Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Само собою разумеется, что гражданское население служило основой для государственного хозяйства. Самой важной из гражданских повинностей была воинская, так как только граждане имели право и были обязаны носить оружие. Граждане были в то же время и воинами (populus одного происхождения с populari — опустошать); в древних молитвах этих воинов называли «вооруженным копьями ополчением» (pilumnus poplus) и призывали на них благословение Марса, и даже то имя, которым называл их царь, обращаясь к ним, — квириты — понимается как обозначение воина 27 . О том, как набиралась наступательная рать (legio — сбор), уже было сказано ранее; в разделявшейся на три части римской общине она состояла из трех сотен (centuriae) всадников (celeres — быстрых или flexuntes — изворотливых), находившихся под начальством трех предводителей конных отрядов (tribuni celerum) 28 , и из трех тысяч пехотинцев (milites), находившихся под начальством трех предводителей пехотных отрядов (tribuni militum); эти последние, по-видимому, были с самого начала ядром общинного ополчения. В состав этой армии, вероятно, также входили нестроевые, легко вооруженные воины, в особенности стрелки из лука 29 . Главнокомандующим обыкновенно был сам царь. Кроме военной службы на гражданине, вероятно, лежали и другие личные повинности, как например обязанность исполнять поручения царя и в военное и в мирное время, равно как барщина по возделыванию царских полей и по постройке общественных зданий; каким тяжелым бременем была для общины в особенности постройка городских стен, видно из того, что за крепостными валами осталось название барщин (moenia). Но постоянного обложения прямыми налогами вовсе не было, точно так же как не было и регулярных государственных расходов. Оно и не требовалось для покрытия общественных расходов, потому что государство не давало никакого вознаграждения ни за военную службу, ни за барщинные работы, ни вообще за какую-либо общественную службу, а если такое вознаграждение и давалось, то оно уплачивалось или тем участком, на котором лежала повинность, или тем лицом, которое само не могло или не желало нести службу. Необходимые для общественного богослужения жертвенные животные добывались путем взыскания судебных пошлин, так как тот, кто проиграл свое дело в суде, должен был уплатить государству «пеню скотом» (sacramentum) соразмерно с ценою предмета тяжбы. На то, чтобы граждане общины постоянно делали какие-либо дарственные приношения царю, нет никаких указаний. Напротив, царь получал портовые пошлины и доходы с коронных земель, а именно пастбищную пошлину (scriptura) со скота, который выгонялся на общинный луг, и часть урожая (vectigalia) взамен арендной платы от тех, кто пользовался государственными полями. К этому следует присовокупить прибыль от той пени, которая уплачивалась скотом, от конфискаций и от военной добычи. Наконец в случае крайней необходимости взыскивался налог (tributum), который, впрочем, считался принудительным займом и возвращался, когда наступали более счастливые времена; взыскивался ли он со всего оседлого населения без всякого различия между гражданами и негражданами или же только с одних граждан, трудно решить, но последнее предположение более правдоподобно. Царь управлял финансами, но государственная собственность не смешивалась с личной царской собственностью, которая, судя по рассказам об обширных земельных владениях последнего царского римского рода Тарквиниев, вероятно, всегда была очень значительна, а приобретенные войною земли, как кажется, всегда считались государственной собственностью. Невозможно теперь решить, была ли власть царя в управлении общественным достоянием ограничена какими-нибудь установленными обычаями и если была, то в какой мере; только позднейшее развитие показывает, что в делах этого рода никогда не спрашивалось мнение граждан; напротив того, вероятно существовал обычай совещаться с сенатом при установлении вышеупомянутого налога (tributum) и при разделении приобретенных войною пахотных полей.

