Вскрытие покажет - Ирина Градова

На улице поджидал парнишка лет шестнадцати в драных джинсах и футболке с надписью: «Слава труду!» – интересно, где он раздобыл такую? Может, в Хабаровске, у китайцев – ностальгия по социалистическому прошлому?

– Вы, что ли, новая докторша? – с любопытством поинтересовался паренек. Блестящие белки его серых глаз забавно контрастировали с загорелой до черноты кожей лица и рук. Я взглянула на собственную белую, даже синюшную кожу – сомнительное достоинство жителя Санкт-Петербурга. Надо будет спросить у него как-нибудь, где тут можно позагорать, чтобы не попасться на глаза солдатам – я не намерена становиться экспонатом для жадных глаз, как восковая фигура в музее мадам Тюссо!

– Ну, я, – в тон ему ответила я. – А ты кто?

– Я Матвей, – дружелюбно ответил мальчишка. – Живу в Казаково, сосед бабы Мани.

– Это она ногу сломала?

– Угу. Брякнулась прямо у колодца, прикиньте? Почитай, час лежала, пока я мимо не прошел!

– Бедная! – посочувствовала я.

– А-а, ничего с ней не будет, – тряхнул стриженой головой парень. – С бабой Маней все время что-нибудь случается, а она – ничего, огурцом!

Может, данная баба Маня и в самом деле этакий ванька-встанька? Что ж, мне как раз и предстояло это выяснить. Но как же мы доберемся до Казаково?

Негромкое ржание тут же ответило на мой невысказанный вопрос. Небольшая приземистая, но крепко сбитая лошадка ярко-рыжего цвета с черной гривой нетерпеливо била копытом неподалеку, запряженная в телегу. В последний раз я ездила на телеге, когда отдыхала в деревне, и было это лет тридцать назад!

– Ну, лезьте же! – подбодрил меня Матвей. – Дуська – добрая лошадь, она не кусается и очень любит яблоки и хлеб.

Если бы я знала о ее предпочтениях, то непременно захватила бы с собой чего-нибудь, но ведь никто меня не предупредил о специфическом виде транспорта!

Ехать на телеге оказалось здорово. Дуська, весело помахивая хвостом, бодро шла по лесному тракту, и мы с ее хозяином непринужденно болтали.

– А скажи-ка мне, Матвей, как вы уживаетесь с солдатами?

– А че? – передернул он плечами. – Нормально уживаемся. Застава-то всегда тут была, так что нам не в новинку.

– А сам-то ты тоже сюда хочешь, когда время подойдет?

– Хотеть-то я, может, и хочу, да только ничего не выйдет, – покачал головой Матвей.

– Почему?

– Да потому, что через пару лет здесь будут одни крыласовские контрактники, а всех срочников уберут. Говорят, военное начальство мечтает все погранотряды одними контрактниками укомплектовать, так что этот призыв – один из последних, получается.

– Солдаты по контракту ведь уже сейчас служат на заставе, да? – уточнила я.

– Ага, служат. Их так и называют – «люди подполковника Крыласова».

– А у срочников тоже название есть?

– А то! «Люди Изюбря» они называются.

– Все хочу выяснить, откуда эта кличка дурацкая? – поинтересовалась я, найдя в Матвее поистине бесценный источник информации.

– Почему же дурацкая? – удивился он. – Изюбрь – благородное животное, очень серьезное и сильное – палец в рот не клади. А капитан такой и есть. Болтают, что он однажды изюбря завалил, спасая своего солдата и офицера, который по дурости решил поохотиться, да аккурат в период гона! Офицер взял солдатика в помощь да и отправился поутру в лес. Выследили эти деятели изюбря, пальнули в него из автомата, а тому хоть бы хны, развернулся и дернул за охотниками. Они – ноги, но изюбрь-то быстрее бегает! Короче, долбанул он офицера в задницу разок рогами, но, к счастью для идиотов, капитан почуял неладное и отправился их искать. У него оружия не было – ничего, кроме кинжала китайского, который ему когда-то давно подарил какой-то узкоглазый с той стороны.

– И что, Изю… В смысле, Руденчик его – ножом?!

– Угу, им, родимым! – радостно закивал Матвей. – Ну, конечно, Один ему здорово помог, а то бы кончился капитан. Ну вот, с тех пор его Изюбрем и зовут, хотя сам он почему-то страшно этого не любит: однажды солдат какой-то трепанул, не подумав, назвал его Изюбрем в разговоре, а капитан мимо проходил, так он влепил ему три наряда вне очереди!

– А как офицера-то звали? – спросила я после паузы. – Ну, того, который пострелять решил?

– Так… Крыласов же! – ответил Матвей и, откинув голову назад, зашелся звонким хохотом.

Я чуть с воза не свалилась. Подполковник Крыласов, этот напыщенный вояка, мнящий себя не иначе как Наполеоном пограничных войск и на всех вокруг глядящий свысока – и это его едва не посадил на рога изюбрь?! Ну, по крайней мере, теперь становится понятна холодность в общении подполковника с капитаном: такому, как он, наверняка тяжело признать, что ему спасли жизнь, тем более что в переделку он попал по собственной глупости и самонадеянности.

