно кидаться на прочные прутья. А клетка – это ты. Или как пустота под ногами. И ты знаешь, что ни летать, ни ходить по воздуху ты не умеешь – ерунда это всё, сказки. А пустота – вот она, здесь, рядом.
Потом они сидели молча и слушали, как ветер завывает на просторах Зримой Тьмы. Было смертельно холодно, и Унимо остро захотелось пересесть поближе к отцу, но он не двигался, словно прикованный к своей детской кровати.
– Но ничего, недолго осталось, – проговорил Астиан, резко запрокидывая голову и едва не ударяясь затылком о стену. – Я устал. Думаю кое-что проверить. Но ты только не переживай за меня, что бы ни было, ладно? Не знаю точно, что с Миром, но мне в любом случае будет лучше.
Он вглядывался в лицо сына, но месяц уже скрылся за чёрными кружевами облаков, и ничего нельзя было различить, кроме белых наивных пуговиц-глаз игрушки.
– Хорошо? Ну, что ты молчишь? Ну, хочешь, пойдём со мной? Обещаю, что больше не будет ничего страшного. И я тебя не оставлю.
Унимо молчал, благословляя ночные облака. Ведь это было реальнейшее – и можно было ухватиться за слова отца, за то, что должно быть правдой. Унимо чувствовал, что он уже мог бы это сделать. Даже если это слова самого Защитника.
– Нет, – Нимо покачал головой, – я хочу остаться и помочь Форину.
Астиан улыбнулся. Он перебирал в уме слова благодарности – и не мог понять, за что всё-таки Мир так щедр с ним.
– Я люблю тебя.
Кто-то это сказал. Кто-то произнёс эти слова в самом сердце реальнейшего. А потом в особняке Ум-Тенебри, словно в склепе, стало гулко и безвременно. Только маленький мальчик сидел неподвижно и неестественно прямо на кровати. И в огромной глиняной чаше тишины было хорошо слышно, как упала и покатилась по полу пуговица от старой детской игрушки.
Всё вокруг стало зыбким: как будто каждый предмет, каждая травинка и каждый глоток воздуха вдруг стали раздумывать, правильное ли место они заняли в пространстве. А что творилось в голове человека – и не описать.
Тео уже немного освоился в этой качке реальнейшего, а вот Инанис выглядел растерянным. Он даже как будто сожалел о том, что его вытащили из такой понятной и логичной камеры Королевской тюрьмы.
Бывший слушатель с отстранённым вниманием отметил, что при взгляде на просветителя чувствует, прежде всего, злорадство. И тут же по привычке укорил себя.
Инанис, справившись с первым удивлением, остановил взгляд на Тео, как на единственном знакомом образе, в попытке хоть за что-то ухватиться, и спросил, чтобы понять, может ли говорить в этом странном мире:
– Как ты здесь оказался?
– Если я не ошибаюсь, меня изгнали только из Ледяного Замка. А здесь – не Ледяной Замок, – ответил Тео, и его голосом явно говорила обида, набравшая немалую силу в реальнейшем.
Просветитель удивлённо взглянул на бывшего слушателя, но промолчал. Должно быть (так думалось Тео), Инанис решил, что это какая-то хитроумная ловушка, в которую из мести заманил его изгнанник Школы.
Но это ведь было не так.
– На самом деле, я не знаю, где мы, тар просветитель, – меня, как и вас, просто привели сюда, – устало пояснил Тео, прислоняясь к прохладной каменной стене в тени переулка, – но это слишком похоже на тот мир, который встретил меня за порогом Школы. Поэтому я быстро успел привыкнуть, наверное.
Инанис кивнул. Ему было тягостно оставаться один на один с Тео, ведь он так старательно (не сказать, что ему это вполне удалось и, тем более, что это было хоть сколько-нибудь просто) вычёркивал талантливого слушателя и друга из своей жизни. Как будто встретить призрака убитого тобой человека. Нет, просветитель ни на секунду не сомневался в правильности решения Совета, но то, что живой, редкостно умный, искренне и со страстью преданный делу служения Защитнику Тео должен был покинуть Школу, не могло быть правильным. И это противоречие, не разрешаемое ни одним из известных просветителю логических приемов, врезалось в душу при каждом неловком движении мысли, мучило его бессонными ночами. Но сказать об этом Тео – просто сказать – всегда было где-то за чертой реального, и только во снах просветитель видел не раз себя и Тео, сидящими где-нибудь и беседующими обо всём, как раньше.
Мимо проходил торговец кофе, и Тео, вытащив последние монеты и пожелав, чтобы у них с Инанисом был кофе, как раньше, когда они сидели в кабинете просветителя и частенько не замечали за разговорами, что уже наступило время, когда Ледяной Замок, словно огромный сом, погружался на дно сонной реки. Тогда Инанис сокрушался, что из-за него слушатель нарушает распорядок Школы, и качал головой, но на самом деле был доволен…
– Кофе? – Тео протянул Инанису картонную кружку, и тот взял, по привычке обхватывая её двумя руками, хотя было совсем не холодно.
На мгновение обоим показалось, что они в Ледяном Замке, и высокие стрельчатые окна привычно индевеют, покрывая небо Школы просветителей причудливыми узорами. Кричат ночные птицы,
