Квартира № 66 (СИ) - Богатикова Ольга Юрьевна

– Что такое? – заволновалась я. – Что-то не так?

Петр и Глафира переглянулись.

– Все так, девочка, – улыбнулась колдунья. – Петя дал тебе очень хорошую защиту. Теперь я за тебя спокойна.

Родник

Следующая неделя оказалась спокойной. Целых семь дней меня никто не дергал, не хватал за руки и вообще никак не беспокоил.

Я спокойно съездила в офис на совещание, получила задание доработать свои рисунки, и теперь целыми днями переделывала на графическом планшете элементы костюмов домового, русалок, лешего и мага-целителя.

Рейт, ранее встречавшийся мне едва ли не ежедневно, куда-то пропал. О себе он напомнил всего один раз, когда нашел мои аккаунты в социальный сетях и добавился в друзья.

Глафиру Григорьевну я видела только в окно. В нашем дворе наконец-то начали устанавливать детский игровой городок, и теперь она вместе с Аристархом Семеновичем наблюдала за ходом работ.

Зато Белецкий теперь навещал меня каждый вечер. Поначалу он придумывал для визитов повод («Как поживают ваши прекрасные глаза, Алиса?»), а потом заявил, что его фантазия не настолько богата, чтобы постоянно фонтанировать идеями, и начал заглядывать в гости просто так.

Его посещения нисколько меня не напрягали. Наоборот, я то и дело поглядывала на часы, ожидая, когда у офтальмолога закончится рабочий день, и он окажется на моем пороге.

Два вечера подряд мы пили в моей кухне какао, затем начали выходить на прогулку. Бродили по местным улочкам, ужинали в кафе и разговаривали, разговаривали, разговаривали.

Петр оказался отличным собеседником. Помимо того, что он мог поддержать разговор на любую тему, у него неожиданно обнаружилось прекрасное чувство юмора. Ему отчего-то нравилось меня смешить – каждый раз, когда я принималась хихикать над его шутками, в глазах Белецкого мелькали довольные огоньки.

Сегодня вечером мы тоже вышли на прогулку. Далеко уходить не стали, поэтому бродили вдоль лесной опушки и слушали пение какой-то невидимой птахи.

– Петя, могу я задать тебе вопрос?

– Задавай.

– Кольцо, которое ты надел на мой палец – оно особенное, да?

– Конечно, особенное. Обычные украшения от микробов не защищают, и амулетами не являются.

– Я не об этом. Когда Глафира Григорьевна увидела его ободок, она очень удивилась, помнишь? А вчера утром я повстречала на улице Гену…

– Ему ты тоже показала татуировку?

– Нет, Гена приметил ее сам. Он шел навстречу, но вдруг остановился в двух шагах, присвистнул и заявил: мол, очень рад, что я все-таки наладила с тобой отношения. Что это значит, Петя?

– Вампиры – создания чувствительные, – заметил Белецкий. – А энергетические особенно. Все видят, все ощущают.

– Петя.

– Ничего особенно в этом кольце нет. Кроме того, что оно зачарованное. Несколько лет назад я решил попробовать себя в артефакторике, поэтому наложил на перстень несколько заклятий и прокипятил его в котле с бактерицидным составом. Получилось весьма недурственно.

– И все?

– Ну… Еще эта цацка является символом моего рода.

– Символом?..

– Отличительным знаком. Такие перстни есть у всех членов моей семьи. Камень, который расположен в его середине, усиливает магические способности своего владельца. Это отличное подспорье в критических случаях – например, во время серьезных операций.

– И ты кипятил такое бесценное кольцо в котле?

Он пожал плечами.

– Других украшений у меня не было, а этот перстень устойчив к любому воздействию. После моих манипуляций он стал только лучше.

– Понятно. Выходит, маги, которые видят на мне это кольцо, думают, что я – часть твоей семьи?

– Вроде того. Подобные побрякушки мои родственники дарят своим детям, невестам и женам.

О! Невестам и женам…

Что ж. А мне дали просто поносить. Петя не говорил, что я могу оставить перстень у себя навсегда.

– Ты мог бы носить его сам.

– Зачем? Моя работа не настолько серьезна, чтобы таскать с собой усилитель магии.

– А как же принадлежность к семье?

