Дом на берегу лагуны - Росарио Ферре

В течение всего этого времени у бабушки был от Дедушки только один секрет. Когда в Рио-Негро она беременела шесть раз подряд, то поклялась, что в будущем защитит своих дочерей от подобной участи. Так что, когда девушки вышли замуж, она заставила каждую из них поклясться, что они будут рожать по ребенку не раньше чем через пять лет и тайно будут делать все возможное, чтобы избежать нежелательной беременности.

– Один ребенок еще куда ни шло: мать может всюду возить его с собой без всяких неудобств. Но двое – это первые звенья железной цепи, которыми муж приковывает свою жену к бренной земле.

Это и было то обещание, которое Кармита дала и нарушила через три года после моего рождения. Когда бабушка узнала, что ее дочь забеременела во второй раз раньше установленного срока, она на автобусе приехала из Понсе в Сан-Хуан вместе с акушеркой, чтобы напомнить дочери о клятве, которую та дала. Баби тогда с нами не было, она уехала в Адхунтас на похороны своего шурина Оренсио Монфорта. Если бы Баби была дома, такого бы не случилось. Бабушка Габриэла велела Кармите выпить какое-то зелье, чтобы вызвать выкидыш. Однако средство оказалось слишком действенным – началось сильное кровотечение.

Когда в тот день я вбежала в дом и увидела, что Кармита лежит без сознания на полу, я испугалась. Я не слышала, о чем бабушка Габриэла шепталась с акушеркой, но ясно помню стульчак, забрызганный кровью, – это заставило меня заподозрить, что произошло нечто ужасное. Потом бабушка Габриэла вместе с прислугой перенесли маму на кровать и побежали с окровавленными простынями в прачечную в глубине патио, чтобы папа их не увидел. Тут я услышала, что бабушка успокаивает маму, говорит ей, мол, нечто величиной с четыре месяца лежит в унитазе, и что она разрешилась от бремени. Немного позже, тайком, через заднюю калитку патио, чтобы его не увидели соседи, пришел наш семейный врач и прописал Кармите лекарство, которое остановило кровотечение. Когда папа пришел вечером из своей мастерской, кризис миновал, мама возлежала на подушках, свежая, будто плод агавы, причесанная и надушенная, якобы оправившись после приступа мигрени.

Я помню свой страх и одновременно волнение из-за того, что узнала нечто неположенное, какую-то тайну, объединявшую женщин нашей семьи, которую бабушка Габриэла обещала открыть мне, когда придет время. Возможно, это происшествие и не имело бы больших последствий, если бы мама не перенесла вследствие него тяжелейшую родильную горячку и не оказалась бы серьезно больна. Врач пришел к нам в дом еще раз и сказал моему отцу, что Кармита больше не может иметь детей.

Бесплодие Кармиты явилось для Карлоса тяжелым ударом. Папа был сиротой, и ему казалось: самое печальное, что может произойти с ребенком, – прийти в этот мир, не имея отца. Он мечтал о сыне, с которым они вместе делали бы все то, чего ему никогда не доводилось делать со своим отцом: ловить мидий в Пиньонесе, запускать воздушных змеев на Козьем острове и скакать на лошади вдоль песчаной отмели в Лукильо, чтобы стать настоящим мужчиной. Когда Кармита слышала все это, она молчала. Но чувствовала себя страшно виноватой.

Много лет спустя Баби рассказала мне, как все было. Когда бабушка приехала в Понсе, она убедила Кармиту, что та сможет воспитать второго ребенка гораздо лучше, когда первый – то есть я – немного подрастет и сможет ей помогать. Кармита послушалась бабушку Габриэлу и согласилась на аборт. А потом произошло непредвиденное. Мама уже любила это маленькое, пока еще безымянное и безликое тельце, которое жило в ее теплой утробе, и после всего случившегося впала в глубокую меланхолию.

Однажды Баби обнаружила, что все ножи из ящика кухонного стола исчезли, портновские ножницы не лежат в швейной машинке, а садовые ножницы пропали из сарая, так же как и бритвенные лезвия отца из шкафчика в ванной. Она, как безумная, бросилась искать Кармиту по всему дому и нашла ее в комнате для шитья; та сидела перед «Зингером» с ручным приводом, который папа подарил ей на последний день рождения – роскошная модель, инкрустированная позолоченными букетами роз. Кармита разложила все ножи, ножницы, бритвы рядами на столе, а также иголки и нитки. Она была как в столбняке и смотрела в одну точку.

– Я знаю, что всеми этими ножами и ножницами делают что-то важное, Баби, – сказала она, – но никак не могу вспомнить, что именно.

