Давайте все убьём Констанцию - Рэй Брэдбери

— И никто-никто не догадался, что Констанция за год играла не одну роль, а несколько?

— Я и только я, Альберто Шустро, дал ей в руки славу, богатство и любовь зрителей! Золотого порося в масле! Никто и подумать не мог, разглядывая имена на маркизах кинотеатров на Голливудском бульваре, что иные из них придумала Констанция или откуда-то позаимствовала. Какую только обувь не таскала она во дворик Граумана на своей миниатюрной ножке — размера, наверное, четыре!

— И где теперь эта Молли, Полли, Салли, Герти, Конни?

— Это неизвестно даже ей самой. Здесь шесть разных адресов — летние, за двенадцать разных лет. Может, поросла быльем. Годы — вот где легче всего спрятаться. Господь тебя прячет. Эй! Как меня зовут?!

Шаркая ногами, он проделал круг по комнате. Я слышал, как скрипят его старые кости.

— Ну же! — Он мучительно осклабился.

— Мистер Метафора!

— Вы знаете! — Он свалился без чувств.

Я испуганно над ним склонился. Он распахнул один глаз.

— Это было тайное имя. Поддержите меня. Я так напугал Раттиган, что она сбежала. — Он болтал не останавливаясь. — Это была всего лишь прикидка. В конце концов, я Фейджин, Марли Скрудж,[99] Гамлет, Шустро. Такому человеку, как я, нужно было бы поинтересоваться, в каком году она жила и существовала вообще или нет. Чем больше я старился, тем больше мучился ревностью, вспоминая, как обрел и потерял Констанцию. Я слишком много прождал лет, как Гамлет не торопился расправиться с подлецом, убившим призрака его отца! Офелия и Цезарь молили об убийстве. Воспоминание о Констанции рождало внутри бурю. Когда мне пошел десятый десяток, все мои голоса неистово потребовали мести. Как набитый дурак, я послал ей Книгу мертвых. Не иначе как из-за меня, психа, Констанция и удрала… Вызовите «скорую помощь», — добавил мистер Метафора. — Я сломал себе берцовые кости и заработал грыжу в паху. Вы все это записали?

— Потом запишу.

— Не ждите. Записывайте сейчас. Через час я буду в Валгалле донимать изваяния. Где кровать?

Я уложил его в кровать.

— Погодите, — сказал я. — По вашим словам, это вы послали Констанции Книгу мертвых?

— В прошлом месяце Дамская кинематографическая лига затеяла какую-то дурь типа распродажи барахла, принадлежавшего актерам. Мне достались несколько фото Фербенкса, листок с записью песни Кросби,[100] и, надо же, обнаружилась выкинутая телефонная книжка Раттиган, а там до фига ее отставных любовников. Бог мой, я был змием в Эдеме. Ни за понюх табаку подвергнут проклятию: просмотрел список — и вот, отрава сработала. А не подпортить ли Раттиган ее мирный ночной сон? Проследил ее, подкинул Книгу мертвых и давай бог ноги. Ну что она, чуть не окочурилась с перепугу?

— Боже, да уж. — Я вгляделся в ухмылявшуюся физиономию мистера Шустро.

— Получается, к смерти бедного старикана с Маунт-Лоу вы никак не причастны?

— Это первый простофиля, которого окрутила Констанция? Старый лопух мертв?

— Его убили газеты.

— Критикам это ничего не стоит.

— Нет. На него свалились тонны старых «Трибюн».

— Тем манером или другим — все равно они убивают.

— Царицу Калифию вы не трогали?

— Древний Ноев ковчег, в ней каждой враки по паре. Высоко-низко, горячо-холодно. Верблюжье дерьмо, лошадиные яблоки. Она сказала Констанции, куда идти, и та пошла. Калифия тоже умерла?

— Упала с лестницы.

— Я ее не толкал.

— Еще был священник…

— Ее брат? Та же ошибка. Калифия ей сказала, куда идти. Но он, бог мой, сказал, пусть идет к черту. И Констанция пошла. А он отчего умер? Господи, все как один на том свете!

— Она на него накричала. Думаю, это была она.

— Знаете, что она кричала?

— Нет.

— А я знаю.

— Вы?

— Вчера среди ночи я слышал голоса, хотя спал. Тот голос, не иначе, был ее. Может, мне она кричала то же, что и бедняге священнику. Хотите услышать?

— Жду.

— Ну да. Она вопила: «Как мне вернуться, где следующий след, как мне вернуться?»

— Куда вернуться?

Веки Шустро дрогнули: за ними пробежали какие-то мысли. Он фыркнул.

— Брат ей указал дорогу, и она пошла. И под конец говорит: «Я заблудилась, покажите мне путь». Констанция хочет, чтобы ее нашли. Так?

— Да. Нет. Господи, не знаю.

— И она не знает. Может, оттого она и вопила. Но мой дом построен из кирпича. Он не развалится.

— Другие развалились.

