Тайна жертвенных ягнят - Алексей Макеев

— Да идите вы все! — рявкнул я с обидой и горечью, развернулся и пошел прочь от своих попутчиков. 

За что убили Машу Лебедеву?

На следующий день приехал российский консул, и нас, живущих в отеле россиян, собрали после завтрака в помещении ресторана. Консул — молодой невысокий мужчина интеллигентной наружности, в белой рубашке с коротким рукавом, в черных брюках и черных туфлях — стремительно вошел в столовую в сопровождении молодой женщины, очевидно, сотрудницы российского консульства в Турции, и представился:

— Владимир Алексеевич Власов… Уважаемые соотечественники! — неожиданно голосом трибуна заговорил он. — За прошедшие сутки в Турции погибли два россиянина. Это вопиющий факт! Международный скандал! Турки говорят, что наши граждане сами виноваты в случившемся. Возможно, это не так, но необходимо установить истину, какова бы она ни была. Поэтому мне хотелось бы, чтобы те из вас, кто видел, при каких обстоятельствах погибли… э-э… — Он запнулся, а стоявшая за его спиной женщина, заглянув в блокнот, подсказала нужные фамилии, и консул продолжил: — Граждане Леонид Люстрин и Мария Лебедева, или кому-либо известны другие обстоятельства, связанные со смертью вышеуказанных граждан, прошу сообщить мне. — Он замолчал, выжидающе обвел зал вопросительным взглядом и после паузы разочарованно проговорил: — Понятно. Как обычно, никто ничего не знает. Тогда поступим так. Среди вас, насколько я знаю, есть майор полиции из Московского уголовного розыска. Покажитесь, пожалуйста.

Сидевший неподалеку от меня Бурмистров, еще не уверенный в том, что обращаются именно к нему, оглянулся, словно ожидая, не встанет ли кто-нибудь другой. Но нет, кроме него, полицейского из Московского уголовного розыска больше не нашлось, и Михаилу пришлось подняться.

— Когда в Москве узнали о произошедших здесь событиях, мне сообщили о вас — позвонили и сказали, что я могу надеяться на вашу помощь, — сказал консул.

— Да, конечно, — кивнул майор, сегодня трезвый как стеклышко, но все же чувствовалось, что он страдает от похмелья, это выражалось в его неуверенном виде и нетвердых жестах.

— Так вот, — снова обратился к залу Владимир Алексеевич, — если все же кто-то из вас что-то вспомнит, на его взгляд, важное, относящееся к обстоятельствам смерти Люстрина или Лебедевой, попрошу сообщить майору… — Он замолчал, дожидаясь, когда полицейский сам назовет свою фамилию.

Тот понял, чего от него хотят, и громко назвался:

— Майор Бурмистров.

— …Бурмистрову… — повторил консул. — Вопросы есть?

— У меня есть вопрос! — поднял руку сидевший в первых рядах мужчина. Лица его я не видел, поскольку сидел он ко мне спиной, только его крепкий затылок и мощные плечи, обтянутые клетчатой рубашкой.

— Да, слушаю вас. — Лицо консула приняло учтиво-внимательное выражение.

— Что говорит турецкая полиция по поводу смерти наших сограждан?

— К сожалению, полиция Турции не сообщает нам всех обстоятельств гибели Люстрина и Лебедевой. Вторгаться в расследование дел, относящихся к компетенции следственных органов иностранного государства, наша страна не имеет никакого права. Мы только можем потребовать у турецких властей материалы расследования. Нам сообщили лишь то, что, по рабочей версии полиции, смерть Люстрина произошла в результате несчастного случая — утопления, по вине самого Люстрина, смерть же гражданки Лебедевой случилась из-за отравления контрафактным спиртным напитком. Предположительно вином. Но это опять-таки предварительные результаты следствия… Если кто-то из вас может чем-то помочь расследованию, еще раз настоятельно прошу вас сообщить майору Бурмистрову или мне. Вот моя визитная карточка. — Консул обернулся, и женщина-помощник дала ему визитную карточку, которую он положил на стол. — Здесь указан номер моего телефона. Всего доброго! — Развернувшись, Владимир Алексеевич направился к выходу из ресторана.

Народ тоже стал подниматься и, переговариваясь, двигаться к двери. Выйдя на улицу, я отправился на пляж, где расположился подальше от своей группы, в гордом одиночестве. Ну их всех к черту, этих соотечественников и Алину в том числе, которая тусовалась в обществе Замшелова, своей тетушки и Адама. Но надолго обособиться не получилось — вскоре ко мне подошел Бурмистров.

— Привет, Игорек! — поздоровался он, присаживаясь на стоявший под моим зонтиком второй свободный лежак.