Но римское гражданское население выступает на сцену не в одной только роли исполнителя повинностей и служителя, оно участвовало и в общественном управлении. Все члены общины, за исключением женщин и еще неспособных носить оружие малолетних мужчин, стало быть, как гласит формула обращения к ним, все «копьеносцы» (quirites) сходились на место народных собраний, когда царь созывал их, для того чтобы сделать им какое-нибудь сообщение (conventio, contio), или же формально назначал им на третью неделю (in trinum noundinum) сходку (comitia), для того чтобы отобрать от них ответы по куриям. Такие собрания он формально созывал, по правилу, два раза в год, 24 марта и 24 мая, а сверх того, так часто, как находил это нужным; но граждане всегда созывались не для того, чтобы говорить, а для того, чтобы слушать, и не для того, чтобы задавать вопросы, а для того, чтобы отвечать на них. На собрании никто не говорил кроме царя или кроме того, кому царь считал нужным дать слово; граждане только отвечали на царский вопрос без комментариев, без объяснения мотивов, без оговорок и не разделяя вопроса на части. Тем не менее римская гражданская община, точно так же как германская и, возможно, древнейшая индо-германская, была настоящей и высшей представительницей идеи суверенного государства, хотя при обыкновенном ходе вещей эта суверенность заключалась или выражалась только в том, что граждане добровольно обязывались повиноваться своему главе. С целью вызвать такое обязательство царь обращался после своего вступления в должность к собравшимся куриям с вопросом: намерены ли они быть ему верными и покорными и признавать, по установленному обыкновению, и его собственную власть и власть его вестников (lictores), — с вопросом, на который без сомнения нельзя было отвечать отрицательно, точно так же как при наследственной монархии нельзя отказаться от точно такого же изъявления покорности. Отсюда сам собою вытекал тот факт, что при нормальном ходе дел гражданское население не принимало в качестве суверена участия в управлении общественными делами. Пока общественная деятельность ограничивается применением существующих установлений, в нее не может и не должна вмешиваться верховная власть государства: управляет закон, а не законодатель. Другое дело, если являлась необходимость что-либо изменить в установленных законом порядках или только допустить уклонение от этих порядков в каком-нибудь отдельном случае; тогда и по римскому государственному устройству гражданство принимало на себя деятельную роль и пользовалось своею верховною властью при содействии царя или того, кто заменял царя на время междуцарствия. Подобно тому как правовые отношения между правителем и управляемыми освящались в форме договоров посредством словесных вопросом и ответов, так и всякий верховный акт общины совершался путем запроса (rogatio), с которым царь обращался к гражданам и который принимался большинством курий; в этом случае курии без сомнения могли и отказать в своем одобрении. Поэтому у римлян закон имел иное значение, чем мы это понимаем, — это было не предписание, данное монархом членам общины, а договор, заключенный между руководящими органами государственной власти путем ответа, данного на вопрос 30 . Заключение такого законодательного договора было необходимо во всех тех случаях, когда приходилось вступать в противоречие с обычными правовыми порядками. Так, например, при обыкновенном применении права каждый мог беспрепятственно отдавать свою собственность кому пожелает только с тем условием, что немедленно передаст ее в другие руки; но по закону никто не мог без дозволения общины временно удерживать в своих руках собственность, которая должна перейти после его смерти к другому лицу, а такое дозволение община могла давать не только во время собрания на площади, но и во время приготовления к бою. Отсюда и произошли завещания. При обыкновенном применении права свободный человек не мог без одобрения общины ни утратить, ни уступить своего неотчуждаемого сокровища — свободы, а потому и тот, кто не был подчинен никакому отцу семейства, не мог без разрешения общины вступить в какое-либо семейство взамен сына. Отсюда adrogatio — усыновление. При обыкновенном применении права право гражданства может быть получено лишь путем рождения, и оно не может быть отнято; одна только община могла предоставить и отнять право патрициата, но и то и другое не могло иметь юридической силы без решения курий. При обыкновенном применении права преступника, признанного достойным казни, ожидала неизбежная смерть после того, как смертный приговор над ним уже был постановлен царем или заместителем царя; но так как царь мог только постановлять судебные приговоры, а не миловать, осужденный на казнь гражданин мог избежать смерти, если взывал к общине о помиловании и если судья позволял ему сделать такое воззвание.