Бунт атомов - Виктор Эфер

И, услышав, что «Плимут» мистера Конвэя прошел, выйдя из завода, самое большое 1000 километров и абсолютно надежен, закончил беседу:

— Я полагаю, сэр, нам пора возвращаться. Мы должны пообедать и отдохнуть. Может быть, нам предстоит хлопотливая ночь. Вы говорите, до Норвича 20 минут езды? Превосходно, — в половине шестого мы выезжаем.

Глава XI

ШУТКА МИСТЕРА КОНВЭЯ

Этот же самый день ознаменовался двумя происшедшими в лаборатории Мэттью Роллинга, незначительными на первый взгляд происшествиями, имевшими, однако, весьма существенное значение для развития последующих событий.

Первое заключалось в получении спешной депеши на имя Мэттью Роллинга, доставленной с нарочным, второе в том, что мистер Джон Вилкинс по весьма досадной неосторожности уронил на пол и безнадежно повредил очень простой, но имевшийся в единственном экземпляре и совершенно необходимый для работы электрический прибор.

Получив депешу из министерства, срочно вызывавшую его в Лондон, Мэттью Роллинг был совершенно озадачен, но ослушаться не посмел.

— Что они там, с ума сошли? — недовольно наморщил он брови, прочтя категорическое предписание. — Неужели влияние этой нелепой кометы сказывается даже на трезвых головах государственных людей?

Нужно сказать, что на обитателей лаборатории известие о комете произвело столь же малое впечатление, как и вообще на большинство людей, если не еще меньшее. Все они по молчаливому согласию исключили ее из реальной жизни, подобно тому, как сделал это полковник Нортон. Роллинг резюмировал обсуждение этого известия короткими словами:

— Во время войны мы должны были считаться со смертью, грозившей в каждой последующей секунде… И все же делали свое дело, и каждый исполнял свой долг. Я не вижу — почему бы нам могла помешать заниматься своими делами комета, которая прилетит через месяц!.. Да и прилетит ли, вообще! Я слишком хорошо знаю, как возможны ошибки во всяких вычислениях и наблюдениях.

Когда мистер Джон Вилкинс узнал о вынужденном отъезде Мэттью, он нахмурил лоб и сказал:

— Это очень некстати, мистер Роллинг. Поездка никак не продлится менее 2–3 дней. А ваше присутствие именно теперь так необходимо…

Впрочем, морщины на челе мистера Вилкинса чрезвычайно скоро разошлись, и он благодушно напутствовал отъезжающего:

— Вы только не задерживайтесь. Конечно, нам будет трудно, но мы как-нибудь управимся, дежуря по 12 часов. Вы успеете приехать как раз к завершительной стадии процесса.

— Я рассчитываю на вас, Вилкинс, — сказал Роллинг, пожимая ему руку, — вы знаете все не хуже меня. Главное, ни на йоту не отступайте от инструкции. Три раздела, на 48 часов каждый — я оставляю вам. Через три дня я вернусь, во всяком случае.

У мистера Вилкинса промелькнула мысль, что он не может знать все также хорошо, как Роллинг, поскольку этот последний всегда выдавал инструкцию только отдельными разделами на время дежурств, весь же комплект расчетов и инструкций и все свои записки и результаты изысканий хранил в стальном сейфе, с ключом от которого никогда не расставался, однако, он промолчал, пожелал Роллингу доброго пути и тотчас же углубился в работу, что-то сверяя, вычисляя и взглядывая на многочисленные стрелки приборов.

У Пат, очень задумчивой в последнее время, задрожали ресницы, когда Мэттью прощался с ней.

— Мне очень не хочется, чтобы вы уезжали, Роллинг, очень не хочется. Мне немножко страшно, хотя вы знаете, что я не трусиха.

— Ваши нервы шалят, Пат! Вилкинс должен вас отправить поразвлечься. Вы совсем извелись здесь. Знаете, — поцеловав ей руку, сказал он, — я по дороге заеду и пришлю к вам Конвэя, все же вам будет…

— Не смейте этого делать, — с силой вырывая свою руку, почти вскрикнула она, — слышите, не смейте!

