Бесы в Париже - Дерек Картун

Наступило короткое молчание, слышно было только пыхтение проходящей мимо баржи.

- А на мой взгляд, вся эта затея с мотоциклистом и несчастным случаем чересчур сложна, - заявила Ингрид, которую явно раздражали слова и манеры Бруно. - Ну ладно, пришлось ликвидировать этого малого, он для того и был предназначен. Но уж больно все хитроумно. Мы прямо как кучка интеллигентских ханжей - все норовим показать, какие мы умные. А нужно нечто простое, практичное, тесно связанное с политической ситуацией. Поменьше философии, побольше дела.

- Никому не запрещено вносить свои предложения, - сухо ответил Бруно, выдыхая сигаретный дым. - Я на монополию идей не претендую.

- Надо передать Сейнаку конверт в редакции "Юманите" или еще где-то и устроить так, чтобы полиция это дело сразу засекла.

- А как это устроить? Полицейским, чтобы провести специальный рейд, нужны основания, а чтобы эти основания появились, надо что-то придумать.

- А если его просто переслать почтой в "Фигаро" или на телевидение?

- Не годится. Оно попадет в министерство внутренних дел, там все постараются замять, газеты напишут только то, что им позволят. А если отправить в более независимое издание, то вся пресса завопит, что это подлог, и полиция с великой радостью это подтвердит. Уж если чему-то учиться у истории, то это тому, что с помощью насилия легче чего-нибудь добиться, чем законным путем. Вот хоть дело Дрейфуса - они же знали, что он ни в чем не виноват, и все же, совершенно правильно, с моей точки зрения...

- Знаем, слыхали, - перебил его главный. - Но сейчас-то что предпринять? - Он повернулся к самому молодому из всех, тому, что сидел от него слева, - бледному худому юнцу, который пока не произнес ни единого слова. Сняв с левой руки кольцо с печаткой, он вертел его в тонких пальцах. Наголо выбритая голова придавала ему вид ревностного семинариста, который все свое время проводит за чтением благочестивых текстов.

- Рене, когда ты увидишь Феликса?

Не отрывая взгляда от кольца, тот ответил кратко:

- В воскресенье, как обычно.

Казалось, происходящее его не занимает.

- А до тех пор мы должны выработать свои предложения. Если у вас появятся какие-то идеи, вы все знаете, как меня найти. Теперь пошли дальше. Обсудим ликвидацию Лаборда прошлой ночью.

- Чистая работа, - сказал кто-то. - Слишком даже чистая для этого вонючего подонка. Такие легкой смерти не заслуживают.

- Передашь исполнителям наше мнение? - обратился главный к Ингрид.

- Передам.

- От машин они избавились?

- Да.

- Бруно, как бы ты оценил нашу инициативу с политической точки зрения?

- Лаборд сотрудничал с социалистами и оставался членом правительства. Теперь его наверняка заменят Фруассаром, у коммунистов же это единственная подходящая кандидатура. А этот будет гнуть жесткую линию, потому что ничего не забыл из того примитивного ленинизма, который выучил двадцать пять лет назад. Социалистов он ненавидит, у него главная забота, чтобы партия оставалась марксистской. А это отпугнет от нее многих избирателей. И, стало быть, мы видим редкий случай политического убийства, которое способно на практике изменить политический курс.

Он мыслил формулами, пренебрегая частным ради общего. Убитый полицейский представлялся ему лишь деталью политического процесса, вообразить его как личность он был не в состоянии. Точно так же, как людей, разорванных бомбой на куски, - это просто динамика жизни, появление на свет новых политических возможностей. Лишь политикой он жил - и больше ни к чему не был приспособлен. Глубоко внедрившееся в его душу сознание исторического смысла всего, что бы ни происходило вокруг, не оставляло места даже для оценки и осмысления собственных поступков.

- В субботу Фруассар наверняка одержит победу и станет генсеком компартии, - продолжал он. - Я уверен, что это уже решено.

- На эту неделю намечены еще акции? - спросила Ингрид.

- В Париже нет. Кое-что планируется в провинции. Встретимся на той неделе. Все. Расходимся по одному.

Политические расчеты человека, которого называли Феликсом, в чем-то совпадали, но кое в чем и отличались от тех, что производились в штабе. Те, кто входил в состав штаба, и сотрудничавшие с ними люди из государственного аппарата ставили целью заменить нынешнюю парламентскую систему более авторитарной, более "национальной", более дисциплинированной и иерархичной под этими удобными эвфемизмами скрывалась мечта о диктатуре правых. Амбиции Феликса были куда скромнее - он просто искал защиты от левых, полагая, что следует защищать от них страну, даже если за них - большинство избирателей. Против насилия, взятого на вооружение правыми, он ничего не имел и потому рассматривал штаб как своих союзников. Будучи достаточно изощренным в политике, он сознавал, что нынешнее положение дел - лучший вариант из всех возможных: наиболее безопасный, меньше всего доступный вмешательству извне, наиболее стабильный. Но ему хотелось переместить политические акценты, сдвинув их вправо.

