Госпожа Удача - Олег Чигиринский

— Конечно! — развел руками Дементьев. — Я, например, офицер запаса. Прапорщик…

— Везет, — загрустил Андрощук.

Как видите, интеграция в Общую Судьбу кое-где протекала очень мирно. Особенно мирно она протекала в баре STOPKA, хозяином которого и барменом был Николай Дементьев, прапорщик резерва Вооруженых Сил Юга России, а гостем и почетным посетителем — прапорщик Советской Армии Юрий Андрощук.

Командир взвода в 222-м танковом полку, Андрощук еще накануне отпраздновал успех мирного воссоединения, и весь путь на десантном корабле промучился жестоким похмельем. Заначку он сделать не успел, взять было негде, пришлось терпеть до самого Крыма.

Но уж в Крыму машина прапорщика Андрощука уехала не дальше первой же вывески с тремя заветными буквами: BAR. Это слово было написано более мелким шрифтом, чем название STOPKA, но Андрощуку в глаза бросилось именно оно.

— Стоп! — приказал он водителю. — Мне это… Отлить надо. Ты езжай, я вас потом догоню…

Таким образом прапорщик Андрощук встретился с прапорщиком Дементьевым, в очередной раз подтвердив истину, что только гора с горой не сходится, а человек с человеком — всегда пожалуйста…

Или вот вам пример полковника Афанасьева и полковника Ордынцева. При том, что один был советским полковником, а второй — крымским, оба довольно легко нашли общий язык. Конечно, беседа протекала не столь неформально, как в баре «Stopka», но вполне интеллигентно.

Полковник Ордынцев находился, как и все крымские военные, под арестом. Не желая эксцессов, Афанасьев оставил дроздовцев в их казармах и, в противоположность некоторым другим советским командирам, не стал «завинчивать гайки». Тем более, что ему как добросовестному офицеру, были симпатичны такие же добросовестные офицеры — полковник Ордынцев в частности. Поэтому он рассудил, что взять крымского комбрига с собой — хорошая идея. Полдня они таскались по всем расположениям подразделений бригады, а за полдень сели пообедать в придорожной закусочной — достаточно просторной, прохладной и приятной, чтобы вместить штаб полка.

Ордынцев испытывал двоякие чувства. С одной стороны, в эту дешевую пиццерию он зашел бы только если бы очень проголодался — изобилие острого кетчупа гарантировало изжогу. С другой стороны, ему импонировала скромность полковника — в его положении (Ордынцев полностью отдавал себе в этом отчет) он мог бы зайти в любой, самый шикарный ресторан города и угоститься на любую сумму. Но нет — он выбрал дешевую пиццерию, весьма умеренно поел и выпил только безалкогольного пива, да еще и взялся за кошелек — расплатиться ему хозяин, конечно, не дал, что вы, как можно — брать деньги с советских офицеров! — но уже неамрение само по себе много значило.

Получив заказ — пропадай, печень! — Ордынцев и Афанасьев возобновили разговор о сравнительных достоинствах танков «Витязь» и «Т-72». Сошлись на том, что у Т-72 больше дальность прицельной стрельбы, зато на «Витязе» мощнее броня, что повышает шансы в ближнем бою. Потом перешли на организацию. Ордынцев настаивал на преимуществах бригадной, и Афанасьев спорил только для порядка: преимущества ему были очевидны. И не только бригадной организации — всего крымского образа жизни. Но здесь же, за этим столом, сидел полковой замполит подполковник Щусев, здесь же надулся, как мышь на крупу, командир отдельного 805-го батальона плавающих танков, крайне недовольный тем, что его отдали в подчинение Афанасьеву — при них распускать язык было чревато, поэтому Афанасьев приналег на пиццу, а разглагольствовал в основном Ордынцев.

К тому времени, как полковники и их «свита» покинули пиццерию, прапорщик Андрощук окончательно лишился возможности уйти из бара «STOPKA» своими ногами. Опираясь грудью на стойку бара, он изливал Дементьеву душу, жалуясь на нелегкую долю советских прапорщиков. К излияниям прислушивался еще один посетитель — среднего роста крепкий мужчина под сорок, явно ближневосточной наружности. По мелочам он не разменивался — купил сразу бутылку водки (которую Андрощук презрительно охарактеризовал как «чекушку») и пил маленькими порциями.

— Р'шите пр'ставиться… — заметил его советский недо-офицер, — Юрий Андр'щук, пр'щик!

— Очень приятно, — сдержанно ответил клиент. — Борис Фельдман.

— Это ничего…— милостиво кивнул Андрощук. — Евреи — тоже нормальные ребята. У м'ня один к'мандир от'ления был… Еврей… А-атличный парень! Н-ничего не имею против.

