Такие неformatные взрослые - Наталия Белопольская

– Вы в этом уверены? – сочувственно произнес партийный работник. – Знаете, от нее тоже поступило заявление.

– Как? – поразился Эдуард Васильевич. – И от нее? И что же она пишет?

– Выражает озабоченность вашим состоянием здоровья. Просит помочь. Спасти вашу светлую голову. Боится проживать с вами совместно, так как вы недавно курили в постели и чуть не устроили пожар.

– Я курил в постели? – снова поразился знаменитый физик. – Я хочу немедленно видеть свою жену.

– Пожалуйста, – ласково кивнул горкомовец, – сейчас же едем к вам домой.

Эдуард Васильевич ехал к себе на квартиру с тремя сотрудниками горкома партии. Он понял, что одного его уже никуда не отпустят. Он очень надеялся на Катю. Она знала его с юности. Эдуард уважал свою жену и считал ее честным и бескомпромиссным человеком. Он не верил, что Катя могла написать такое заявление.

Подойдя к квартире, Эдуард Васильевич услышал музыку, голоса и смех. Создавалось впечатление, что в квартире праздник. Однако удивляться было некогда, и он позвонил. Наконец дверь распахнулась. На пороге стояла жена. Она была в нарядном платье с красивой прической.

– У нас что, гости? – спросил Ковалев. – По какому случаю?

– Ты забыл, бедненький, – ответила жена жалостливо, – сегодня – день моего рождения!

– Как сегодня? – изумился Ковалев, – а какое сегодня число?

– Ничего, ничего, – быстро проговорил сотрудник горкома, который беседовал с академиком раньше, – ну, забыли, бывает. Вы слышали, товарищи? – обратился он к другим сопровождающим. Те дружно закивали головами.

– Пойдемте-ка с нами, – ласково обратился горкомовец к академику.

– Куда? – успел еще спросить Эдуард Васильевич.

Но к нему уже спешили санитары. Что было дальше, академик уже действительно не помнил.

– Вы мне верите? – спросил мой академик.

– Ужасная история, – ответила я, – искренне вам сочувствую, но поймите меня тоже, я – на работе, и должна вам задать положенный вопрос: – Какова цель вашей консультации? Чем я сейчас могу вам помочь?

Мысленно я уже нарисовала себе картину дальнейшей жизни Ковалева. Видимо, его выпустили из клиники, когда он стал никому не интересен и политическая ситуация в стране изменилась. Но карьера его была загублена. Иначе, почему он работал сантехником в детском санатории?

– Видите ли, в чем дело, – признался Ковалев, – я написал книгу. О Владимире Высоцком. Дело в том, что я хорошо его знал лично. Мы были знакомы, общались. Мне бы хотелось, чтобы вы ее прочитали и сказали свое мнение.

– Я с удовольствием прочитаю, – удивилась я, – но странно, что вы обратились с этой просьбой ко мне. Вам надо обратиться в издательство.

– Я все-таки физик, – с достоинством произнес Эдуард Васильевич, – а тут, можно сказать, лирическое произведение. Я, как автор, переживаю. Вдруг и в этой сфере я получу полное фиаско?

Кроме того, мне необходимо проанализировать свою жизнь! Я хочу вам все рассказать. Быть может, вы, как психолог, мне что-нибудь подскажете!

– Вас не удовлетворяет ваше теперешнее положение? – уточнила я.

– А как вы думаете? – горько отозвался бывший академик, – ведь я лишился всего! Даже собственных детей.

Я смотрела на Ковалева с огромным сочувствием.

– Не знаю, смогу ли чем-то вам помочь, – наконец произнесла я, – но если хотите, приходите на следующую встречу.

Ковалев встал и поцеловал мне на прощанье руку.

На следующей встрече Эдуард Васильевич продолжил свой рассказ.

Ковалев вышел из клиники через пять лет. Еще в больнице он узнал, что его жена подала на развод, и их развели заочно. Ни жена, ни дети его в больнице не навещали. Потом ему сообщили, что из квартиры его выписали. Кроме того, дети написали заявление, что отказываются от своего отца, потому что он плохо отзывался о великом вожде.

Татьяна в больнице не появилась ни разу.

Когда условия содержания Ковалева в клинике стали помягче, его навестил один старый друг. Он рассказал академику, что в институте его объявили сумасшедшим и сказали, что из больницы его долго не выпустят. Почему-то сотрудники быстро в это поверили. Он рассказал также бывшему академику, что из академиков Ковалева уже исключили.

Оказалось, что жена Эдуарда Васильевича вышла второй раз замуж и проживает с новым мужем в прежней квартире. Татьяна тоже вышла замуж и продолжает работать в том же институте, заведуя бывшей лабораторией Ковалева. Кстати, муж Татьяны – нынешний директор института.

