Колокола Обречённых - Pferd Mantel

Откуда Маша пришла и кто она – на Селе по сию пору никто не знает. Но ценят и любят все – и любя, называют – Наша Маша.

Калейдоскоп начинает складываться….

ТОГДА. Кимры. Июль 2010 года. Наша Маша.

Кимры – городок так себе. Наркоманский такой городишко. Почему так вышло – а кто его знает, только вместо мяча кимрские пацаны почему-то предпочли гонять винт. Ерунда какая-то. Занятно получается: присел братишка на винт – полгодика – годик – и в могилку, вот так вот. Прямо напасть какая-то, мать её. Так и с Машуткой Трубниковой случилось. Сначала школа, макияж, дискотеки, первый парень, слёзы – сопли – бросил, потом второй, третий, подружка в Москве на «рынок» устроилась, «поехали со мной, ты чё – дура?? – такие бабки!!!», Москва, какой там «рынок» – проза: по ночам на съёмной квартире феей, по 3 тыщи рублей в час (полторы – мусорам, штуку – сутеру), побег, паспорт так и остался у воротил секс-индустрии, домой на попутке за минет, мама в шоке, отец бухает не просыхая – алкаш, венеролог – «ой, там целый букет», дома на замок, а что дальше???! Валерка – сосед познакомил с Мовсесом, своим, типо, шефом. Так Маша устроилась секретаршей что-ли в фешенебельный дом отдыха, где Мовсес заправлял кухней. Вадик, директор заведения, оказался нормальным мужиком – помогал и копеечкой и советом Машке – видной, стройной девахе, и та, будучи постоянно с Вадиком на работе, нафиг, влюбилась в начальника. Ну ё-моё. Сколько же вам говорили – не путайте личного со служебным… А у Вадика там Маша была не одна. В целом, надо сказать, у мужика была губа не дура – и сотрудниц он подбирал по своему вкусу – высоких, молодых и, да, сговорчивых девиц. А что?! Ну и вот. Маша заходит в кабинет начальника, а там перед Вадиком Кира на коленях. Ну это ж беда, правда?! Опять всё по кругу. Слёзы -сопли… ну и так далее. Короче, не мил, не дорог, значит – ну её, эту работу. Ага. Встреча одноклассников – три года прошло, кто как устроился, этот в мусора, тот – в Москве менеджер, подружки все – кто «феит», кто замуж повыскакивали, водочка, пивко, снова водочка, сосед по парте Вовочка, «Машк, да лана тебе, махни, поправит мигом», СТОП. Винт. И всё, пипец, Маша – вниз по наклонной. Вещи из дома, деньги у матери из кошелька – последние: всё как обычно у них.

Через восемь месяцев Маша умерла.

Это случилось в заброшенном детском саду, где Маша с Вовчиком зависали уже несколько дней. Дома она не появлялась уже больше недели. Наверное, её искали, но это ей было пофигу. Кайф – постоянный кайф, ЭТО состояние – больше девку ничего не волновало. Ширнуться – втупить, отдаться Вовчику и тем парням, которых он собой приводил. Да, это было неописуемо. Та жизнь бесила, нахер такую жизнь. Секс втроём, вчетвером сразу в ЭТОМ состоянии – это была жизнь. Рядом, со стеклянными глазами и трясущимися руками, Вовчик готовил очередную порцию, а Болдырь, его корифан, мешал и всё порывался отнять у Вовца ложку. Быкач, нажравшись каких-то грибов час назад, сидел рядом с лежащей на раздроченной кровати Машей, и закатив зенки, шарил у неё под юбкой, пытаясь проникнуть в неё пальцами, но у него не получалось, потому что Маша сжимала ноги, не в силах противостоять его напору – просто не было сил и кружилась голова.

– Машке сперва, Машке – подсунул «баян» Болдырю Вовчик – накати ей, пусть её накроет сперва

Когда зелье разошлось по Машиным венам, снова пришло ЭТО состояние, мир начал разворачиваться, становиться объёмным, предметы оживали и ей срочно, необходимо стало любить их всех, сразу… Сердце стало биться с невероятной частотой и снова глаза заволокла эта сладостная пелена. Вот кто-то из парней вошёл в неё – мощно и грубо, её перевернули, вывернули, вот вошёл в неё второй – неважно кто. Как бьётся сердце – ого. Кайф. В рот. Маше нужно взять в рот. Вот. И тут щелчок в голове – и тьма. Так умерла Маша Трубникова.

В эту ночь в морге городской больницы, где тело Маши находилось уже трое суток – а как же? – уголовное дело – мёртвые нарушили правило, написанное понятно Кем, правило лежать тихо. Мёртвые встали. В эту ночь они вставали везде. Они бились и стучались в стены и двери трупохранилищ – многоярусных выдвижных шкафов, где тела дожидались своих судеб – кому в землю, кому в огонь – по решению тех, кто ещё жил и имел к этим телам родственное отношение. Машу опознали, и отец с матерью уже отплакали над ней свои слёзы. Мёртвые, кто имел возможность, бродили и шатались, сталкиваясь между собою в тесном пространстве покойницкой. Они ничего не соображали – просто чувствовали дикий, неутолимый голод. Сторожа сожрали в течении нескольких минут, и теперь его обглоданный до костяка труп, дёргался, пытаясь подняться у дверей покойницкой – но как это сделать без рук и ног?

