Русско-литовская знать XV–XVII вв. Источниковедение. Генеалогия. Геральдика - Маргарита Бычкова

В своей публикации А. И. Юшков напечатал лишь списки грамот, поданные вместе с росписями. Автор упрекнул Н. П. Лихачева в ряде ошибок и неточностей при передаче текста аналогичных грамот[263]. Публикация вызвала немедленную критику Н. П. Лихачева. Развернувшаяся полемика раскрывает принципы отбора документов, передачи текста и другие археографические приемы, которыми пользовались Н. П. Лихачев и А. И. Юшков при издании родословных документов.

Отвечая на замечания А. И. Юшкова, Н. П. Лихачев высказал и свое отношение к росписям, подчеркнув, что материал этот не систематизирован, разбросан по ряду архивов, что «он по качеству своему требовал предварительной обработки». Лихачев полагал, что родословные росписи XVII в. находятся не только в Архиве Министерства юстиции, но еще в портфелях Миллера Архива Министерства иностранных дел, в книгах дел решенных архива герольдии, а также «в некоторых старинных сборниках среди рукописей в разных библиотеках и, наконец, в частных родовых архивах»[264]. Автор резко осуждает Юшкова за то, что, публикуя акты, тот совершенно игнорировал росписи, с которыми они были поданы. По мнению Лихачева, такое издание напоминает альбомы «тех любителей искусства, которые вырезывают миниатюры и гравюры из рукописей и книг»[265].

Для изучения работы Палаты родословных дел важны опубликованные Н. П. Лихачевым отрывки из указов, связанные с созданием Бархатной книги. Он впервые издал указ 28 октября 1683 г., который является обращением к дворянству с требованием подавать росписи, и записку думного дьяка Ф. Л. Шакловитого о том, как составлять родословную книгу[266]. Эти документы раскрывают процесс подготовки последнего указа от 26 ноября «за пометой думного дьяка» В. Г. Семенова, в котором наиболее четко определено, какие росписи и в какой системе надо записывать в родословную книгу.

Работы Н. П. Лихачева существенно дополняют ту часть книги А. П. Барсукова, где описана история создания и деятельности Палаты родословных дел, поскольку Барсуков использовал лишь документы, опубликованные Н. И. Новиковым.

В советской исторической литературе к родословным росписям обращались весьма редко. Ряд актов XIV – XV вв. из числа поданных вместе с росписями был опубликован в «Актах социально-экономической истории Северо-Восточной Руси», причем составители очень осторожно (вслед за Н. П. Лихачевым) отозвались об их подлинности[267]. Наиболее подробный анализ актов, поданных с росписями, а также характеристика социальных слоев дворянства, представивших документы семейных архивов, даны в книге Н. Е. Носова. Эти наблюдения важны при изучении всего комплекса генеалогических материалов конца XVII в.[268] Подробный анализ документов из росписей Бестужевых и Головкиных проведен А. А. Зиминым. Принципиально новым в этой работе является то, что А. А. Зимин не только указал на несоответствие грамот, поданных в Разряд, росписям, а родословных легенд – историческим событиям, что было отмечено еще в работах Н. П. Лихачева и Д. Ф. Кобеко, но показал истоки этих фальсификаций. Так, все исследователи указывали, что боярин Яков Гаврилович Бестужев не мог получить в кормление от Ивана III город Серпейск, поскольку в XV в. тот не входил состав Русского государства. А. А. Зимин показал, что такая фальсификация могла возникнуть на основе сведений о том, что 1556 г. Якову Гневашеву Бестужеву был дан город Серебож. Автор установил также, что ряд подделок родословных документов XVII в. связан с Кашинским Клобуковым монастырем (грамоты Головкиных, Кожиных), что являлось одним из звеньев деятельности властей этого монастыря в создании фальсификаций[269].

Кроме того, если в прошлом веке исследователи анализировали в родословных документах отдельные сомнительные факты легенд, отдельные сомнительные места формуляров грамот, то А. А. Зимин рассмотрел все эти явления в комплексе, указав, как сведения легенд переходят в грамоты, вскрыл целые комплексы генеалогических подделок, показав, как для этой цели использовались подлинные документы. Наиболее ярко это видно из анализа разрядно-родословного сборника Супоневых.

