Необходимые вещи - Стивен Кинг

- Верно. А полиция штата с ним беседовала?

- М-м-м... нет.

- Конечно. Вот ты и побеседуй. Но думаю, мы оба и так знаем ответ, правда?

- Святоша Хью, - сказал Клат.

- Бьюсь об заклад, что он, - сказал Алан и подумал, что, возможно, первое предположение Генри было не так уж далеко от истины.

- О'кей, Алан. Я все сделаю.

- И сразу же перезвони мне. Второе. - Он продиктовал Клату номер и заставил повторить, чтобы убедиться, что записано правильно.

- Позвоню, - сказал Клат и вдруг взорвался. - Что происходит, Алан? Проклятье, что тут такое происходит?

- Не знаю... - Алан внезапно почувствовал себя стариком, уставшим, замученным стариком... и злым к тому же. Злился он уже не на Генри Пейтона за то, что тот отстранил его от дела, а на того, по чьей вине происходит все это безумие. И с каждой минутой в нем крепла уверенность: стоит им докопаться до дна, они сразу: поймут, что виновник один-единственный. Вильма и Нетти, Генри и Хью, Лестер и Джон; кто-то соединил их проводами и замкнул цепь. - Я не знаю, Клат, но мы докопаемся.

Он повесил трубку и снова набрал номер Полли. Его желание выяснить отношения, разобраться, отчего она так на него набросилась, постепенно теряло свою остроту. Вместо него возникало другое чувство, гораздо более тревожное: глубокий, неосознанный, но все возрастающий страх, что она попала в беду. Гудок, еще гудок и еще. Нет ответа.

"Полли, я люблю тебя и нам надо поговорить. Пожалуйста, сними трубку. Полли, пожалуйста, сними трубку. Полли, пожалуйста".

Алан как будто молился. Он хотел перезвонить Клату и попросить выяснить что с ней до того, как тот начнет выполнять все остальные задания, но не смог. Этого делать нельзя, это дурно. В городе того и гляди произойдет еще один взрыв. "Но, Алан, предположим, Полли тоже подсоединена к цепи?". Эта мысль вызвала какие-то неясные воспоминания, но они растворились, прежде чем Алан смог придать им более четкие очертания.

Он повесил трубку на рычаг, прервав последний гудок на самой середине.

3

Полли больше не могла этого выносить. Она перевернулась на бок, потянулась к телефону... и звонок неожиданно прервался. "Так, подумала Полли, - а звонил ли он вообще?". Она лежала в постели, прислушиваясь к отдаленным раскатам грома. В спальне было душно. Очень душно, как в середине июля, но открыть окна она не могла, так как всего неделю назад попросила Дейва Филипса, местного плотника-умельца, вставить зимние рамы. Поэтому она сняла старые джинсы и сорочку, в которых ездила за город, и, аккуратно свернув их, положила на стул у двери. Теперь она лежала в одном белье, надеясь поспать немного, прежде чем принять душ, но сон не шел.

Мешал, конечно, бесконечный вой сирен за окном, но основная причина бессонницы была в Алане, в том, что он сделал. Она не могла понять и примириться с его предательством, самым гнусным из всех, о которых юна когда-либо слышала, но и отделаться от мыслей о нем тоже была не в силах. Она пыталась думать о другом (о сиренах, например, гудевших так, как будто конец света наступил), но мысли упорно возвращались к первопричине ее теперешнего состояния. К тому, как он действовал за ее спиной, как вынюхивал. Как будто проводишь рукой по зеркально гладкой отполированной поверхности не ожидая подвоха, а тут, на тебе, заноза.

"О, Алан, ну как ты мог?" - спрашивала Полли его и себя заодно.

Голос, ответивший на вопрос, удивил ее. Принадлежал он тете Эвви, в нем не было жалости и сочувствия, что, впрочем, всегда отличало тетушкину манеру беседы, но помимо этого в нем отчетливо слышался гнев.

"Если бы ты сама рассказала ему правду, он не поступил бы так".

Полли резко села в постели. Голос был гневный, неприятный, это верно, но самое неприятное в нем то, что он принадлежал ей самой. Это был ее голос. Тетя Эвви умерла много лет назад. Она подсознательно приписывала этот внутренний протест, раздражение, гнев тете, переваливала, как говорится, с больной головы на здоровую. Так застенчивый женолюб подбивает приятеля переговорить от его имени с девушкой, которая ему нравится.

"Послушай, девочка, разве я не говорила тебе, что этот город перенаселен привидениями? Может быть, это все же я, твоя тетя?".

Полли испугано всхлипнула и зажала рукой рот. "А может быть, и не я. В конце концов, какая разница, кто именно? Вопрос вот в чем, Триша: кто нагрешил первым? Кто солгал первым? Кто первым скрыл правду? Кто бросил первый камень?".

- Это несправедливо! - крикнула Полли в пустой душной комнате и со страхом посмотрела на свое отражение в зеркале. Она ждала, когда тетя Эвви заговорит вновь, но, так и не дождавшись, легла.

Предположим, она согрешила первой, если только сокрытие части правды и несколько слов безобидной лжи - грех. Но предположим. Разве это давало Алану право проводить расследование без ее ведома, как это делается с подсудимыми? Разве давало это ему право трепать ее имя в переписке и переговорах с полицейскими управлениями других штатов? Или устраивать за ней слежку... или... как там это называется... шпионить?.. .

- Не думайте об этом, Полли, - прошептал знакомый голос. Перестаньте себя терзать, вы вели себя абсолютно правильно. Я имею в виду ваш последний поступок. Вы слышали виноватую нотку в его голосе?

- Да, - отчаянно прошептала Полли в подушку. - Да! Да, я слышала! Что ты насчет этого скажешь, тетя Эвви? - Ответа не последовало... лишь странное легкое покалывание

(вопрос вот в чем, Триша)

в подсознании. Как будто она о чем-то забыла, что-то выпустила из виду

(хочешь конфетку, Триша?).

Полли перевернулась на бок, и азка качнулась, стукнувшись о налившуюся грудь. Она услышала, как что-то царапнуло в маленькой серебряной темнице.

"Нет, - подумала Полли, - ничего там живого нет, шуршит какая-нибудь сухая травка, вот и все. Мысль о том, что там нечто живое, это твои фантазии".

- Хр-хр-хр.

Серебряный шарик тоненько звякнул, устроившись между хлопчатобумажной чашкой бюстгалтера и простыней.

- Хр-хр-хр.

"Эта штуковина живая, - сказал голос тети Эвви. - Она живая, Триша, и тебе это известно".

"Не болтай ерунды, - рассердилась Полли и перевернулась на спину. - Каким образом там может помещаться живое существо? Предположим, оно может дышать сквозь эти крошечные отверстия, но чем она, во имя всего святого, питается?". "А может быть оно питается ТОБОЙ, Триша?".

- Полли, - пробормотала она, - меня зовут Полли.

Покалывание в подсознании стало гораздо ощутимее - и тревожнее Полли даже труднее дышалось. Затем телефон зазвонил снова. Она глубоко вздохнула и села. Лицо ее носило следы бесконечной усталости. Гордость и тоска объявили войну друг другу.

"Поговори с ним, Триша, ну что тебе стоит. А лучше послушай его. Ты ведь не слишком часто это делала раньше, правда?".