— Я рад, — Борис Фельдман незаметно показал кулак Дементьеву, который собирался что-то вставить.

— А вот еще был двух'дичник Жорка Ярош… тоже еврей… Так он про меня стишок сочинил, гаденок… «Вот какой-то прапорщук Андрощук… Банку водки в уголок поволок…», — процитировал он. — «Хочет он скорей набраться и тотчас с полка съебаться…» А тоже еврей! П-поросенок… Я, блядь, тридцать лет в армии! А он — стишок… Так что и евреи бывают… да…

Плюнув таким образзом, причем совершенно незаметно для себя, в душу Фельдману — как видно, постоянному посетителю, потому что Дементьев, видя, как тот уходит, всполошился, а потом приуныл — Андрощук выпил еще одну «граммульку», которая оказалась роковой: он заснул мертвецким сном на табурете у стойки.

Полковник Афанасьев, которому доложили о таинственном исчезновении прапорщика Андрощука, послал в STOPKУ наряд патруля, который натолкнулся на надпись «закрыто» — Дементьев, лишившись собеседника и не предвидя других посетителей, решил устроить себе выходной. Часа через три он собирался вернуться и посмотреть, не пришел ли в себя Андрощук, удобно размещенный на раскладушке в подсобке, где сам Дементьев ночевал порой, когда тащиться домой ему было лень.

Андрощук проспал молодецким сном все десять часов, а когда проснулся, решил, что нужно было давно бросать пить.

У порога квартиры, которую Верещагин снимал на окраине Бахчисарая, он сказал: «Стоп!» как раз в тот момент, когда она уже собиралась шагнуть в открытую им дверь. После чего с самой серьезной миной взял ее на руки, перенес через порог и усадил в комнате на диван.

Вторым заходом он перенес через порог здоровенную спортивную сумку, которую забрал из камеры хранения на бахчисарайской автостанции.

— Чаю?

— Что?

— Будешь пить чай?

А почему, собственно, ей показалсь дикой мысль о том, чтобы выпить чаю? Мир может рушиться, разве это повод, чтобы отказываться от одного из немногочисленных удовольствий?

Артем набрал в чайник воды, поставил его на плиту.

— Есть, считай, нечего, — сказал он. — Можно сделать омлет или тосты по-французски. Что тебе хочется?

«Мне хочется, чтобы этот сумасшедший день скорее закончился. Мне страшно».

— Ничего…

Он расшифровал это по-другому.

— Да… Я тоже представлял себе сегодняшний день как-то иначе. Фрак, венчание в храме Святого Семейства и связка пивных банок на выхлопной трубе. Хочешь, я выгоню их всех их Крыма, и мы спокойно поженимся?

Она в первый раз слышала, как он говорит чепуху, чтобы отвлечь и успокоить ее… Как маленькую…

— Зачем ты вернулся?

— Что значит, зачем… Не могу я все время в Непале жить, я же не шерпа.

— Не валяй дурака.

— Я хотел тебя видеть, разве этого недостаточно? Быть с тобой. Жениться на тебе. Я не стал бы бежать, даже если… Нет, ну ты видела идиота? Один поставил чайник — на холодную плиту…

Он зажег газ, резким взмахом руки убил огонек спички и выбросил огарок в ведро.

— Нужно отлучиться на полчаса. Интересно, как там наши… И ваши… Я сейчас уйду и вернусь. Принесу погрызть чего-нибудь.

— Арт, я… Мне нужно быть в полку к полудню…

Он грохнулся перед ней на колени, тревожно заглянул в лицо.

— Ты серьезно? Тамара, крымской армии больше нет. Забудь.

— А ты собираешься вернуться в батальон?

— Да, собираюсь, но не сей же момент… Мой отпуск заканчивается на завтрашней утренней поверке. У нас еще одна ночь.

— Арт, повторяю: мне нужно быть в Каче в двенадцать ноль-ноль.

— Ты останешься здесь!

— Что за тон? Ты что, на плацу?!

Oн застонал, возвел глаза к потолку.

— Тэмми, ты что, не поняла еще, что происходит? Это вторжение, а мы — враждебная армия. Я еще не знаю, как они с нами поступят и что нас ждет. Поэтому никуда не тороплюсь. Пока…

— А потом?

— А потом — увидим.

— Я не имею права дезертировать.

— Да какое это, массаракш, дезертирство! Нельзя дезертировать из армии, которой нет! Ты понимаешь, что тебя могут изнасиловать, избить, ограбить?

— Да с какой стати, Арт? — она даже расхохоталась. — Я что — кинозвезда? Или советские солдаты — сексуальные маньяки? Им бесплатно наливают в любом баре — надо думать, и в любом бардаке дадут бесплатно! Даже если мы военнопленные, зачем они будут нарываться на неприятности, они же подписывали Женевскую Конвенцию.