Запад - Кэрис Дэйвис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот, – говорит он. – Детская книжка.
В книге картинки: мужчина на крылатом коне и женщина с волосами из змей; рассказы об одноглазом великане и человеке с золотой лирой, который спустился под землю, чтобы найти и вернуть свою возлюбленную.
Когда она уходит – тетя Джули должна к этому времени закончить свои дела и направляться от дома Лоттов к библиотеке, – он спрашивает, понравилась ли ей новая книга.
– Да.
У него есть и другие, говорит он, в особой комнате, не хочет ли она на них взглянуть? Бесс колеблется перед заветной дверью, представляя себе, какие сокровища за ней хранятся, но он теперь стоит ближе к ней, с этим своим непонятным запахом и судорожным дыханием, ближе, чем обычно люди стоят друг к другу, как ей кажется, и когда они заходят в темноту «особой комнаты», она чувствует его руку на своей попке. И убегает.
После этого она с большей настороженностью держится и с Элмером Джексоном, который несколько недель назад большим пальцем руки нарисовал круг на тыльной стороне ее ладони, пока тетя Джули стояла к ним спиной. После этого и после случая с библиотекарем она не сомневается, что скоро Элмер Джексон тоже захочет положить руку ей на попку.
Она становится пугливой и осторожной. Радоваться жизни теперь труднее, она волнуется, ей страшно. Ах, если бы папа вернулся домой и если бы не умерла мама! «У тебя есть тетя Джули», – пытается успокоить она себя, но тетя Джули не похожа на человека, который бросится ее защищать. Тетя Джули всегда приглашает Элмера Джексона домой, готовит ему ужин, поит кофе, или встречается со священником, или носит еду больным, или наносит визиты Хелен, матери Сидни Лотта.
– Мне двенадцать лет, – вслух говорит себе Бесс, – и мне еще рано оставаться без защитника.
Она предается мечтам о том, что ее отец уже возвращается и скоро будет дома.
Она предается мечтам о том, что он уже не очень далеко.
Она предается мечтам о том, что в своем дальнем путешествии отцу удалось найти не только гигантских чудовищ, которых он искал, но и ее маму.
Как тот человек с золотой лирой, он освободит ее, но окажется умнее того человека с золотой лирой и не оглянется назад, он будет идти только вперед, пока они оба не окажутся дома. Однажды она выйдет на крыльцо и увидит, как они приближаются по каменистой дороге, ведущей к дому, и они оба останутся с ней и будут защищать ее от человека в очках и от Элмера Джексона.
Бесс совсем не помнит свою маму.
Но помнит ее наперсток и ее вязальные спицы, которые хранились в ящике квадратного соснового стола. Маленькие деревянные шишечки украшали тупые концы спиц, длинных, тонких и холодных. У Бесс есть чулки, связанные этими спицами, и она мысленно видит, как они накидывают петли, между которыми остаются просветы. Чулки больше не налезают на нее, но она иногда натягивает их на руки и ходит так зимой по дому, когда по утрам, пока печка не раскочегарится, бывает очень холодно.
Но больше всего она помнит свою покойную мать по ее полосатой блузке, прежде висевшей на внутренней поверхности двери в спальне ее отца, под его собственной воскресной рубашкой и черными брюками, которые он надевал, отправляясь в Льюистаун. Сколько помнила себя, Бесс всегда думала о маме, и все чаще ее посещала надежда, что священник и тетя Джули говорили правду: мама живет теперь в другом царстве – в царстве с узкими воротами и множеством дворцов, с источниками живой воды, в царстве, где не бывает палящего зноя и никогда не наступает ночь. Как-то она спросила отца, правда ли то, что говорят тетя Джули и священник, действительно ли мама теперь живет в особом царстве, и он ответил: «О Бесс, я не знаю», но взгляд у него был таким унылым, и он так давно не ходил с ними в церковь, что она поняла – он в это не верит.
Тем не менее Бесс часто думала об этом «другом царстве», и иногда по утрам, в моменты между сном и явью, оно вплеталось в ее мысленную картину запада, куда уехал отец, – крáя колышущихся трав, синего неба, высоких отвесных гор вдали, мéста, где то, что умерло здесь, в Пенсильвании и Кентукки, оставалось живым.
Порой у Бесс возникала мысль, что отец взял мамину блузку не для того, чтобы обменять ее на что-нибудь у индейцев, а чтобы мама могла надеть что-то красивое, когда он ее найдет, а наперсток и спицы понадобились ему для того, чтобы ей было чем заняться во время долгого путешествия домой.
Что вспомнил сейчас Деверо, торговец мехами, так это то, что он обещал отослать письма.
«Конечно», – сказал он тогда. Сейчас вид некрасивого индейского мальчика послужил толчком для воспоминаний и привел на ум то давнее обещание.
Он сказал, что отдаст их другому торговцу, мистеру Холлингхерсту, который через месяц поедет на восток. Он довезет письма до Сент-Чарлза и позаботится, чтобы оттуда их отправили дальше.
– Спасибо, – сказал тогда мужчина. – Очень любезно с вашей стороны.
Как же его звали? Боумен? Боупер? Белпер?
Крупный неуклюжий мужчина с большой квадратной бородой, он проходил здесь прошлой весной. В черном цилиндре на густых рыжих волосах.
Нет, не Белпер. Беллман! Да.
Его звали Беллман.
Он сказал, что это
