Небо над бездной - Полина Дашкова

Какой-то пухлый совслужащий в ушанке, в новеньком дубленом тулупе, с портфелем под мышкой, остановился, пристально посмотрел на Таню.

– Гражданочка, мы с вами где-то встречались.

«Что, если звонившая дама прислала вместо себя этого типа?» – подумала Таня.

– Мне ваше лицо очень знакомо, – продолжал толстяк, – не хотите ли пройти в кондитерскую, погреться? Угощу вас какао и пирожными.

Вглядевшись в щекастое курносое лицо, в маленькие заплывшие глазки, она поняла, что перед ней никакой не посланник, а самый обыкновенный приставала.

– Мальчик, ты любишь какао? – обратился приставала к Мише и присел перед ним на корточки.

– Дядька, ступай прочь! – спокойно ответил Миша и показал язык.

Так научила его говорить няня, если кто-то незнакомый подходит на улице.

– Какой грубый мальчик, – строго заметил толстяк, – вы, гражданочка, плохо воспитываете своего ребенка.

– Пожалуйста, оставьте нас в покое, – сказала Таня.

– Напрасно брезгуете, мадам, – толстяк фыркнул и пожал плечами, – при вашей болезненной худобе, да еще с довеском в виде ребенка, вы, как говорится, дамочка на любителя. Вам, прошу пардону, кочевряжиться не надо.

– Уйди, дурак! Как дам в морду! – крикнул во все горло Миша, затопал и замахал кулачками.

Вот этому никто его не учил. На детский крик стали оглядываться прохожие, и приставала поспешил исчезнуть.

– Мама, я правильно его прогнал? – спросил Миша, гордо вскинув голову.

– Да. Ты молодец, – Таня взглянула на маленькие наручные часы, подарок Федора.

– Мама, что такое довесок? Это плохое слово?

– Само по себе не плохое, но о человеке так говорить нельзя.

– А кочеряжить это от кочерыжки?

– Нет, это значит капризничать.

Миша вдруг засмеялся, очень громко, неестественно, и принялся дергать Таню за руку. Это была его обычная манера. Он требовал, чтобы мама смеялась вместе с ним.

– Ой, не могу! Ну и дурак! Капризничают люди, когда спать не идут или рыбий жир не пьют! Совершенно глупый дурак! Ничего не понимает в жизни!

Ждать уж больше не стоило, но Таня как будто приросла к земле, не могла сдвинуться с места и почти не слышала Мишу. Он перестал смеяться, обиженно выпятил губу, помолчал пару минут, совсем уж собрался заплакать, но раздумал и важно спросил:

– Ты видела, как дядька струсил? Это я его напугал!

– Конечно, Мишенька.

– Ты расскажешь Федору, как я прогнал плохого глупого дядьку?

– Обязательно расскажу.

– И няне? И деду, и Андрюше? Всем расскажешь, какой я грозный? Дядька большой, толстый и меня испугался. Раз-два, и убежал. Мама, почему мы стоим? Пойдем к Арбату.

– Да, Мишенька, сейчас пойдем, – рассеянно ответила Таня и в последний раз огляделась.

– Мама, ты что? – Миша дернул ее за руку. – Ты разве не слышишь, я сказал: пойдем к Арбату! Почему ты совсем не радуешься, что я запомнил улицу?

– Я радуюсь, ты молодец, – пробормотала Таня, шагнула вперед, но вдруг остановилась.

К ним навстречу шла высокая молодая дама. Она шагала широким мужским шагом, но при этом выглядела удивительно женственно. Белая шубка, сапожки на высоких каблуках, вздернутый подбородок, гордая осанка, независимый надменный вид – все в ней выдавало человека, не изведавшего ужасов военного коммунизма.

– Добрый день, мадам Данилофф, – сказала она по-французски.

Повеяло забытым, головокружительным ароматом дорогих духов. У дамы было крепкое сухое рукопожатие, из-под шляпки на Таню смотрели серые, очень красивые и холодные глаза.

– Мама, кто это? – испуганно прошептал Миша.

– Вы не предупредили, что явитесь с ребенком, – строго заметила дама, – и почему я видела возле вас какого-то мужчину? Кто это?

– Никто. Посторонний человек, он подошел случайно, – виновато пробормотала Таня, – а сына я никак не могла оставить дома. Простите.

– Ну, ладно, не будем стоять на месте, мы привлекаем внимание, идемте куда-нибудь.

Они двинулись вперед, к Арбату. Миша молчал, изумленно и обиженно. Дама ему не понравилась, к тому же шли опять слишком быстро. Он вырвал руку, забежал вперед, встал, вскинув голову, уперев кулачки в бока, и громко спросил:

– Мамочка, эта белая дама кто?

– По телефону я не рискнула представиться, – сказала дама, сдержанно улыбнувшись, – меня зовут Элизабет. Я работаю в Нансеновском фонде помощи голодающим. Честно говоря, я едва узнала вас, вы выглядите значительно старше, чем на фото, которое передал ваш муж.

