Деревушка - Уильям Фолкнер

- Вы расписались "Флем Сноупс".

- Да, - сказал тот. - Ну и что? - Рэтлиф молча смотрел на него. - Ага, понятно. Вам и мое имя тоже нужно, чтобы, по крайности, один из нас не мог потом отпереться. Ладно. - Он взял вексель, нацарапал что-то еще и снова протянул Рэтлифу. - А вот ваши десять долларов. Помогите-ка мне снести машину.

Но Рэтлиф не шевельнулся, потому что мужчина дал ему не деньги, а еще какую-то бумагу, сложенную в несколько раз, замусоленную, с обтрепанными краями. Рэтлиф развернул ее и увидел, что это другой вексель - на десять долларов с процентами, подлежащий оплате по требованию через год после оформления, - выданный больше трех лет назад "Айзеку Сноупсу или предъявителю сего", подпись - "Флем Сноупс". На обороте была передаточная запись (Рэтлиф узнал руку, которая только что подписала два имени на первом векселе): "Минку Сноупсу от Айзека Сноупса ( + ) за неграмотностью", а ниже, и опять той же рукой, - другая, только что высушенная промокательной бумагой или просохшая сама по себе: "В. К. Рэтлифу от Минка Сноупса". Рэтлиф спокойно и невозмутимо разглядывал вексель почти целую минуту.

- Все в порядке, - сказал мужчина. - Мы с Флемом его двоюродные братья. Бабка оставила нам троим по десяти долларов на брата. Мы должны были получить деньги, когда самому младшему - а это он и есть - стукнет двадцать один. Флему понадобились наличные, он и занял их у него под вексель. А потом и ему понадобилась наличность, я и купил у него Флемов вексель. Ну а ежели вам желательно узнать, какого цвета у него глаза, или еще что, можете сами поглядеть, когда будете на Французовой Балке. Он живет у Флема.

- Понятно, - сказал Рэтлиф. - Айзек Сноупс. Так вы говорите, ему уже двадцать один?

- А откуда иначе он взял бы десять долларов, чтобы одолжить Флему?

- Ну конечно, - сказал Рэтлиф.- И все-таки это не десять долларов наличными...

- Послушайте, - сказал мужчина. - Я не знаю, что у вас на уме, да и знать не хочу. Но вам меня не одурачить, да и я вас дурачить не собираюсь. Ежели б вы не были уверены, что Флем уплатит по тому, первому, векселю, вы не взяли б его. А ежели за тот вы спокойны, чего ж за этот-то беспокоиться, тут и сумма меньше, и за ту же самую машину я его даю, да и законный срок вот уж два года как вышел. Отвезите ему оба векселя. Отдайте их ему, вот и все. И еще передайте от меня словечко. Скажите так: "От родича, который все ковыряется в земле, чтобы с голоду не подохнуть, тому родичу, который больше в земле не ковыряется и стал хозяином скотины и сенного сарая". Скотины и сенного сарая. Так и скажите. Лучше всего повторяйте это про себя, покуда будете ехать, чтоб уж наверняка.

- Ладно, не беспокойтесь, - сказал Рэтлиф. - Так, значит, выеду я по этой дороге к Уайтлифскому мосту?

Ночевал он у родственников (он родился и вырос неподалеку от этих мест), на Французову Балку приехал на другой день после полудня, поставил упряжку во дворе у миссис Литтлджон и пошел к лавке, где на галерее сидели явно те же самые люди, что и год назад, когда он в последний раз был здесь, и среди них Букрайт.

- Букрайт говорит, будто доктор-то в Мемфисе вырезал у вас не что-нибудь, а бумажник,- сказал один. - Немудрено, что на поправку ушел целый год. Удивительно, как это вы не померли, когда очухались: хвать, а бумажника нет.

- Тут-то я и вскочил, - сказал Рэтлиф. - А не то бы до сих пор там валялся.

Он вошел в лавку. Передняя половина ее была пуста, но он не остановился, как можно было ожидать, не дал даже глазам привыкнуть к полумраку. Он подошел к прилавку, приветливо здороваясь:

- Здравствуйте, Джоди! Здравствуйте, Флем! Не беспокойтесь, я сам все возьму.

Уорнер, склонившийся над конторкой, за которой сидел приказчик, поднял голову:

- А-а, стало быть, вы опять на ногах.

- И опять в трудах, - сказал Рэтлиф, заходя за прилавок и открывая единственную стеклянную витрину, в которой вперемешку лежали ботиночные шнурки, гребенки, табак, патентованные лекарства и дешевые сласти. - Как знать, может, это одно и то же. - Он принялся тщательно отбирать яркие, полосатые леденцы, одни брал, другие откладывал в сторону. Туда, где за конторкой, не отрываясь от бумаг, сидел приказчик, он не взглянул ни разу, да и тот на него глаз не поднял, - Вы не знаете, дядюшка Бен Квик дома?

- А где ж ему быть? - сказал Уорнер. - Только, сдается мне, вы уже продали ему швейную машину года два или три назад.

- Конечно, - сказал Рэтлиф, откладывая леденец и беря другой. Потому-то я и хотел бы повидать его дома: там, ежели ему станет дурно, будет кому его отхаживать. На этот раз я сам хочу купить у него кое-что.

- Чем же таким он разжился, черт возьми, что вы ради этого вон какой конец отмахали?

- Козами, - сказал Рэтлиф. Он считал леденцы и складывал их в карман.

- Чем?

- Да, да, козами. Вот уж вы бы никогда не подумали, правда? Но во всей йокнапатофской округе и в Гренье нет ни одной козы, кроме тех, что у дяди Бена.

- М-да, и впрямь не подумал бы, - сказал Уорнер. - Только ума не приложу, на что они вам?