— Прежнего мужа, Калифии, брата?

— Это долгая история.

— И путь до дома ваш далек?[101]

— Да.

— Не подражайте только этой старой чокнутой наседке: куда посадят, такие яйца и несу. Красный шарф. Красные яйца. Голубой коврик. Голубые. Фиолетовая кофта. Фиолетовые. Это я. Заметили тут клетчатую простыню?

Простыня была белая, и я сказал ему это.

— У вас плохое зрение. — Он окинул меня взглядом. — Да уж, рот у вас не закрывался. Я устал. Пока. — Он захлопнул веки.

— Сэр.

— Я занят, — пробормотал он. — Как меня зовут?

— Фейджин, Отелло, Лир, О'Кейси,[102] Бут,[103] Скрудж.

— Ага-ага. — Он захрапел.

ГЛАВА 36

Я вернулся на такси к морю, в свой домик. Мне нужно было подумать.

И тут: дверь, выходящая на океан, содрогнулась от удара, словно бы строительной бабы. Бух!

Не дожидаясь, пока дверь высадят, я подскочил к ней.

Луч света из круглого кристаллика, вставленного в незамысловатый глазок, чуть меня не ослепил.

— Привет, Эдгар Уоллес,[104] тупой ты сукин сын, чтоб тебя разнесло! — послышалось с улицы.

Я отпрянул, пораженный тем, что этот ни хрена не стоящий халтурщик осмелился обозвать меня Эдгаром Уоллесом!

— Привет, Фриц, — крикнул я, — сам ты тупой сукин сын, чтоб тебя разнесло! Входи!

— Угу!

Фриц Вонг затопал по ковру тяжело, словно в армейских ботинках. Скрипнув каблуками, выхватил монокль и уставил его на меня.

— Ты стареешь! — воскликнул он довольно.

— Ты тоже! — отбрил я.

— Хамишь?

— Повторяю за тобой!

— Потише, будь любезен.

— Ты первый начал, — выкрикнул я. — Сам-то слышал, как ты меня назвал?

— Микки Спиллейн[105] лучше?

— Катись!

— Джон Стейнбек?[106]

— Ладно! Только не ори.

— Так пойдет? — произнес он шепотом.

— Нет, мне все еще слышно.

Фриц Вонг громко фыркнул.

— Узнаю своего милого приблудного сынка!

— Узнаю своего гулящего приблудного папашу!

Заходясь смехом, мы изобразили объятие. Фриц Вонг вытер глаза.

— Ну, с формальностями покончено, — пророкотал он. — Как ты?

— Жив. А ты?

— Разве что. Где там провиант задержался?

Я вынул принесенное Крамли пиво.

— Поросячье пойло. Вина нет? — Фриц сделал основательный глоток и сморщился. — Ну вот. — Он грузно опустился в мое единственное кресло. — Чем я могу помочь?

— С чего ты решил, что мне нужна помощь?

— А когда она тебе была не нужна? Погоди! Это пойло не по мне. — Он вышел под дождь, тут же вернулся с бутылкой «Ле Гортона» и начал ее открывать фасонистым серебряным штопором, который вытащил из кармана.

Я вынул две не новые, но чистые банки. Презрительно на них покосившись, Фриц налил вино.

— Сорок девятый! — сказал он. — Знатный год. Не слышу восторгов.

Я выпил.

— Да не залпом! — завопил Фриц. — Ради Христа, вдыхай! Впитывай аромат!

Я вдохнул. Покрутил сосуд.

— Неплохо.

— Господи Иисусе! Неплохо?

— Дай подумать.

— Черт возьми. Не думай! Пей носом! Выдыхай через уши!

Закрыв глаза, он показал, как это делается. Я повторил.

— Превосходно.

— Теперь сядь и заткнись.

— Это мое место, Фриц.

— Было твое.

Я сел на пол, прислонился спиной к стене, а Фриц встал надо мной, как Цезарь над муравейником.

— Ну, выкладывай факты.

Я подобрал факты и выложил.

Когда я закончил, Фриц неохотно наполнил мою банку.

— Ты этого не заслужил, — пробормотал он, — но обращение с марочным вином ты изобразил дурно. Заткнись. Потягивай.

— Если кому-нибудь по зубам раскусить Раттиган, — произнес он, потягивая, — то это мне. Или нужно было сказать «по силам»? Спокойно.

Он распахнул переднюю дверь: с неба лился прекрасный нескончаемый поток. — Нравится?

— Очень.

— Олух! — Фриц подкрутил монокль, чтобы оглядеть большое пространство берега.

— Дом Раттиган вон там? Отсутствует семь дней? Может, нет в живых? Властительница империи убийств — да, но сама не даст увидеть себя мертвой. Однажды она просто исчезнет, и никто не будет знать, что случилось. А теперь моя очередь выкладывать факты?

Он разлил остатки «Ле Гортона», с неприязнью к банке из-под желе и с любовью к вину.