– А теперь Крыласов ходит, выпятив грудь, что твой индюк, – продолжал Матвей, цоканьем языка подгоняя Дуську, хотя она и так шагала довольно быстро. – Как же, радуется, что Изюбря отсюда уберут.

– Руденчика уберут? – переспросила я.

– Это уже, говорят, дело решенное. Полкан… то есть полковник Акиньшин, пойдет на повышение, а Крыласов, скорее всего, займет его место со своими контрактниками.

– А капитана куда?

– Бог его знает, – пожал плечами Матвей. – Может, на другую заставу? Крыласов его терпеть не может, поэтому при себе ни за что не оставит!

Я только-только собралась поспрашивать паренька, не слыхал ли он, что случилось с Костиком и его приятелем, как громкое «тпру-у», адресованное Дуське, возвестило о том, что мы на месте. Я и не заметила, как мы выехали на опушку, где в полном одиночестве стоял покосившийся домик под крышей с высоким коньком.

– Вот и дом бабы Мани! – сказал паренек. – Дальше только Профессор живет – там, за холмом.

– Профессор? – удивилась я, услышав в лесной глуши столь высокое звание.

– Ну, на самом деле никакой он не профессор, – пояснил Матвей. – Но образованный – говорят, в каком-то НИИ работал в Хабаровске. Потом то ли НИИ закрыли, то ли уволили Профессора, и он окончательно сюда перебрался. Его тут не то чтобы не любят, но стараются без надобности к нему не соваться: он гостей не жалует – может и из ружья пальнуть!

Участок возле домика бабы Мани оказался довольно большим, и я спросила у Матвея:

– Неужели она обрабатывает все сама? Здесь же соток двадцать!

– Ну, так мужики из Казаково иногда подсобляют – за бутылку или за деньги, как получится. Пошли, что ли?

Во дворе большая лохматая собака рванулась нам навстречу с громким лаем, но цепь ее не пустила, и мы спокойно прошли мимо.

– Люкс большой, но безобидный, – бросил Матвей на ходу. – Очень пожрать любит – за колбасу продаст всех и вся!

Марья Сергеевна Ливанова, она же баба Маня, лежала в маленькой комнатушке, сразу за сенями. Кровать стояла вплотную к печке, одна половина которой располагалась в кухне, а вторая выходила в спальню. Внутри домика было опрятно, хотя баба Маня выглядела лет на восемьдесят – видимо, здоровье у нее было отменное.

– Ой, девонька! – воскликнула бабушка при виде меня. – Ты, что ли, новенькая?

Судя по всему, баба Маня успела познакомиться со всем медицинским персоналом заставы.

– Да, Марья Сергеевна, – ответила я.

– Да какая я тебе Марья Сергеевна? – удивилась старушка. – Меня так никто и не зовет, все бабой Маней кличут.

– Где у вас тут руки помыть можно, баба Маня?

– Да на кухне, и полотенце там.

Пройдя на кухню, я глянула в окошко, выходящее на опушку леса. Там располагалась поленница. Топор торчал из большого пня, а вокруг были разбросаны еще не порубленные поленья. Мое внимание привлекла футболка, висящая на рукоятке колуна, – создавалось впечатление, что у того, кто занимался колкой дров, перекур. Странно, а Матвей вроде говорил, что Ливанова проживает одна?

– Ну, баба Маня, показывайте ваш перелом! – скомандовала я, вернувшись в комнату. Ощупав распухшую ногу, я поняла, что никакого перелома у нее нет.

– У вас растяжение, – улыбаясь, сказала я. – Это не страшно: заживет, как на…

– Как на собаке! – подхватил Матвей, когда я осеклась. – Как всегда, да, баб Мань? Я же говорил!

– Надо тугую повязку наложить, а потом я вам мазь принесу, чтобы болевой синдром купировать.

– Ой, да ты уж принеси, доча, а то болит так, что мочи нет! – попросила баба Маня кряхтя.

Закончив со старушкой, мы с Матвеем вышли из дома и направились к Дуське, мирно пощипывающей траву у забора. Оглянувшись в последний раз на дом, я отметила про себя, что с улицы не видно поленницы.

– Слушай, Матвей, – начала я, взбираясь на повозку, – а я правильно поняла, что баба Маня проживает одна?

– А что?

– Ну, я просто увидела чью-то футболку возле поленницы…

– А-а, так это, наверное, кто-то из мужиков оставил – может, еще вчера или давеча?

Я сделала вид, что объяснение меня удовлетворило.

– Хоть убей, не понимаю, чего от меня сержант хочет! – в отчаянии пробормотал за завтраком Синица. Он вошел в столовую, когда завтрак уже заканчивался, и устало плюхнулся на табурет, ставя на стол тарелку с гречкой. Вид у солдата был помятый и несчастный.