Машино тело патологоанатом оставил на разделочном столе назавтра – когда приедет следователь из района, тогда решил и вскрывать, а зачем торопиться?! Поэтому, когда Маша очнулась, всё что она увидела, это была пелена. Через какое-то время она сообразила откинуть эту пелену. Простыня, всего лишь простыня. Звуки пришли тоже не сразу, потом. Шарканье, клацанье, скрежетание. Маша поднялась и попробовала осмотреться. Странно, где это я, подумала девушка. Боже, это же морг, Боже. Но страха не было, как не было и других чувств. Эти голые люди, бродящие вокруг – мёртвые, догадалась Маша, и её эта мысль не удивила. Я умерла – спокойно домыслила она. Но если так – почему нет чертей и ничего не горит? Вот он какой – ад. Дежурный свет, оставленный на ночь в покойницкой был тусклый и мигал, но даже при нём Маша смогла рассмотреть синяки на своём мертвенно бледном теле, свою пугающую наготу. Я мертва, ещё раз подумала она – но я соображаю. Странно. Но не страшно. Всё доступно – морг, мёртвые люди бродят. Никому из них нет дела ни до кого. Боли нет, холода нет, страха нет. Вот она какая, смерть-то. Мама… – подумала было Маша, но чувств и переживаний не пришло. Маша сорвала повязку из бинта и пластыря, которой кто-то зачем-то заклеил её промежность. Зачем? – подумалось Маше… Девушка была абсолютно нага, и когда слезала со стола на кафель пола ей подумалось, что он наверняка отвратительно холодный, но когда ноги коснулись пола холода не было. Странно. К ней подковыляла голая отвратительная старуха, заплывшая жиром и громко клацающая зубами. Труп – подумала Маша и оттолкнула мерзкое тело. Старуха никак не отреагировала. Девушка подошла к закрытой двери покойницкой, перед которой выкидывал антраша на полу обглоданный костяк охранника и встала, глядя на него. Его сожрали мертвецы – посетила Машу мысль, но она её не ужаснула. – Я голая, а где одежда? Потом она посмотрела внутрь покойницкой, где бродили толкаясь, мертвецы и поняла, что одежда – лишнее. Повернув ключ, Маша открыла дверь и вышла. Покойники потянулись в выходу за ней. За дверью было темно, но Маша видела всё другим зрением. Каталки, целые и поломанные. Ворох простыней. Зачем это всё? Это подвал, там за поворотом будет лестница. Поднявшись по ней на следующий этаж, Маша заглянула в окошко. Я в больнице, – пришло понимание. Маша вышла в коридор первого этажа. Сзади слышалось шаркание – мёртвые шли по пути, проторенному Машей. В коридоре первого этажа практически никого – тусклый свет, на полу разбросаны страницы чьих-то медицинских карт, перевёрнутые стулья. В углу, за стойкой регистратуры, слышится чавканье и утробное ворчание – покойник кого-то ест – спокойно подумала Маша. Пусть себе ест, мне-то что. Вот двери на улицу. Рассвет, и первые лучи солнца на Машином лице. Не греют – возникла мысль – правильно, я ведь умерла. Люди – э, нет! – покойники уже, бродят повсюду. Распотрошённый труп милиционера прямо рядом с перевёрнутым «козлом». Рядом валяется автомат. Надо взять – пришла мысль. Маша подняла автомат, и рука почувствовала что-то липкое. Кровь. Ну и что. Маша, голая, с автоматом в руке, шла по улицам родных Кимр, а за ней брела толпа покойников. Она обернулась, но чувств не возникло… Как хорошо я вижу. Не тепло, не холодно. Зачем они идут за мной? Подумалось, что надо бы зайти домой – сказать матери, что произошло. Так Маша добрела до моста через Волгу и пошла по нему. И тут она увидела то, отчего её затрясло. Там, на горизонте, за домами, в лучах солнца стояла огромная, неописуемо огромная фигура. Кто это, Боже, кто это? – с этой мыслью пришёл страх. Не ведая, не понимая почему, Маша рухнула на колени, боясь снова увидеть эту невыразимую фигуру. Мёртвые, шедшие за ней, толпились чуть сзади, закрывая глаза от этого зрелища – мёртвые подвывали, падали на колени и на землю – они боялись!

И тогда в Машиной голове возникли как-бы слова и картины. Не произнесённые и не услышанные, не написанные – нет, не такие. Просто возникли. И Маша узнала тогда, как устроен мир, и что Добро, и что Зло, как было, как есть и как будет. Она узнала, что есть Бог – огромный, добрый, милосердный, очень старый, но всемогущий, и есть Он – тот, что с давних времён сражается с Богом, Бог мог бы повергнуть его, но настолько добр, что даёт шанс на жизнь даже Злу, и сонмы добрых и злых существ, и смысл жизни, и ужас смерти, и Рай, и Ад, и что это – не какие-то конкретные места с координатами – нет, но они тут, в Царстве Господа, и как ночь меняет день, так и рай и ад, меняют друг друга здесь, на Земле. И что были и другие цивилизации, и есть сейчас – но не здесь, и будут, и жизнь была всегда и всегда будет. Узнала Маша и то, что происходит сейчас в каждой точке этой планеты каждую секунду – не больше и не меньше. И сердце девушки забилось.