«А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!» – припомнила я слова популярной песенки.

– Таким образом, – подытожил свой рассказ Ковалев, – когда я вышел из больницы, идти мне было совершенно некуда.

– И что вы сделали? – спросила я, представляя его плачевное положение, – у вас остались какие-то друзья или родственники? Кто-то мог помочь вам?

– Нет, – горько ответил бывший физик, а ныне сантехник. Никого у меня к тому времени не осталось. Да я и не хотел общаться с людьми из своего бывшего окружения. Скажите, вы понимаете меня, вы мне верите? Для меня это очень важно!

– Конечно, я вам верю, – успокоила я Ковалева, – и очень вам сочувствую. Так куда вы пошли после выписки из клиники?

– Я поехал в деревню, где когда-то давно мы с женой снимали дачу для своих детей. Оказалось, что на окраине деревни пустует небольшой старый дом. Хозяин его умер, домишко разваливался. Его родственники разрешили мне в нем пожить.

– А чем же вы платили?

– Да есть еще на свете добрые люди, – ответил бывший академик, – я сказал, что дом починю, приведу в порядок, они и пустили. Ну, а потом я устроился на работу.

– В детский санаторий?

– Да, там почти все деревенские работали. Я пошел и договорился обслуживать бассейн. В санатории были очень этому рады, у них не было своего специалиста, и они вызывали по любому поводу мастера из Москвы. Так что мне повезло.

– Вы и сейчас там живете? – спросила я, чувствуя, что история подходит к концу.

– Да, я выкупил этот домик в деревне, живу там и работаю в санатории. И еще я верю в Бога, – неожиданно добавил Ковалев.

– Конечно, – кивнула я, – понимаю, после таких испытаний вы стали верующим человеком.

Но вы говорили мне о том, что вас не устраивает ваше нынешнее положение. Скажите, а вы не пытались встретиться со своими детьми? Они ведь уже взрослые люди и, возможно, смогли бы вас понять и даже были бы рады встрече с вами.

– Нет! – воскликнул Эдуард Васильевич, вскочив со стула и забегав по моему кабинету, – Я не хочу! Что я им скажу? Что работаю сантехником, живу в деревне и моя жена – простая деревенская баба?

– Вот оно, больное место, – с грустью констатировала я и сказала:

– Нет, вы просто скажете им, что вы живы, здоровы, что вы их родной отец и что вы не забыли о них.

– Нет, – снова воскликнул Ковалев, – лучше прочитайте мою книгу о Владимире Высоцком и скажите, есть у меня талант или нет. Если я прославлюсь как писатель, то смогу прийти к своим детям с гордо поднятой головой!

– Ну, хорошо, – согласилась я, – прочитаю, приносите свою книгу. Но все же подумайте о том, что я вам сейчас предложила.

Ковалев привез мне рукопись примерно через неделю. Он сказал, что хотел немного ее подправить перед тем, как отдать мне. Рукопись оказалась весьма объемистой, и я взяла ее домой. По дороге я предвкушала удовольствие, как вечером налью себе чашку чая и займусь чтением. Мне всегда нравился Высоцкий, и я не сомневалась, что книга написана талантливо.

«Какой потрясающий человек, – думала я о Ковалеве, – талантливый физик, академик, не сломался, попав в сложнейшую жизненную ситуацию. Выжил, выстоял, да еще написал книгу, которая, несомненно, окажется бестселлером. И такой человек доверился мне!»

Я очень-очень хотела помочь Ковалеву.

«Талантливый человек талантлив во всем!» – припомнила я чье-то изречение. Вдруг издание этой книги изменит жизнь талантливого физика, бывшего академика?

Но меня ждало разочарование…

Буквально с первых страниц книги я поняла, что она не содержит абсолютно ничего нового. Истории о жизни Высоцкого, которые я уже читала в журналах и других книгах, были рассказаны не наилучшим образом. Компиляция отрывков из известных мне источников, да и то не самая удачная! Комментарии автора и его размышления по поводу творчества Владимира Высоцкого тоже были неинтересны. Я с недоумением перелистала рукопись. Ну и ну! Я не знала, что и думать. Да, литературным талантом Ковалев явно не обладал, но ведь он не мог не понимать, что его произведение не представляет никакого интереса для читателя! И моя роль – психолога, который хочет облегчить незаслуженно суровую долю ученого, – тоже становилась мне не понятной.

Ковалев, как я понимала, хотел прийти к своим детям признанным писателем, а не уничтоженным ученым, больным или не совсем нормальным человеком. Теперь этот план не годился.