– Вы видели моего мужа?

– Нет. Мой муж общался с вашим мужем в Галлиполи. Могу вас поздравить, месье Данилофф присвоено звание генерала. Он передал для вас письмо, однако мы с мужем решили, что это может быть опасно. Ваш отец служит у Ленина.

– Мой отец врач, он вовсе им не служит.

– Ну, не знаю, как это называется. Он часто бывает в Кремле. По нашим сведениям, туда пускают только проверенных людей, членов большевистской партии.

– Нет, он не состоит в партии, он просто консультирует, лечит их. Где же письмо?

У Тани сел голос, она могла говорить только шепотом.

– Я уже объяснила, письма у меня нет. Когда мы отправлялись в эту страну, нас предупредили, что при всем кажущемся хаосе тайная полиция, ВЧК, здесь работает великолепно, особенно это касается Москвы и Петрограда. Я и так сильно рискую, встречаясь с вами. Но поскольку месье Данилофф ранен, я не сочла возможным пренебречь обещанием, пусть даже данным не мной, а моим мужем.

– Ранен?

Таня остановилась, сильно сжала Мишину руку. Ей было известно, что в ноябре двадцатого Павла, тяжело раненного, полумертвого вывезли из Ялты, когда эвакуировалась армия Врангеля. Она знала, что он выжил, служит в штабе генерала Кутепова в Галлиполи.

– Не надо так пугаться, теперь опасность для жизни миновала, – смягчилась дама, заметив, как побледнела Таня.

– Это уже третье ранение.

– Третье? Да, неприятно. Что делать, он военный. – Элизабет грациозно повела плечами. – Ну, успокойтесь, уже все хорошо. Он поправляется.

– Благодарю вас, Элизабет. Скажите, как это могло произойти? Там ведь нет боевых действий.

– О, там есть нечто другое, едва ли не худшее. Разочарование. Деградация. Кое-кто не выдерживает, сходит с ума. Одному молодому капитану померещилось, будто генерал Данилофф – красный шпион, на том основании, что его тесть в Москве лечит Ленина, ну и еще, при генерале живет еврейский юноша, Джозеф Кац. А для некоторых деятелей белого движения все евреи красные.

– Джозеф Кац? Ося! Боже мой, о нем так давно не было вестей. Скажите, как он? Я не видела его сто лет.

– Джозеф – прелестный мальчик, талантливый журналист, своего рода феномен. В столь юном возрасте уже приобрел популярность, пишет забавные очерки для французских газет. Именно он привел моего мужа к месье Данилофф в госпиталь.

– Ося пишет по-французски? Его печатают? Простите, у меня голова идет кругом. Вы сказали, какой-то сумасшедший капитан стрелял в Павла из-за папы, из-за Оси?

– Перестаньте. Джозеф и ваш отец тут абсолютно ни при чем. Что за странная манера у вас, русских, все усложнять и добавлять себе страданий, которых у вас и так сверх всякой меры? Стрелял сумасшедший. Хотел убить, но только прострелил плечо. Сама по себе рана пустяковая, однако помощь подоспела не сразу, месье Данилофф потерял много крови.

– Когда это случилось?

– Полтора месяца назад, в начале октября. Кажется, в ночь с седьмого на восьмое. Об этом случае даже писали французские газеты.

– С седьмого на восьмое, – чуть слышно, по-русски, повторила Таня, – именно в ту ночь. Господи, что я наделала.

– Теперь самое главное, – Элизабет огляделась, заговорила быстро и тихо. – Французские власти не заинтересованы, чтобы в Галлиполи образовалась боеспособная русская армия. Они делают все возможное, чтобы солдаты и офицеры разъехались в разные стороны, подальше. Америка, Бразилия, Аргентина. Кое-кто даже возвращается в Россию. Ваш муж, как только поправится окончательно, намерен перебраться в Эстонию, Польшу или Финляндию. Зависит от политической ситуации. Словом, поближе к вам. Известно, что некоторым людям удается нелегально покинуть Россию из Петрограда, через Финский залив.

– Павел будет ждать нас?

– Что, простите? – не поняла Элизабет.

Таня не заметила, что последнюю фразу произнесла по-русски. Миша встрепенулся и спросил:

– Кто нас будет ждать?

– Папа. Твой родной папа, – объяснила Таня и посмотрела на Элизабет. – Но каким образом мы с ним сумеем связаться? Нет, я не понимаю. А скажите, как он сейчас выглядит?

– Я не видела его, – терпеливо повторила Элизабет, – но я уже объяснила, что опасности для жизни нет. Он поправляется. Извините, мне уже пора. Да, и еще, печальная весть. Скончалась ваша тетушка. Джозеф просил сказать… Пардон, я забыла, что именно. Знаете, он говорил так много, так возбужденно, все вылетело из головы. Впрочем, кажется, ничего важного. Только эмоции.