Таким образом, мы видим, что родословные росписи XVII в., поданные в Разрядный приказ после отмены местничества 1682 г., – не новый источник в историографии. Уже сто лет он постоянно находится в поле зрения исследователей, его ценность никогда не подвергалась сомнению. И в то же время до сих пор не сделана его «предварительная критическая обработка», о необходимости которой писал еще Н. П. Лихачев. До сих пор не выяснено, сколько было подано росписей (А. П. Барсуков приводит цифру «около 750», Н. П. Лихачев считал, что их было около 600, А. И. Юшков приводит ту же цифру, ссылаясь на подсчеты В. В. Руммеля), какие из них сохранились в подлинниках, а какие в копиях XVIII в., когда составлялись эти копии. Не выяснен хронологический отрезок времени подачи этих росписей, их обработки и использования в приказном делопроизводстве и ряд других вопросов.

Самостоятельное изучение сохранившихся подлинников представляется целесообразным по ряду причин. Только такое изучение дает достаточно ясное представление о приказном делопроизводстве, связанном с подачей родословных документов. Ни до, ни после этого до начала XIX в. мы подобных материалов не имеем. Это изучение позволит выявить и с достаточной достоверностью отнести к росписям XVII в. те материалы, сама история хранения которых не указывает на их принадлежность к росписям, составленным после отмены местничества. Изучение подлинников позволит выработать и определенные критерии в отношении работы с копиями XVIII в.

В настоящее время от делопроизводства Палаты родословных. дел сохранились 162 единицы хранения (по описи 163 единицы, из них две литерные – 52-а и 52-б – и две сдвоенные – 1–2 и 4–5)[270]. Их комплектование и состав целиком связаны с деятельностью А. И. Юшкова, на обложках XIX в. есть его подписи. При обработке в 90-е годы прошлого века столбцы были расклеены и сформированы архивные единицы хранения. Большинство росписей написано писарской скорописью, на оборотах в подавляющем большинстве сохранились скрепы лиц, по давших росписи, и копии с грамот, дьяческие записи, чаще всего – дата подачи росписи и подпись дьяка.

К сожалению, при формировании этих дел был нарушен порядок делопроизводства. В одних единицах хранения мы встречаем и подлинники, и копии с росписей, иногда две разные росписи одной семьи. Грамоты и документы, удостоверяющие происхождение, а также переписка по поводу отдельных дел иногда составляют одну единицу хранения, иногда несколько.

К таким делам относятся росписи Бутурлиных (119, 139), Волынских (67, 101), Годуновых (14, 15, 16), Голенищевых (3, 6, 4–5 – дело о включении росписи в родословную книгу), Колычевых (143, 144), Апраксиных-Вердеревских (160, 161), Кондыревых (7, 8 – челобитная о включении росписи в книгу, 9 и 10 – выписки о службе), Коробьиных (134, 155), Бахметевых (106 – выписки о службе, 136, 140), Безобразовых (44, 138), Бунаковых (122, 152 – челобитная и списки с грамот), Внуковых (52-б, 75, 124), Козловских (108, 159 – решение по делу из единицы 108), Колтовских (18, 46), Комсиных (126, 129), Кузьминых (88, 128), Римских-Корсаковых (38, 39 – челобитная), Савеловых (19, 142, 152 – выписки о службе). Мы видим, что реальное количество сохранившихся дел не соответствует количеству росписей. Поэтому представить, как велись дела в XVII в., трудно, не говоря уже о том, что часть документов погибла, и часто нельзя отыскать роспись, на которую ссылаются спорящие.

Указы и дьяческие пометы, сохранившиеся на росписях, лишь частично позволяют восстановить работу Палаты родословных дел.

В указе от 12 января 1682 г. говорится о пополнении новыми поколениями старой родословной книги, «и которых имен в той книге в родех не написано, и тех имяна в родословную книгу написать вновь к сродникам их, и для того взять у них росписи за руками»[271].

Для остальных категорий служилых людей предусматривалось создание нескольких родословных книг. В одну должны были быть записаны княжеские и «иные честные роды», которые занимали высшие должности (бояре, окольничие, думные дворяне) при дворе в XVII в., и старые роды, которые занимали эти чины при Иване IV, «были в послах и в посланниках, и в полкех, и в городех в воеводах, в знатных посылках и у великого государя в близости». Особые книги создавались для семей, чья служба начиналась при дворе Михаила Федоровича и поднялась до «средней и меньшей» статей десятен московских чинов[272].

В докладной выписке по этому указу от 27 марта 1682 г. предусмотрено, как заносить в старую родословную книгу росписи семей, которые напишут, что «они пошли от родословных людей». Их родословные должны быть подтверждены сородичами, уже занесенными в родословную книгу, и только тогда их можно «писать в родословную книгу с теми родами, от кого они пошли»[273].