Петр махнул рукой.

– У меня с ней сложные отношения. Я предпочитаю держаться один.

Почти минуту мы шагали молча. А потом я придвинулась ближе и взяла Белецкого за руку.

– Знаешь, – негромко сказала ему, – у меня с родней все тоже непросто. Когда мне было пять лет, мои родители решили, что не хотят жить вместе и развелись. Я тогда осталась с отцом – мама почему-то не захотела забирать меня к себе. Мы два года прожили с ним вдвоем, а потом он женился на Кате. Знаешь, мой папа – человек с очень непростым характером. Он своевольный, жесткий, непримиримый. Я понимаю, почему мама от него ушла. С ним… сложно. А Катя живет с папой уже двадцать лет. Она сильно его любит и готова мириться с тем, что он – это он. Она и меня этому научила – что людей нельзя переделать, и они вовсе не обязаны соответствовать нашим желаниям и надеждам. Меня Катя тоже приняла и полюбила. Знаешь, со своей родной матерью за все эти годы я общалась всего три или четыре раза. Она живет на другом конце страны, у нее есть муж и дети, которых я никогда не видела. Меня же вырастила мачеха. Своей настоящей мамой я считаю именно ее. Раньше я на родительницу очень обижалась, считала, что она меня бросила, и я ей не нужна. Собственно, так и есть. Не нужна. Мы обе друг другу не нужны. При этом я не представляю, как жила бы без отца и без Кати. Они – моя семья, и я очень ими дорожу.

Белецкий осторожно сжал мою ладонь.

– А мои родители никогда не были женаты, – сказал он, глядя куда-то вдаль. – Отец изменил с моей матерью своей законной жене. Он тогда преподавал в медицинском университете и увлекся одной из студенток. Она слишком поздно сообщила ему, что беременна. Наверное, надеялась, что Егор Дмитриевич, увидев ее живот, оставит супругу и женится на ней. А он не оставил и не женился. У него была приличная уважаемая семья, и отец не хотел ничего менять. Конечно, он мог бы легко устроить аборт на любом сроке, но дело почему-то затянулся, и я все-таки родился. Утаить этот факт оказалось невозможным…

– Почему?

– Потому что, во-первых, глава рода – мой дед – сразу ощутил, что в семействе Белецких случилось пополнение, а во-вторых, мои родственники всегда считали, что кровь – не водица, а потому всех отпрысков, даже незаконных, нужно держать при себе. В общем, отец дал мне свою фамилию и семейный перстень, периодически переводил матери деньги на мое содержание и время от времени приглашал на семейные праздники. Последнее было обязательным условием деда. К слову сказать, он единственный относился ко мне по-человечески. Для остальных я был и остаюсь ублюдком. В том числе, для отца. Меня такое положение дел никогда не устраивало, поэтому я предпочитаю жить сам по себе.

– А твоя мама?

– Она вышла замуж и родила мне замечательную сестру. Сейчас сестра замужем и живет за границей. У нас отличные отношения, раз в год я летаю к ней в гости. Мать и отчим несколько лет назад умерли – оба от сердечного приступа, но с разницей в три года. Вот и вся история моей семьи.

Мне стало неловко.

– Прости, пожалуйста, – негромко сказала ему.

– За что? – удивился Белецкий.

– За то, что влезла в твои личные дела.

– Ерунда, – махнул рукой Петр. – Однажды я бы все равно тебе о них рассказал.

Мои губы сами собой растянулись в улыбке. Петя улыбнулся в ответ и поцеловал мою руку.

К дому мы вернулись в сумерках. На новой детской площадке во всю веселилась ребятня. Мальчики и девочки облепили горки-лазалки, как обезьянки, и, громко хохоча, шумно во что-то играли.

– Забавно, – усмехнулся Белецкий, кивнув в сторону. – Смотри, новый городок поставили, а старые качели не увезли. Теперь они здесь, как бельмо на глазу.

Я пожала плечами. Ну да, ржавое облезлое чудище стояло на месте. Ну, так что ж? Рабочие, которые смонтировали новые качели, убирать прежние вовсе не обязаны. Не удивлюсь, если это недоразумение будет стоять здесь вечно. Его конструкция такова, что дети продолжат качаться на нем до следующего большого взрыва.