Первый закон: Кровь и железо. Прежде чем их повесят. Последний довод королей - Джо Аберкромби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«К тому же эта печь безумно раскачивалась сутки напролет».
Он то пытался есть свою овсянку из пляшущей миски, то извергал те мизерные порции, какие сумел проглотить. Но в трюме хотя бы не было опасности, что его искалеченная нога подвернется и он вывалится за борт в открытое море.
«Да, это путешествие нельзя назвать приятным».
Но теперь все позади. Корабль подплывал к причалу на переполненной пристани. Матросы уже сражались с якорем и кидали концы на пристань. Вот и сходни скользнули с палубы на пыльный берег.
– Отлично, – произнес практик Секутор. – Я собираюсь пойти выпить.
– Пей сколько угодно, но не забудь потом найти меня. Завтра нас ждет работа. Уйма работы.
Секутор кивнул, жидкие пряди волос качнулись по сторонам узкого лица.
– Как же, я ведь живу, чтобы служить.
«Не знаю, для чего ты живешь, но сомневаюсь, что ради этого».
Фальшиво насвистывая, практик неторопливо двинулся прочь, с грохотом сбежал по сходням, спустился на причал и исчез между пыльных бурых строений.
Глокта тревожно смерил взглядом узкие мостки, покрепче ухватился за трость и облизал беззубые десны, собираясь с духом для первого шага.
«Вот уж поистине акт беззаветного героизма».
На мгновение он засомневался: не благоразумнее ли будет переползти по сходням на животе.
«Это уменьшило бы вероятность сорваться в воду, но вряд ли выглядело бы уместно. Грозный наставник городской инквизиции, вползающий в свои новые владения на брюхе!»
– Дать вам руку?
Практик Витари искоса глядела на него, опираясь спиной на корабельные поручни; ее рыжие волосы торчали во все стороны, как колючки чертополоха. Во время путешествия она, словно ящерица, почти постоянно нежилась на палубе, совершенно равнодушная к качке, и наслаждалась убийственным зноем настолько же, насколько Глокта ненавидел его. О выражении ее лица было трудно судить – его скрывала черная маска практика.
«Но могу поспорить на что угодно, что она улыбается. Наверняка готовит в уме первый рапорт архилектору: «Большую часть дороги калека блевал в трюме. Когда мы прибыли в Дагоску, его пришлось выгрузить на берег вместе с поклажей. Он успел стать всеобщим посмешищем…»
– Разумеется, нет! – отрезал Глокта.
Он взгромоздился на сходни с таким видом, словно привык рисковать жизнью каждое утро. Доски угрожающе закачались, когда он утвердил на них правую ногу, и он с болезненной ясностью увидел, как серо-зеленая вода плещется об осклизлые камни набережной далеко-далеко внизу.
«Тело обнаружат в порту…»
Однако ему удалось без происшествий доковылять до конца сходней, волоча за собой высохшую ногу. Он ощутил абсурдный прилив гордости, когда добрался до пыльных камней причала и снова оказался на твердой земле.
«Смех, да и только. Можно подумать, я уже разбил гурков и спас город, а не проковылял каких-то три шага».
В качестве оскорбительного дополнения к увечью теперь, когда Глокта привык к постоянной качке на корабле, незыблемость суши вызвала у него головокружение и тошноту, а тухлая соленая вонь от палимого солнцем порта отнюдь не помогала исправить положение. Он заставил себя проглотить комок едкой слюны, закрыл глаза и обратил лицо к безоблачному небу.
«Черт, до чего жарко!»
Глокта уже забыл, как жарко бывает на Юге. Стояла осень, но солнце заливало землю яростным светом, и он истекал потом под своим длинным черным пальто.
«Одеяния инквизиции, быть может, отлично подходят для устрашения подозреваемых, но, боюсь, они плохо приспособлены для жаркого климата».
Практику Инею было еще хуже. Гигант-альбинос постарался закрыть каждый дюйм своей молочно-белой кожи, даже надел черные перчатки и широкополую шляпу. Он смотрел вверх, на ослепительное небо, подозрительно и страдальчески щуря розовые глаза, и его широкое белое лицо вокруг черной маски усеяли капли пота.
Витари поглядывала на них сбоку.
– Вам двоим стоило бы почаще бывать на воздухе, – пробормотала она.
Человек в черной инквизиторской одежде ожидал их в дальнем конце причала. Он держался в тени, вплотную к осыпающейся стене, но все равно обильно потел. Это был высокий костлявый человек с выпуклыми глазами и крючковатым носом, красным и облезлым.
«Нас встречает делегация? Судя по ее масштабу, меня здесь не слишком хотят видеть».
– Я Харкер, старший инквизитор города.
– Были. До моего прибытия, – отрезал Глокта. – Сколько у вас людей?
Инквизитор насупился.
– Четыре инквизитора и около двадцати практиков.
– Не так уж много, чтобы оберегать такой большой город от измены.
Хмурая мина Харкера стала еще более угрюмой.
– До сих пор мы справлялись.
«О да, еще бы. Правда, умудрились потерять своего наставника».
– Это ваш первый визит в Дагоску? – осведомился Харкер.
– Мне довелось провести на Юге некоторое время. – «Лучшие дни моей жизни. И худшие дни моей жизни». – Я был в Гуркхуле во время войны. Видел Ульриох. – «В руинах после того, как мы сожгли город». – Два года провел в Шаффе. – «Если принимать в расчет императорские тюрьмы. Два года в кипящей жаре и убийственной тьме. Два года в аду». – Но в Дагоске я еще не был.
– Хм, – пробормотал Харкер, на которого эти новости не произвели впечатления. – Ваши покои расположены в Цитадели.
Он кивнул в сторону огромного утеса, высившегося над городом.
«Ну конечно, как же иначе. На самом верху самого высокого здания, могу поручиться».
– Я провожу вас, – продолжал Харкер. – Лорду-губернатору Вюрмсу и его совету наверняка не терпится встретить нашего нового наставника.
В его словах прозвучала некоторая горечь.
«По-твоему, эту работу следовало поручить тебе? Я счастлив, что могу тебя разочаровать».
Харкер быстрым шагом двинулся к городу, практик Иней трусил рядом, вжав толстую шею в могучие плечи и прилипая к каждой тени, как будто солнце метало в него крошечные дротики. Витари двигалась по пыльной улице зигзагом, словно в танцевальном зале, заглядывала в окна и в узенькие боковые улочки. Глокта упорно сопел позади. Его левая нога от напряжения уже пылала.
«Калека не успел проковылять и трех шагов по городу, как свалился на землю; остаток пути его пришлось нести на носилках, он визжал как недорезанная свинья и просил воды, а те самые горожане, которых он был прислан устрашить, в остолбенении взирали на это…»
Он сжал губы, вонзил остатки зубов в пустые десны и заставил себя двигаться быстрее, чтобы не отставать от других. Рукоять трости врезалась в его ладонь, позвоночник на каждом шагу пронизывала мучительная боль.
– Это Нижний город, – буркнул Харкер через плечо. – Здесь размещается коренное население.
«Огромная, душная, пыльная, вонючая помойка».
Ветхие дома нуждались в ремонте: шаткие одноэтажные лачуги, покосившиеся здания из полусырого глинобитного кирпича. Все люди были смуглокожие,