- На что человеку козы? - сказал Рэтлиф. Он подошел к колпаку для сыра и положил монету в коробку из-под сигар. - Ясное дело - в фургон запрягать. У вас все здоровы - вы, дядя Билл, миссис Мэгги?

- Угу, - буркнул Уорнер. Он снова обернулся к конторке.

Но Рэтлиф этого уже не видел. Расплатившись, он сразу вышел на галерею, угощая всех леденцами.

- Доктор прописал, - сказал он. - Как бы он теперь еще один счет не прислал, на десять центов, за совет слопать на пять центов леденцов. Что ж, от леденцов я не откажусь. А вот все сидеть да сидеть, это не по мне. Но он велел.

Он лукаво и дружелюбно взглянул на сидевших. Скамья была длинная, они стояла у стены, под окном, у самой двери. Человек, сидевший с краю, встал.

- Ладно, - сказал он. - Так уж и быть, садитесь. Да ежели б вы и не болели, все равно еще с полгода прикидываться будете.

- Должен же я хоть что-нибудь получить за свои семьдесят пять долларов, которые вылетели у меня из кармана после этой истории, - сказал Рэтлиф. - Ну хоть уважение у людей, хотя бы на время. Только вы хотите меня посадить на самом сквозняке? Нет, уж лучше раздвиньтесь, а я сяду посередке. - Они раздвинулись и освободили ему место в середине. Теперь он сидел прямо под открытым окном. Он положил в рот леденец и, посасывая его, заговорил слабым, тонким, трогательным голосом, еще не окрепшим после недавней болезни: - Да, друзья. Я бы все еще валялся в постели, ежели бы не хватился бумажника. Но только когда я встал, вот тут только я перепугался не на шутку. "А вдруг, думаю, я тут себе лежу целый год, а какой-нибудь ловкач приехал и наводнил швейными машинами не только Французову Балку, но и всю Йокнапатофскую округу". Но господь меня не оставил. Пропади я пропадом, не успел я встать с постели, как он или кто там еще послал мне барана - точь-в-точь, как в Писании, когда он спас Исаака. Он послал мне владельца козьего ранчо.

- Чего? - сказал один.

- Козьего ранчо. Вы-то небось об козьих ранчо и не слыхали никогда. Потому что в наших краях до такой штуки никому не додуматься. Для этого надо быть северянином. И вот один северянин где-то там в Массачусетсе, или в Бостоне, или в Огайо додумался, и прикатил сюда, в Миссисипи, с целым саквояжем зелененьких, и купил в пятнадцати милях к западу от Джефферсона две тысячи акров самой лучшей земли, какая только нашлась - все холмы, да лощины, да травы, - и обнес ее десятифутовой загородкой, такой частой, что, наверно, и вода-то сквозь нее не течет, и совсем уж приготовился было загребать деньгу лопатой, как вдруг сообразил, что ему не хватает коз.

- Чепуха, - сказал кто-то. - Коз всем хватает.

- И потом, - вдруг резко сказал Букрайт, - ежели вы хотите, чтобы вас и вон там, в кузнице, слышали, мы можем всем скопом туда перейти.

- Ну конечно, - сказал Рэтлиф. - Вам, ребята, и невдомек, до чего приятно языком потрепать после того, как полежишь на спине в таком месте, где каждый, кому тебя слушать неохота, может встать и уйти, а ты за ним пойти не можешь. - Тем не менее он немного понизил голос - высокий, отчетливый, насмешливый, неторопливый. - Так вот, ему они были нужны позарез. Вы не забывайте, что он северянин. Они делают дела не так, как мы. Надумай кто в наших краях завести козье ранчо, он просто взял бы да завел, потому как коз у него и без того больше, чем нужно. Только предупредил бы, что его дом, или веранда, или гостиная, или другое какое место, откуда коз никак не отвадить, - это и есть козье ранчо, и все тут. Но северянин сделает иначе. Ежели уж он берется за дело, так организует целый синдикат, согласно печатному своду правил, и имеет патент от самого министра из Джексона, тисненный золотыми буквами и гласящий, что, мол, мое вам нижайшее, подтверждаю, что двадцать тысяч коз, или чего там еще, суть воистину козы. Он не начнет с коз или с участка земли. Он начнет с листа бумаги и карандаша и все расчислит и выверит у себя в кабинете: столько-то коз на столько-то акров и столько-то футов загородки, чтоб козы не разбежались. А потом напишет в Джексон и получит патент на всю эту землю, загородку и коз, и сперва купит землю, чтобы было где поставить загородку, и поставит ее, чтобы наружу ничего не выскочило, а уж после станет покупать скотину, которой за этой загородкой гулять. И вот сперва все шло как по маслу. Нашел он землю, да такую, что самому господу богу и тому не снилось устроить на ней козье ранчо, купил ее почти без хлопот, пришлось только разыскать хозяев и втолковать им, что он действительно собирается платить им деньги, а загородка, можно сказать, сама собой выросла, потому что он сидел себе на месте, посреди участка, и знай только денежки выкладывал. А потом он видит, что коз не хватает. Обшарил он всю округу вдоль и поперек, чтобы набрать столько коз, сколько в патенте написано, а то золотые буквы так в лицо ему и скажут, что он плут. Но только все попусту. Как он ни бился, а загородки остается еще на пятьдесят коз. Стало быть, теперь это уже не козье ранчо, это банкротство. Или отдавай назад патент, или хоть из-под земли достань эти пятьдесят коз! Что ж получается? Человек притащился черт знает из какой дали, из самого Бостона, штат Мэйн, купил две тысячи акров земли, поставил сорок четыре тысячи футов загородки, а теперь вся эта затея может сорваться из-за коз дядюшки Бена Квика, потому что других коз между Джексоном и штатом Теннесси нет как нет.