Каждая взорвавшаяся бомба дискредитирует правительство в той же степени, что и левых экстремистов, которым все эти взрывы приписывают, - это очевидно... Но если штаб рассчитывал разом избавиться таким образом и от левых, и от правительства, и от системы, их создавшей, то Феликс-то точно знал, что система устоит. Активисты штаба, префект полиции, министр обороны и все прочие могли предполагать, что им угодно. Но он, Феликс, игрок поискуснее. Он заигрывает с чертом, ловит, можно сказать, на блесну дьявола, но рассчитал длину удочки точно. Он и взаправду был опытным авантюристом, умевшим ловко балансировать на тончайшей нити между политикой и террором.

- Денек выдался не из приятных, - признался Баум жене в тот вечер. Что на ужин?

- Мясо, жареная картошка и очень вкусный салат.

- Хорошо. А то печень опять пошаливает.

- Это потому, что ты нервничаешь, - сказала жена. - Каждый раз, как у тебя на работе нервотрепка, так у нас проблемы с твоей печенью. Примешь что-нибудь?

- Потом, может, одну таблетку. - Он вздохнул и ногой потрогал кошку. Ну и денек...

- На этой рубашке манжеты совсем протерлись, - заметила жена. Пожалуй, я их переверну.

- Ну и дурака я свалял! А все гордыня. Самоуверенность. Самомнение.

Жена знала, что он так и будет твердить о событиях, которые его расстроили, подробнее же все равно ничего не скажет, а потому и не спросила ни о чем. Вместо этого она ушла на кухню, бросила ломтики очищенного картофеля в скворчащее масло, проверила, как жарится мясо в гриле, и закончила накрывать на стол. На всю квартиру приятно запахло чесноком.

Баум сидел в кресле, согнувшись и опустив голову, размышляя о своей печени. Потом мысли его перескочили на Жоржа Вавра: что он скажет, когда ему доложат о сегодняшних событиях? Потом - как ни крути, а профессия брала свое - он долго и тщательно прикидывал, что делать дальше. Надо действовать по запасному плану, тому самому, который он до поры скрывал от Вавра. По плану, приготовленному на тот абсурдный, совершенно невероятный случай, если девчонка от них уйдет.

План вовсе не плох, но Баум уже выбрал кредит доверия, терпения и дружеского расположения шефа. И ничего удивительного не будет, если Вавр выйдет из себя, тогда это дело у него отберут. Его, Баума, просчет привел к гибели хорошего человека - куда уж хуже... А в чем состоял этот просчет? В том, что он поверил, будто противнику не под силу состязаться с ДСТ - раз уж тут собрались такие компетентные, такие проницательные люди. А враг оказался еще более компетентным: ловким, проницательным и безжалостным. Если уж женщины стреляют в полицейских среди бела дня, в общественном месте, то на что же способны мужчины? Это была отрезвляющая мысль.

Ужинали в молчании. Эстелла знала, когда можно говорить, а когда следует оставить мужа в покое, наедине с его проблемами. Невзирая на все неприятности и боль в печени, Баум воздал должное и мясу, и воздушному пирогу из кондитерской. С кофе он выпил большую рюмку коньяку - еще одна примета того, что день у Альфреда действительно был тяжелый.

- Может, я могу чем-то помочь?

Он улыбнулся и погладил ее руку.

- Спасибо, нет. Прости меня, завтра я буду в порядке. Новый день новые возможности, не сомневаюсь.

Против обыкновения ночью ему снилась работа, и сон этот был странный. Девушка-убийца и утечка информации из Комитета обороны в нем не участвовали. Бесконечным свитком развертывались перед ним события, происходившие в Булонском лесу, - те самые, которые заставляли его на прошлой неделе пристально вчитываться в архивные документы и вызывали беспокойство в печени. Но во сне он ясно понимал смысл этих событий и не видел в них никакой тайны. Проснувшись, он мучительно пытался связать в памяти расползающиеся ночные видения, зная при этом, что ни за какие блага в мире ему их не вспомнить.

А вот чего Альфред Баум не знал - так это того, что пока он, пренебрегая состоянием своей печени, наслаждался кулинарными достижениями Эстеллы, президент сидел за бутылкой белого, закусывая копченой ветчиной. Его собеседником и собутыльником был министр внутренних дел Ги Маллар, которого он, президент, не любил и которому не доверял. Однако, будучи прагматиком, льстя себе мыслью, что это полезно для страны, для интересов его партии на выборах, не говоря уж о личных интересах в равной приблизительно степени, он решил подбросить своему коллеге одну любопытную идею.