Роллинг только мягко сказал: — «Как хотите» и уехал.

Пат протомилась целый день; сама не понимая почему, она почувствовала, что ее вдруг охватила непонятная тревога. Строчки книжки она читала, ничего не понимая в них, вышивание не ладилось… Она попробовала сыграть свою любимую сонату Грига, но и музыка не давалась и не приносила облегчения.

Наконец, вечером, ассистент сменил у аппаратов Вилкинса, и он вошел в комнату Пат, потирая руки. Последние дни присутствие мужа не только не развлекало Пат, а скорее как-то коробило, но сегодня она была рада ему и заметила, что Вилкинс выглядит положительно довольным.

— Случилось что-нибудь приятное, Джон?

— Скорее неприятное, дорогая. Я разбил один необходимый прибор и мне придется ехать вслед за Роллингом, чтобы раздобыть новый. Обойтись без него невозможно…

— В Лондон? — ахнула Пат.

— О нет, только в Лервик. Я рассчитываю получить его в морской лаборатории. Я еду немедленно.

— Право, это приятно, Джон! Ты возьмешь меня и это будет преотличная прогулка. Я совсем раскисла. Тебе придется подождать меня всего десять минут…

Вилкинс поспешно возразил:

— О нет, нет! Это совершенно невозможно. Ведь я еду по делам на несколько часов… Нет, я решительно не могу тебя взять с собой.

— Но почему же? Разве я тебе помешаю?

— Нет… Впрочем, да. Это неудобно. Как-нибудь в другой раз.

Пат пожала плечами и более не настаивала. Мистер Джон Вилкинс вышел в свою комнату, захватил теплое дорожное пальто и уехал, очень нежно поцеловав на прощанье жену. Пат слегка удивилась этой нежности, равно как и тому, не укрывшемуся от ее глаз обстоятельству, что муж взял с собой в эту поездку туго набитый портфель; однако, подумав, что это не имеет значения, Пат подошла к фортепиано, открыла крышку, и комната наполнилась звуками сонаты Грига. Сейчас игра доставляла ей невыразимое наслаждение с примесью чего-то очень грустного и безнадежного. На глазах Пат показались слезинки…

Джон Вилкинс, тем временем, уселся в свой отличный «Рольс-Ройс», бережно положив объемистый портфель на сиденье рядом с собой, и медленно выехал за ворота, пожелав одноногому ветерану доброй ночи, на что тот угрюмо пробурчал ответное приветствие.

— Этот мерзавец почему-то решительно недолюбливает меня, — процедил сквозь стиснутые зубы Вилкинс.

Ночь была безлунная, и густая чернота мгновенно залила «Рольс-Ройс» Вилкинса, как только ветеран захлопнул ворота, из которых падал свет ярко горевшего фонаря. Сперва глаза Вилкинса не видели ничего, но потом он смог различить несколько более светлую ленту дороги, по которой он и пустил автомобиль, очень осторожно и медленно продвигающийся, чуть слышно шурша шинами по песку. Великолепный мотор работал совершенно бесшумно и биение его клапанов скорее угадывалось, чем слышалось ухом. Внимательно посмотрев во все стороны и заглянув даже в заднее окошечко, в которое были видны только отдаленные, едва мерцающие огоньки Норвича, и убедившись, что кругом совершенно пустынно, Вилкинс несколько увеличил скорость. Дорога была едва различима и ему приходилось до боли в глазах всматриваться вперед. Понятно, в таких условиях было бы совершенно естественным включить свет в фонарях автомобиля, но Вилкинс не только не сделал этого, но даже выключил и задний красный «стоп-сигнал». Необычность поведения Джона Вилкинса еще более усугублялась тем фактом, что ехал он отнюдь не по Лервикской дороге, как должен бы был ехать, но в совершенно противоположном направлении.