Баби пришла в ужас; она заперла на ключ все эти предметы и тщательно обыскала дом, дабы быть уверенной, что никакое холодное оружие не попадет в руки Кармиты.

После этого мама вновь погрузилась в прострацию – в черную пустоту, где всегда шел дождь. Она была словно окутана туманом. Ее одежда всегда оказывалась влажной и холодной, и каждый раз, когда я пыталась приласкаться к ней, она отталкивала меня, потому что вспоминала о своем неродившемся малыше.

10. Свадьба Аристидеса и Маделейне

Прадедушка Кинтина, дон Эстебан Росич, был по происхождению итальянец. Он родился в Бергамо, маленьком городке на севере Италии, но много лет прожил в Бостоне и получил американское гражданство в 1899 году. Однажды (должно быть, это произошло году в 1879-м) он вошел в магазин модных товаров «Травиата» в Сан-Хуане сделать вместе с дочерью кое-какие покупки. На прилавке полированного красного дерева лежали штуки разных дорогих тканей: шелковистый муар из Франции, кружева из Бельгии, полотно ярких оттенков из Ирландии. Аристидес Арриготия, дедушка Кинтина, работал в «Травиате» продавцом. Ему было двадцать лет, и жизнь его складывалась неважно. Дон Тито, хозяин магазина, был заносчивый старик, который терпеть не мог иностранцев; он хоть и нанимал их на работу, но платил гроши. Аристидес родился на Острове, но, поскольку его родители были испанцы, дон Тито считал его иностранцем. Каждый раз, когда дон Тито обнаруживал мышей в перьевых подушках, которые продавались в магазине, он давал Аристидесу нахлобучку и всячески оскорблял его.

Аристидес был всегда любезен и сумел даже на таком скромном поприще извлечь для себя пользу. Проработав всего несколько месяцев, он уже знал Добрую половину светского общества столицы и помнил вкусы всех дам, которые покупали у него кружева, камчатую ткань или атлас, чтобы заказать самым лучшим портнихам в городе платья по последней моде.

Дон Эстебан Росич был вдовцом. Он решил уехать и жить на Острове по соображениям здоровья, после того как сколотил состояние, продавая итальянскую обувь в Соединенных Штатах. Он также был владельцем пароходной компании «Таурус лайн», которая осуществляла активный обмен товарами между Сан-Хуаном, Бостоном и Нью-Йорком. Жить на Острове было удобно не только благодаря его здоровому климату, но и потому, что можно было руководить своей торговлей прямо на месте. Месяц назад он вдвоем с дочерью приехал в Сан-Хуан и только что купил шале в Розевиле, на голубых холмах Гуайнабо, где было немного прохладней, чем на побережье. Розевиль был первым населенным пунктом в американском стиле: в домах были камины из кирпича и наклонные крыши из шифера с огромными водостоками для таяния воображаемых тропических снегов.

Росич с дочерью пришли в «Травиату», чтобы купить ткань для простыней, наволочек и занавесок; чего только не надо было купить, чтобы обустроить новый дом!

– Чем могу вам служить? – улыбаясь, спросил их Арриготия, увидев, как дон Эстебан входит в магазин, опираясь на серебряную трость и держа Маделейне под руку. – Мы только что получили модные товары из Европы.

Он говорил на безупречном английском, и дона Эстебана это удивило. В то время в Сан-Хуане почти никто по-английски не говорил.

– Где вы жили в Соединенных Штатах, юноша? – спросил старик любезно, слегка дотронувшись до его плеча рукояткой трости.

Аристидес был такой белокурый и излучал такую уверенность в себе, что дон Эстебан принял его за американца.

– Я родился здесь, сеньор, – вежливо ответил он. – Я коренной пуэрториканец. Мои родители эмигрировали на Остров из Страны Басков незадолго до моего рождения. Меня зовут Аристидес Арриготия. Рад знакомству. – И он пододвинул стул для Маделейне.

Кинтин часто рассказывал мне об Аристидесе, это был его любимый дед, и он говорил о нем с нежностью. Его фотография в серебряной рамке всегда стояла на столе в библиотеке нашего дома. Кинтин не знал своего деда со стороны отца. Буэнавентура много раз рассказывал ему о героических подвигах своих далеких предков, которые скакали на лошадях по бескрайним просторам, вооруженные аркебузами и копьями, но все это были сказочные персонажи, а не люди во плоти и крови. Аристидес, напротив, был любимый дедушка с розовыми щеками и седыми усами и бородой.

Аристидес был высокий и сильный, он и в самом деле был похож на жителя Пиренейских гор. Он сразу же понравился дону Эстебану. Тот всегда симпатизировал людям, которые пробились в жизни, преодолевая трудности, неминуемые для бедняка.