Красный флаг: история коммунизма - Дэвид Пристланд

Приливная волна, как можно было понять, шла с Запада. В отличие от Китая, Запад был широким синим океаном — романтическое место сильных эмоций, открытого мышления и динамизма. В финальном эпизоде закадровый голос предсказывал Окончательное слияние Китая с Западом: «Хуанхэ суждено перелечь плато из желтой почвы. Хуанхэ в конечном итоге впадет Заднее море»{1268}.

Документальный сериал дважды показали по телевидению в Китае, прежде чем он был запрещен и стал одним из самых Популярных документальных фильмов в истории мирового телевидения. Кульминация этого прозападного идеализма наступила 30 мая 1989 года, когда студенты на площади Тяньаньмэнь сделали из пенопласта тридцатифутовую статую, Богиню демократии, противостоящую гигантскому портрету Мао, напоминающую американскую Статую Свободы.

В течение нескольких предыдущих дней казалось, что демонстранты потеряли движущую силу, и насилия можно будет избежать. Но статуя была знаком решимости студентов продолжать. Теперь, когда протестовали и рабочие, а члены партии стали переходить на сторону противника, Дэн и руководство начали опасаться повторения польского краха 1980 года. Видимый успех военного подавления оппозиционного движения Ярузельским придал им уверенности, и они решили действовать, 3 июни войска были посланы, чтобы очистить площадь. Столкнувшись с протестующими, вставшими у них по пути, солдаты открыли огонь по толпе[885]. Рано утром 4 июня танки дошли до площади Тяньаньмэнь и сокрушили Богиню Демократии. От 600 до 1200 человек погибло, и от 6000 до 10 000 было ранено{1269}.

Резня на площади Тяньаньмэнь стала серьезным унижением для Дэна, и ее последствия ощутимы до сих пор. Сразу после этого события насилие отрицательно сказалось на реформах Дэна. Казалось, урок был очевиден: только консерватизм может спасти государство. Казалось, Китай на пути к брежневским ограничениям и застою. Но восприятию суждено было снова измениться после неудачи августовского путча и краха СССР в 1991 году; прилив истории теперь, кажется, благоприятствовал капитализму. Для жителей Чжуннаньхая, центра партийной власти, уроки 1989-1991 годов указали единственное направление: Китай должен был отвергнуть две революции 1980-х годов, либерально-демократическую и перестройку. Он будет сопротивляться притяжению Запада и идти своим собственным нереволюционным путем, тем, что соединил силу рук и рынка.

Эпилог.

Красные, оранжевые, зеленые… и снова красные?

I

В 2002 году китайские исследователи общественного мнения попросили пекинских студентов ответить на вопрос, кто, по их мнению, является величайшим героем, однако дали на выбор всего два варианта: американский IT-предприниматель Билл Гейтс или молодой большевик, герой Гражданской войны Павел Корчагин. Результат оказался ничейным: оба получили по 45%. Но когда студентов спросили, чьему примеру они бы последовали, 44% опрошенных назвали Гейтса, 27% — обоих и лишь 13% — только Корчагина{1270}. И даже такой результат, свидетельствующий о достаточно активной поддержке ценностей социалистического самопожертвования в Китае XXI века, олицетворением которых был Корчагин, не означает безоговорочного одобрения героя Николая Островского. Образ Корчагина сформировался в сознании китайцев не на основе книги, а на основе исключительно популярного двенадцатисерийного телевизионного фильма «Как закалялась сталь», созданного в 2000-е годы. Этот телесериал был типичным постмодернистским продуктом слияния культур: советского классического социалистического реализма, воплощенного в посткоммунистической Украине украинскими актерами, фильм был профинансирован частным коммерческим заказчиком Шэньчжень и показан китайским каналом, который номинально является коммунистическим. Этот Корчагин сильно отличался от героя романа 1930-х, а также от образов Корчагина, созданных советским кино ранее, в 1940-е и 1950-е годы: герой осуждает насилие, творимое Красной армией, собирается жениться на своей возлюбленной Тоне, хотя в книге Павел решает разорвать с ней отношения из-за ее буржуазного происхождения. Как объяснил директор сериала, «мы смягчили классовое самосознание героя, сделали его более человечным, более понятным зрителю».

