Анархизм. Сочинения одного из лидеров мирового анархического движения начала ХХ века - Эмма Гольдман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тщетно лживая пресса отрекалась от Леона Чолгоша, как от иностранца. Парень был продуктом нашей собственной свободной американской земли, убаюкивавшей его на сон грядущий патриотической песней:
Страна моя, тебе,
Свободы милый край.
Кто скажет, сколько раз этот американский ребенок испытывал гордость на праздновании Дня независимости или Дня поминовения погибших в войнах, когда искренне чествовал национальных героев? Кто знает, не был ли он также готов «сражаться за страну и умереть за ее свободу», пока до него не дошло, что у таких, как он, страны нет, потому что у них отняли все, что они произвели, пока он не понял, что свобода и независимость его юношеских мечтаний – всего лишь фарс. Бедный Леон Чолгош, твое преступление заключалось в слишком чувствительном общественном сознании. В отличие от твоих лишенных идеалов и безмозглых американских братьев твои идеалы поднялись над брюхом и банковским счетом. Неудивительно, что на твоем суде из всей разъяренной толпы ты произвел впечатление на одного человека – газетчицу – как провидец, совершенно не обращающий внимания на свое окружение. Твои большие, мечтательные глаза, должно быть, видели новый и славный рассвет.
Теперь обратимся к недавнему примеру сфабрикованного полицией анархического заговора. В этом залитом кровью городе Чикаго на жизнь начальника полиции Шиппи покушался молодой человек по фамилии Авербух. Немедленно на все четыре стороны света заголосили, что Авербух анархист и анархисты виновны в покушении. За всеми, кто был известен своими анархистскими идеями, установили слежку, несколько человек арестовали, библиотеку анархистской группы конфисковали, а все митинги запретили. Само собой разумеется, что за этот поступок, как и во многих предыдущих случаях, должна нести ответственность я. Очевидно, американская полиция приписывает мне оккультные способности. Я не знала Авербуха, я на самом деле даже имени его никогда раньше не слышала, и «вступить в сговор» с ним я могла только в астральном теле. Однако полицию ни логика, ни справедливость в подобном деле не интересуют. Они ищут мишень, дабы замаскировать абсолютное невежество в деле, в психологии политического акта насилия. Авербух был анархистом? Никаких убедительных доказательств этому нет. В стране он пробыл всего три месяца, языка не знал и, насколько могу судить я, чикагским анархистам был совершенно неизвестен.
Что привело его к преступлению? Авербух, как и большинство молодых эмигрантов из России, несомненно, верил в мифическую свободу Америки. Первое боевое крещение он получил полицейской дубинкой во время жестокого разгона демонстрации безработных. Он также изведал американское равенство и возможности в тщетных попытках найти работу. Словом, трехмесячное пребывание в славной стране заставило его понять, что обездоленные во всем мире находятся в одинаковом положении. На родине он, должно быть, уразумел, что закон писан не для бедняков и между русским и американским полицейским никакой разницы нет.
Вопрос для умного социального исследователя состоит не в том, целесообразны ли действия Чолгоша или Авербуха, как и не в том, целесообразна ли гроза. То, что неизбежно производит впечатление на мыслящих и чувствующих мужчин и женщин, так это зрелище жестокого избиения невинных жертв в так называемой свободной республике, а также унизительной, выматывающей душу экономической борьбы, и воспламеняет искру, приводя к взрыву в переутомленных, возмущенных душах людей, подобных Чолгошу или Авербуху. Никакие преследования, травля, репрессии это социальное явление не остановят.
Но часто спрашивают, не признавали ли анархисты совершение актов насилия? Конечно, они всегда готовы взять на себя ответственность. Я утверждаю, что ими двигали не учения анархизма, а страшное давление условий, делавших жизнь невыносимой для их чувствительной натуры. Очевидно, что анархизм или любая другая социальная теория, делающая человека сознательной социальной единицей, служит закваской для бунта. Это не просто утверждение, а проверенный всем опытом факт. Тщательное изучение имеющих отношение к этому вопросу обстоятельств прояснит мою позицию еще больше.
Давайте рассмотрим некоторые из наиболее значимых анархистских насильственных акций за последние два десятилетия. Как ни странно, один из самых крупных актов политического насилия произошел здесь, в Америке, в связи с Хомстедской забастовкой 1892 года.
В то памятное время Сталелитейная компания Карнеги задумала раздавить Объединенную ассоциацию рабочих чугунолитейной и сталелитейной промышленности. Управляющий заводом Генри Клей Фрик получил приказ исполнить эту благородную миссию. Не теряя времени, он сразу же приступил к проведению политики уничтожения рабочего профсоюза, что ему успешно удавалось прежде, сея ужас в период управления угольными шахтами. Под шумок переговоров с рабочими, которые он намеренно затягивал, он совершил необходимые военные приготовления – укрепление завода, возведение высокого деревянного забора с гвоздями наверху и отверстиями для ружейных стволов. Затем в глухой ночи он ввел на территорию предприятия армию пинкертоновских молодчиков, что повело к ужасной бойне. Не удовлетворившись смертью одиннадцати жертв, убитых в столкновении, Фрик, как добрый христианин и свободный американец, развернул кампанию против беззащитных вдов и сирот расстрелянных рабочих, приказав немедленно выбросить их вон на улицу из жалкого жилья, предоставляемого им компанией.
Всю Америку взбудоражило это бесчеловечное насилие. Раздались сотни голосов протеста и призывы к Фрику прекратить свою политику и не заходить слишком далеко. Да, от протестов сотни людей можно отмахнуться как от назойливых мух. Активно отреагировал на насилие в Хомстеде лишь один – Александр Беркман. Да, он был анархистом. Он гордился этим фактом, потому что анархизм был единственной силой, которая делала разлад между его духовными устремлениями и внешним миром чуть более сносным. Однако не анархизм как таковой, а жестокое убийство одиннадцати сталелитейщиков побудило Александра Беркмана к совершению покушения на жизнь Генри Клея Фрика.
История политических убийств и покушений в Европе дает нам много ярких примеров влияния окружающей обстановки на восприимчивого человека.
Речь в суде Вайяна, бросившего бомбу в зале Национального собрания Франции во время заседания 9 декабря 1893 года, дает ясное представление о психологии таких актов.
«Господа, через несколько минут вы вынесете мне
