Книга Кагала: Всемирный еврейский вопрос - Яков Александрович Брафман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В обработке Иерусалимский Талмуд много уступает Вавилонскому. Точно также по объему второй в 5 раз больше первого.
Кроме Мишны, к произведениям эпохи ее возникновения еще относятся:
Сифра, т. е. устав о священниках, основанный на книге Левит;
Сифри, комментарии к 4 и 5 кн. Моисея;
Мехилта, подобны же комментарий к книге «Исход». К этой книге присоединены отрывки позднейшего времени;
Тосефта, или Берайта, дополнение к Мишне.
Кроме этого, существуют еще особенные сборники «Мидрашим», в которых собраны все Талмудические рассказы, поучения, легенды и т. п.[135].
Так как еврейские молитвы говорят большею частью текстами книг Ветхого Завета, то Талмуд, для подкрепления своего авторитета, как слова подобно Пятикнижию исходящего от Синая, с переходом из памяти ученых в фолианты, тоже занял место в еврейском молитвеннике и вошел в состав обязательных молитв. Молитвеннику он сообщал отрывки, определяющие места убоя разных жертв в храме, способ собирания крови этих жертв, из каких специй и каким способом приготовляется фимиам, кто обязан очищать жертвенник от золы, как должна лежать та или другая жертва во время заклания и т. п. Но по сухости своего содержания эти Талмудические вставки своим появлением не оживляют, а охлаждают и усыпляют молитвенное настроение и чувства верующих и читаются большею частью без всякого внимания или совсем пропускаются. Молитвенное слово Талмуда до такой степени является неуместным между высокопоэтическими, возбуждающими религиозно-патриотическое чувство местами Пятикнижия и Пророков, что, опасаясь чужой критики или, вернее, опасаясь, чтобы эти места, попав как-нибудь в руки иноверцев, не возбуждали невыгодной для еврейского молитвенника улыбки, евреи, при переводе своих молитвенников на иностранные языки, всегда обходят здесь Талмудические молитвы молчанием — они оставляют их без перевода[136].
В школе Талмуд тоже занял место рядом с Пятикнижием и кн. Ветхого Завета. Здесь (в особенности в школах для старшего и среднего возраста, т. е. от 12-летнего возраста и далее) изучению его было уделено гораздо больше времени, чем Ветхому Завету. Несмотря на это, и здесь он имел небольшой успех. Хотя Талмуд является объяснителем и толкователем Пятикнижия, однако же, будучи написан на мертвом сирийско-халдейско-аравийском наречии, притом же без гласных и без знаков препинания, он сам потребовал толкователей и объяснителей. Его же комментаторы, в свою очередь, тоже вызвали комментарии и т. д. Этим путем Талмуд превратился, как евреи не без основания говорят, в в беспредельное и бездонное море, которым даже люди, одаренные высокими способностями, неутомимою усидчивостью и желающие посвятить свой век бесплодному разбору схоластических выводов, исправлению чужих ошибок, опечаток, и т. п., могут овладеть лишь отчасти. Поэтому, хотя выгоды, которые приобретались всегда и теперь еще приобретаются Талмудическою ученостью в еврейском обществе, в особенности там, где для отправления евреями государственных повинностей существуют отдельные учреждения, везде и всегда привлекали и привлекают многих евреев к изучению Талмуда, однако же из многих званных здесь всегда очень мало бывает избранных. Между русскими евреями, например, нет ни одного, не знающего читать по кн. Св. Писания, а большинство из них понимает и содержание как книги Ветхого Завета, так и молитвенников. Даже свою коммерческую корреспонденцию ведут многие из них еще до сих пор на древнееврейском языке. Между тем умеющих читать по Талмуду мало. Тут на тысячу евреев вряд ли сыщется один мастер. Даже учителя (меламеды), которые живут преподаванием Талмуда, являются крайними невеждами в этом отношении: из них редко кто знает больше одного или двух зазубренных трактатов, которые он весь свой век читает в своем хедере (училище), меняя каждые полгода учеников. Таким образом, Талмуд в молитвеннике остается до сих пор мертвым и, можно сказать, безвредным словом, а школа тоже не может приобрести ему той широкой популярности, которую она доставляет Пятикнижию, кн. Ветхого Завета и молитвенникам.
Ко всему сказанному следует прибавить, что Талмуд вовсе не имеет для евреев значения определенного закона, которого они держатся или непременно должны держаться при своих отношениях к Богу, к ближнему — еврею, нееврею и т. п., как многие думают. В Талмуде сплошь и рядом по одному и тому же вопросу высказываются различные и крайне противоречивые мнения. Разногласие это встречается здесь не только относительно вопросов экономических, политических, юридических и т. п., и не только в воззрениях на права и достоинства еврея и нееврея, но и на предметы более важные. Даже главные догматы иудейства Талмуд рассматривает с различных точек зрения, не стесняясь при этом высказывать самые смелые мнения, при которых иногда все иудейство падает и превращается в прах, в дым. В одном месте, например, Талмуд смело отвергает откровение Божие: «Бог, — говорит он, — никогда не сходил на землю, а Моисей и Илия никогда не исходили на небо»[137]. В другом месте он отвергает ожидаемого евреями Мессию: «Сын Давида, — говорит он, — не придет, пока один человек еще жив будет на земле»[138]. В силу этого изречения евреи, значит, напрасно ожидают Мессию. Еще в одном месте Талмуд говорит об этом догмате: «Для Израиля нет более Мессии, ибо он давно сведен во времена Иезекии»[139]. Конечно эти мнения не мешают однако же Талмуду в других местах рисовать с подробностями картины, которых евреи должны ожидать с появлением Мессии, как они, например, будут кушать Левиаона и т. п. Еще один пример. Выше мы указывали, что 9-й член символа еврейской веры подрывает авторитет Нового Завета, что кроме Пятикнижия от Бога, никогда уже не будет другого закона. Между тем Талмуд в одном месте говорит: «Бог занимается приготовлением Нового Закона, который Он пошлет через Мессию»[140]. От этого изречения до признания Нового Завета недалеко, и противоречие между содержанием этого изречения Талмуда и приведенного члена символа еврейской веры весьма резкое. Одним словом, из Талмуда можно черпать, так сказать, какие угодно противоречивые воззрения, правила и т. п. В похвалу, например, одному из своих корифеев Талмуд[141] говорит, что он мог найти всегда в Талмуде сорок девять доводов и оснований к разрешению и к запрещению одного и того же предмета, к обвинению и оправданию за нарушение одного и того же закона. Этими словами характер Талмуда изображен со стереотипной точностью.
Весьма естественно, что при таком характере Талмуда еврейские учреждения,