Неолиберальные революционеры, бывшие маргиналами в начале 1970-х годов, теперь торжествовали — в идеологическом, культурном и политическом отношении. Когда китайцы смотрели «Как закалялась сталь» в 1950-е, на пике русофильских настроений, они ничуть не сомневались, что самопожертвование Корчагина было выше, чем стяжательский капитализм. Через 50 лет Билл Гейтс, живое олицетворение корпоративных ценностей стоимостью в миллиарды долларов, стал предметом героического преклонения. Дискуссии в Интернете, в которых обсуждалась книга Островского, были полны ностальгии по ценностям Павла, характерной для представителей старшего поколения, но люди среднего возраста часто негодовали, что напрасно последовали примеру Павла, а среди молодых людей интерес к этому герою в целом отсутствовал.

Конечно, романтизм предпринимателя тоже не обходился без борьбы, но это было мирное деловое соревнование, а не воинствующая насильственная коммунистическая революция. И создавалось впечатление, что для большинства населения мира двухсотлетняя гражданская война наконец закончилась. Хотя неолиберальный уклад и вызвал исключительное экономическое неравенство (особенно заметное в Китае, чье общество по уровню экономического неравенства заняло второе место в Азии, после индуистского монархического Непала), давление было слишком небольшим, чтобы вызывать социальную революцию. Китай, некогда бывший наиболее радикальным оппонентом проамериканского мирового порядка, стал одним из основных бенефициариев этого порядка, богатея на экспорте своих товаров на Запад. В Китае и, конечно же, во всем остальном мире неолиберализм обещал людям богатство и развитие, которые не требовали классовой борьбы или войны. Казалось, что каждые может стать Биллом Гейтсом, если будет действовать достаточно энергично. Утверждение Френсиса Фукуямы, что история закончилась, через десять лет после 1989 года выглядело очень правдоподобно.

Уроки, извлеченные из падения коммунизма, сыграли определяющую роль в интеллектуальной победе неолибералов. В свое время роль коммунизма в победе над нацизмом поспособствовала широкому распространению смешанных экономик после 1945 года, а крах коммунизма в 1989 году был признан доказательством того, что Фридман, Рейган и Тэтчер оказались правы: государство не должно вмешиваться в экономику. Советская командная экономика принципиально не отличалась от послевоенной смешанной экономики, но была более статичным вариантом последней. Согласно утверждениям журналистов Дэниела Ергина и Джозефа Станислава, выпустивших в 1998 году популярную книгу «Командные высоты» — своеобразный некролог по коммунизму, падение Берлинской стены вызвало «широкую дискредитацию центрального планирования, вмешательства государства в экономику и государственной собственности»{1271}. Неудивительно, что неудачи коммунистического строя регулярно использовались сторонниками либеральной глобализации, гибких рынков труда, свободной торговли и твердой валюты для опровержения критики, направленной в их адрес; в 2000 году колумнист газеты «Нью-Йорк Таймс» Томас Фридман высокомерно завершил атаку на антиглобалистов, выступавших в Сиэтле[886], приведя исторический пример: «Существует слишком много [профессиональных] союзов и активистов, желающих быстрого устранения глобализации: надо всего лишь воздвигнуть несколько стен [то есть торговых ограничений] и научить жизни всех, кто с этим не согласен. Уже была на свете страна, в которой предприняли такую попытку. В ней всем была гарантирована работа, рынок защищен и всех учили, как жить. Эта страна называлась Советский Союз. Так вот, она плохо кончила»{1272}.

Сторонники либерального капитализма, распространенного в 1990-е годы, не только использовали коммунистический опыт для доказательства того, что свободный рынок является экономической необходимостью; они также настаивали, что такой капитализм является более моральным строем, нежели коммунизм. Фукуяма в своей книге «Конец истории и последний человек» (1992) особенно акцентировал этот аспект. Он настаивал, что все люди — мужчины и женщины — нуждаются в уважении к личности и признании (тимосе) и только либеральная демократия способна гарантировать эти блага всем и каждому в равной мере. Следовательно, Фукуяма предлагал либеральную романтическую альтернативу марксистскому варианту романтизма. Люди становились более счастливыми не от того, что вовлекались в творческий коллективный труд, свободный от рыночных потрясений, а оттого, что могли свободно самовыражаться и получать признание со стороны окружающих{1273}.