Революция не всерьез. Штудии по теории и истории квазиреволюционных движений - Тарасов Александр

Наиболее активная часть леворадикалов выбрала вариант «г».

В результате на сцену выступил последний фактор радикализации левацкого мира—окончательное осознание и формальное определение себя как врага буржуазной демократии.

До событий сентября — октября 1993 г. значительная часть леворадикалов испытывала определенные колебания между неприятием институтов буржуазной демократии (как этого требовала от них формально идеология) и положительным отношением к этим институтам, поскольку они обеспечивали беспрепятственное функционирование леворадикальных организаций и пропаганду леворадикальных идей. Более того, в значительной степени коллективное сознание леворадикалов было озабочено псевдодихотомической коллизией между нежеланием возврата Советской власти и неприятием капитализма.

В ряде случаев неприятие Советской власти настолько перевешивало стремление к «бесклассовому обществу» («анархии», «безгосударственному социализму», «коммунизму», «обществу самоуправления трудящихся»), что отдельные группы леворадикалов включались в обычный процесс буржуазной представительной демократии и начинали себя вести уже «не как леворадикалы». Например, большинство Тверской организации КАС во главе с Вячеславом Хазовым в середине июня 1993 г. вступило в Либерально-демократическую партию России (ЛДПР),[120] за что, конечно, было исключено из КАС (впрочем, сами они с этим исключением не согласились).

Анархо-демократы также интегрировались в буржуазную парламентскую систему. 19–20 июня 1993 г. они провели в Москве Учредительный съезд Союза вольных тружеников (СВТ), который решил защищать интересы мелкого и среднего бизнеса, предпринимателей.[121] На II съезде СВТ (30–31 октября 1993 г. в Москве), в котором также участвовал перешедший на позиции русского национализма Тульский союз анархистов (ТСА), было решено, что буржуазная демократия — необходимый переходный этап к анархии и, таким образом, формально было «снято» противоречие между буржуазным государством и безгосударственным идеалом анархистов (по сути это — закрепленный на программном уровне тезис петербургского анархо-демократа Павла Гескина, отстаивавшийся им с 1990 г.).[122]

СВТ провозгласил себя «партией», которая должна участвовать в выборах и выступать за рыночное общество, подтвердив в качестве основной своей задачи защиту интересов мелкого и среднего бизнеса, и установив в качестве второй по важности задачи «ненасильственное урегулирование отношений труженика и собственника».[123] После этого остальное анархистское сообщество отказалось признавать СВТ анархистами, расценив их позицию как ренегатскую.[124] Представитель Анархо-коммунистического революционного союза (АКРС) Олег Дубровский даже заклеймил СВТ как «взбесившийся от ужасов «реального социализма» мелкобуржуазный элемент» и заявил: «Свобода делать деньги — вот их идеал… они работают на государство, ибо защищают классовое общество — социальную основу существования любого государства».[125]

СВТ ответил на эту критику в том духе, что каждый имеет право называть себя анархистом или не называть, и никто, кроме самого этого человека, не может определять, является ли тот анархистом или нет (то есть дело не в программах и действиях, а в «праве личности» на любое самоназвание).[126] После этого все остальные анархисты, свернув полемику как бесперспективную, стали игнорировать СВТ.

Но после октября 1993 г. почти все остальные леворадикалы быстро и однозначно перешли к позиции системного неприятия буржуазной демократии. Это было тем легче сделать, что для такого перехода не требовалось ни проведения каких-либо специальных дискуссий, ни сочинения специальных теоретических текстов. Достаточно было просто вернуться «назад к основам» — к анархизму, троцкизму, марксизму, неомарксизму и т. п., чьи классические тексты уже содержали развернутую критику буржуазной демократии как «неподлинной» и ориентировали читателя на «прямую демократию».

Внешним признаком этого перехода стала не только куда более радикальная практика поведения леваков (участие в уличных беспорядках), но обостренный теоретический интерес к практике политической борьбы, не совместимой с буржуазной демократией. Издания леворадикалов наполнились материалами, восхвалявшими партизанскую борьбу — как в классическом варианте (в частности, опыт Сапатистской армии национального освобождения (САНО) в Мексике)[127] — причем одна из статей о САНО в издании Елецко-Липецкого движения анархистов (ЕЛДА) была даже подписана «Липецкий батальон САНО»;[128] Революционного движения им. Тупак Амару в Перу;[129] партизан в Колумбии[130]), так и в варианте «городской герильи» — РАФ,[131] бельгийских Коммунистических боевых ячеек (причем о Коммунистических боевых ячейках, левомарксистской организации, рассказывало с восторгом анархистское издание «Крысодав»!),[132] ИРА и ЭТА.[133] Лево-радикалы стали проявлять интерес к практике даже правого вооруженного сопротивления буржуазной демократии.[134]

Чрезвычайно обострился интерес к практике индивидуального террора.[135] Даже очень умеренная в последние годы петербургская анархистская газета «Новый свет» вдруг начала публикацию знаменитого «Мини-учебника городской партизанской войны» Карлоса Маригеллы.[136]

Лидер «Студенческой защиты» и ИРЕАН Д. Костенко опубликовал более чем показательный текст «Назад к Нечаеву», где, в частности, писал: «От этики Кропоткина придется отказаться… Мы должны взять систему внутренних взаимоотношений бандитской «братвы», отбросив их иерархию. И если наедут на кого-нибудь из нашей братвы, то мы должны быть готовы порвать за него глотку, а не думать, стоит ли за него заступаться. И не думать, не совершил ли он какой-нибудь ошибки, не сказал ли где-нибудь по какому-либо поводу что-то, не предусмотренное анархическим каноном.

Возьмите современное левое движение и левое движение лет двадцать назад. Вы увидите два совершенно разных мира. Если 20 лет назад вы увидите массовые организации, которые готовы были к революции, готовы завтра же взяться за оружие, шли на открытое противостояние системе. Темы, которые их волнуют, — глобальная революция, третий мир как запал бомбы, подложенной под западный мир. То что мы имеем сегодня? Попытка решать маленькие, локальные проблемы, попытка ухода от окружающего мира в крошечные локальные зоны-пространства, которые они считают свободными. Это борьба за цели, за которые всегда боролись не революционеры, а либералы: права женщин, педиков, вегетарианство. Слова «революция» и «рабочий класс» превратились просто в кришнаитские мантры, которые спокойные респектабельные люди повторяют перед такими же спокойными и респектабельными аудиториями…

Поэтому выход возможен только один — тотальное восстание против системы. Причем не стоит брезговать никакими средствами. Если есть возможность пойти работать в органы — надо идти в органы. Если есть возможность попасть в парламент, нужно идти в парламент и вредить там. Если есть возможность пробраться во вражескую организацию — нужно вступить в нее…