Гнев дракона. Эльфийка-воительница - Бернхард Хеннен

— Оттащите его от нее! — приказал Гата. — Это разрушит узы демоницы.

Удар угодил прямо в лицо Барнабе. Во рту появился металлический привкус. Силы уходили. Кто-то отнял у него руку Икушки.

— Слушай меня, демоница, — громким голосом говорил Гата. — Твоя сила разрушена. Король с мечом духов хочет, чтобы ты остановилась. Он дал своей крови, чтобы наши стрелы могли убить твое тело. Беги, пока можешь. Потому что если ты останешься, он придет, чтобы навеки положить конец твоему существованию!

Барнаба не поверил своим ушам.

— Аарон?

— Да, сам бессмертный изгонит тебя, демоница! Беги! Второй возможности у тебя не будет!

Удар пришелся Барнабе в спину, настолько сильный, что он рухнул лицом вперед.

— Аарон, — недоверчиво повторил он. Неужели его жизнь проклята? Неужели так предначертано, что бессмертный снова и снова разрушает его счастье?

Новые удары заставили Барнабу застонать. Он поднял руки.

— Она сбежала. Я снова сам себе хозяин. Спасибо… спасибо вам, — слабо произнес он.

Гата недоверчиво поглядел на него.

— Демоница хитра. Мы должны быть совершенно уверены, что изгнали ее, — он указал на труп Икушки. — Сожгите ее тело! А раскаленными дровами из ее костра мы изгоним ее и из тела святого человека.

Барнаба с ужасом наблюдал за тем, как они тащат тонкие ветки из его зимних запасов, наливают сверху масло и бросают на огонь тело Икушки.

— Я очищен, — настаивал он, но Гата лишь покачал головой.

— Пока что это слова демоницы срываются с твоих губ. Но мы спасем тебя. Доверься мне, друг мой.

Охотники вытащили из огня раскаленные ветви.

— Тащите его сюда! Пусть демоница почувствует жар огня.

Они стиснули его со всех сторон, мучили его, пока он с криками не отрекся от своей любви и не плюнул в пламя на тело Икушки.

А в глубине души он поклялся отомстить Аарону, который во второй раз разрушил его жизнь. Пусть бессмертный тоже узнает, каково это: лишиться всего, что составляло для тебя смысл жизни.

Сомнения и вороньи лапы

— Следите за тем, чтобы острия не торчали из песка слишком сильно.

Ашоту хотелось ругаться. Этот совет Датамес давал им уже в сотый раз. Гофмейстер беспокойно расхаживал взад-вперед по песчаному руслу. Их всего лишь горстка крестьян. Все в темных туниках, натерлись грязью. Ночь была безлунной. Ашот даже собственной руки не видел, как тогда определить, насколько эти чертовы штуки торчат из песка?

— Разве он не великолепен?

Ашот вздохнул. Только этого не хватало. Иногда у него возникало такое чувство, что Нарек восхищается просто каждым, кто командует чем-то большим, чем собственный зад.

— Почему? — раздраженно поинтересовался он.

— Ну, послушай, гофмейстер мог бы лежать в своей собственной постели и спать. А что делает он? Он здесь, внизу, с нами. Ты слышал истории про его постель? Говорят, что она размером с мою хижину в Бельбеке. А подушки набиты надушенными волосами женщин и…

— Продолжай в том же духе, и скоро на том берегу будет стоять вся лувийская армия и глазеть на нас.

— Думаешь? — Нарек всерьез растерялся. — Стук мотыг ведь гораздо громче…

Ашот на миг закрыл глаза. Вот такой этот Нарек, такой честный и открытый, что даже жалко.

— Тут ты прав, — примирительным тоном произнес он. — Меня как раз удивляет, что они еще не показались.

— Наверняка работа кошколюдей. Они всем головы поотрезали.

— Только не на другом берегу. Туда они не ходят.

— Откуда ты знаешь? Я думал… — Нарек умолк. — Извини. Я не хотел тебя обидеть. Я просто не могу никак привыкнуть к тому, что ты теперь полководец.

— А я и не полководец! — С Нареком просто невозможно сохранять спокойствие.

Ашот ненавидел свои новые обязанности командующего тысячи из южной Нари. Они застали его врасплох. Он не чувствовал себя готовым к этому. Боялся он не лувийцев. Он боялся ужасной ответственности. Он должен быть примером для тысячи. Он не годился для этого! Завтра люди, которые выполняют его приказы, умрут! При мысли об этом ему становилось очень плохо. Люди, которых он не знал даже в лицо, отправятся на смерть. И если он допустит ошибку, начнется резня. Он не знал, как командовать тысячей воинов. Всего несколько недель назад он сам впервые взял в руки меч, а теперь должен принимать решения в бою.

Ашот запустил руку в кожаный мешочек, висевший у него на поясе, и вынул оттуда один из бронзовых крючков. Бросил его на землю перед собой и осторожно вдавил ногой в песок. На нем были деревянные ботинки, как у всех, кого послал в русло реки Датамес.

Некоторое время оба молча занимались своей работой. Ашот думал о том, чтобы сбежать. Если он сейчас смоется, то до битвы его наверняка никто не найдет. А после… Вероятно, Муватта победит. И тогда уже никому не будет интересно, что он сбежал.

Ашот краем глаза поглядел на Нарека. Этот дурак наверняка останется. Его даже спрашивать не надо, не хочет ли он смыться. Ему вспомнилось, как сильно настаивала Рахель на том, чтобы он присмотрел за ее мужем. О нем она совершенно не тревожилась. А ведь он совсем не воин, и такой парень, как Володи, без труда мог бы изрубить его на мелкие кусочки за более короткое время, чем потребуется для того, чтобы прожевать кусок сухой лепешки.

— Жаль, что сейчас не завтрашняя ночь, — произнес Нарек. — Я боюсь.

— Ты получишь местечко поспокойнее…

— Я не этого хочу, — с поразительной горячностью перебил его друг. — Я буду стоять, как все остальные. Ты не отправишь меня в лагерь под каким-нибудь предлогом!

— Ты мне дашь договорить? Завтра утром бессмертный передаст нам штандарт. Золотого льва на палке. И каждый будет знать, где стоят «Львы Нари». И если линию прорвут, мы все должны будем собраться вокруг льва. Это задача для мужественного и честного человека. Никого лучше я не знаю. Ты будешь защищать его своим телом! Наверняка лувийцы попытаются отнять его у нас, — он не сказал ему только одного: что штандартоносцы будут стоять в третьем и четвертом рядах. То есть в относительной безопасности, если на поле битвы такое вообще возможно.

— Не знаю… Не лучше ли будет, если это сделает настоящий воин? Что, если на меня нападут? Ты же знаешь, я не особенно отличался на учениях.

— Для штандарта мне нужен человек с львиным сердцем. Такой, который, как мне кажется, выстоит, когда остальные побегут. Я думаю, что это можешь сделать только ты, Нарек.

Его друг отчаянно вздохнул.

— Если ты считаешь, что я действительно единственный… Но, прошу, присмотри за мной. Мне кажется, что ты доверяешь мне больше, чем я сам себе.