— Привет, — буркнул я.

— Черт, уже с утра песок горячий, как огонь, — проворчал полицейский, отряхивая ладонями налипшие к ногам песчинки, и заявил: — После обеда часа в два подходи ко мне в номер, поговорить нужно.

— Хорошо, — ответил я — общаться с кем бы то ни было после вчерашнего обвинения «селадона», при молчаливом одобрении его инсинуаций остальными членами нашей группы, мне не хотелось. Майор, правда, заступился, но можно было бы не ждать, пока я сцеплюсь с Гуляевым, и погасить конфликт в самом начале его развития, объявив, что я ни в чем не виновен. Тем не менее говорить с Бурмистровым я не хотел, а для того, чтобы отвязаться от него, встал и пошел купаться.

Я пришел к майору на полчаса позже назначенного им времени, намеренно задержавшись, выражая таким образом пренебрежение к обществу, обидевшему меня. Все общество было уже в сборе. Для полного комплекта не хватало лишь моей персоны.

Сидели сейчас все чуть по-иному, нежели во время предыдущего сбора в номере Бурмистрова. Замшелов и Ярилова снова расположились на кровати, и напротив них на кровати сидел полицейский, а вот рядом с ним пристроилась врач Студенцова. На стуле у окна сидела Алина, Гуляев на сей раз занял место у трюмо. Чтобы видеть всю честную компанию, образовывающую некий круг, я прошел в комнату и встал у стены между Алиной и Гуляевым.

— Ну, что же, начнем, — проговорил полицейский и с помощью одного пульта дистанционного управления сделал звук работающего телевизора потише, а с помощью другого мощность работающего кондиционера чуть сильнее — на улице был пик жары, отель раскалился, и в номере стояла духота.

Все молча уставились на майора, а он уверенным голосом продолжил:

— Что ж, уважаемые соотечественники, дела у нас неважные, я бы даже сказал, отвратительные. Турецкая полиция, со слов консула, утверждает, будто вчера с нашими согражданами Люстриным и Лебедевой произошли несчастные случаи, в результате которых первый утонул, а вторая отравилась контрафактным спиртным напитком, но это ложь. Понятно, туркам не хочется объявлять о том, что на побережье орудует убийца, дабы не спровоцировать отток туристов в страну. Но нам с вами от этого не легче. Вчера на самом деле произошло убийство Леонида Люстрина. Его утопили, в чем мы с Игорем убедились. — И Бурмистров коротко рассказал о нашем с ним вчерашнем исследовании морского дна и найденной веревке с петлей на конце.

— А почему вы нам об этом сразу не сказали? — возмутился Гуляев. — Мы должны были быть в курсе того, что в окрестностях отеля обретается убийца. Соответственно могли подготовиться к его возможным насильственным действиям по отношению к нам. Есть хорошая поговорка: предупрежден — значит, вооружен.

Бурмистров сделал кислую мину, точно такую же, какая у него бывала после того, как он выпивал рюмку коньяка. Но в этот раз он скривился не от неприятных вкусовых ощущений во рту, а от необоснованных, на его взгляд, претензий к нему.

— Ах, оставь свои амбиции, Николай, без тебя тошно! — отмахнулся он от «селадона» как от надоедливой мухи. — Я не хотел раньше времени пугать людей. — И, видя, что Гуляев пытается вновь что-то сказать, повысив голос, продолжил: — Смерть Лебедевой тоже не случайна, ее явно убили. Я пока не знаю, как именно, но постараюсь выяснить, раз уж меня неофициально попросили поучаствовать в выяснении обстоятельств гибели наших сограждан. Но дело приобретает иной, отличный от моей первоначальной версии оборот. Если раньше я считал, что смерть Бурениной в аэропорту и убийство Люстрина каким-то образом между собою связаны, а нас всех, присутствующих здесь, как я понимаю, нечто объединяет, в результате чего преступник убивает членов именно нашей группы, то сейчас я так не считаю, потому что вчерашняя смерть Марии Лебедевой никак не вписывается в мою версию. Мария, как мне стало известно, была не из нашей группы, не из Москвы, а следовательно, у нас с ней ничего общего быть не может. Мне кажется, действует какой-то психопат или маньяк, которому все равно, кого убивать. А если так, кто будет следующим, предсказать невозможно.

— Он хотел убить меня! — каркающим голосом проговорила Галина Студенцова.

В номере воцарилась тишина, лишь слышен был приглушенный звук работающего телевизора. Удивление присутствующих оказалось настолько сильным, что даже безразличная ко всему неприступная красавица Ярилова вдруг нарушила обет молчания, который, видимо, взяла в общении с нами.